Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

Киров, Атарбеков и Лещинский ушли в город, а Василий остался дежурить у полыньи. Пока качальщики и водолазы рубили лед, он зашел в палатку, прилег на раскладушку, накрылся шубой и вдруг задремал.

Мимо полыньи, по «проспекту», ехали телеги, фургоны, брички, шли колонны красноармейцев и беженцев. Длинной вереницей тянулись сани с больными и ранеными.

Одни сани свернули с дороги и подъехали к полынье. Сани сопровождала сестра милосердия - в белом халате, накинутом на пальто, в белой косынке с красным крестом, повязанной поверх шапки-ушанки, с саквояжем в руке. На вид ей было около сорока лет. Лицо у нее было широкое, красное от мороза, глаза - раскосые, с монгольским разрезом, черные, что уголь, колкие, сверлящие.

Сестра подошла к водолазам, стала слезно просить:

- Нет ли, братцы, махорочки для раненых? Ребята всю степь прошли без курева.

Костя Маленький протянул кисет. Старшина подал свернутую в трубку газету. Красноармейцы - их было четверо в санях - приподнялись; замерзшими, почти несгибающимися пальцами стали сворачивать длиннущие козьи ножки.

На помощь им пришли старшина и водолазы.

- Ну как, все ищете? - спросила сестра.

- Уж такая наша работа, - махнув рукой, ответил старшина. - Всю жизнь ищем.

- Я не о работе, о машине.

- Ах, вот о чем! Нет, не нашли, - сказал старшина и, мельком взглянув на сестру милосердия, спросил у красноармейцев: - Поди, трудно было без махорочки в дороге?

- Ох, и не говори, дорогой товарищ! - чуть ли не плача ответил красноармеец, закутанный в кавказскую бурку. - Без курева и жизнь не в радость.

Костя Большой зажег спичку, и раненые закурили, жадно затягиваясь дымом.

- Ну, как табачок? - спросил Костя Маленький.

- Зверобой! - расплывшись в улыбке, с восхищением сказал красноармеец в бурке. - Золотой табак.

Сестра потянула старшину за рукав:

- Если машина утонула, то ее… можно найти?

- Какие тут могут быть сомнения, - ответил старшина.

- Раз утонула - значит, найдем, - поддержал его Костя Маленький.

- А если… а если… не утонула? - Прищурив левый глаз, правым сестра впилась в старшину.

Старшине как-то нехорошо стало от этого сверлящего взгляда, он часто-часто замигал, стараясь вникнуть в смысл заданного ему вопроса. Он даже вынул трубку изо рта, что делал в исключительных случаях.

Сестра подмигнула ему и захихикала, зажав ладонью рот: зубы у нее были крупные, выдающиеся вперед.

- Что ты смеешься, сестра? - Старшина поднес трубку ко рту.

- Да как же не смеяться над вами, чудаками! - нетерпеливо проговорила она. - Ищете машину, которая сроду и не тонула!

- То есть… как не тонула? - Старшина снова вынул трубку изо рта и на этот раз внимательно посмотрел на сестру.

Она кинула взгляд на палатку.

- Говори, не бойся, там - никого!..

- Многого, конечно, я не знаю, - ответила сестра. - Но вот о чем говорит весь народ - скажу. - Она потянула старшину за рукав. - Машина не тонула! Ее угнали! Всю эту историю с полыньей выдумали, чтобы скрыть следы преступления!

- Да ну? - Старшина хотел было сунуть трубку в рот, но так и остался стоять с нею в руке.

Костя Большой залился смехом:

- Чисто сработано, ребята!

- А что за груз был в машине - знаете? - Сестра на этот раз не потянула, а дернула старшину за рукав.

- Да вот, говорят, какие-то ящики с бумагами…

- С бумагами! Наивные дети!.. - Сестра снова захихикала, зажав ладонью рот. - В ящиках пять миллиончиков!.. Николаевских!.. Ведь смешно, ребенок не поверит: все машины с грузом прошли по льду, а с деньгами, самая легкая, - утонула.

- Сестра! - жалобно позвал красноармеец в чалме из бинтов. - Холодно. Поехали в город.

- Поехали! - встрепенулась она.

Сани тронулись, скрипя по снегу. Сестра пошла рядом, размахивая саквояжем, изредка оборачиваясь и наблюдая за озадаченными водолазами.

- А мы-то дураки, мы-то дураки! - причитал старшина, хлопая себя по коленям. - Ищем машину, которая сроду и не тонула! - Сунув трубку в зубы, он скомандовал: - А ну, ребятки, сматывать удочки!

Но тезки хмуро переглянулись… и не двинулись с места.

- Ну! - прикрикнул старшина.

- А по-моему, стоит малость повременить. Куда торопиться? - возразил Костя Большой. - Харчи хорошие, город рядом.

- Да и на льду весело, - охотно поддержал его Костя Маленький. - А то совсем одичали на своей базе.

- Тоже дело, - сказал Костя Большой. - С народом поговорить, узнать, что делается на белом свете. Время-то какое! Белые, глядишь, могут нагрянуть на нашу Астрахань.

- Ну и черт с вами! - согласился старшина. Старик он был отходчивый. - Тогда и я найду чем заняться!

На этом они договорились, и каждый занялся своим делом.

Старшина вынес из палатки ящичек с инструментом, достал связку блесен, выбрал лучшую, опустил в воду и стал дергать.

Не успел он выкурить трубку, как блесна со стремительной силой пошла ко дну.

- Помогай, ребята! - закричал старшина.

Подбежали водолазы. Леска переходила из рук в руки. Рвалась и металась рыба подо льдом.

- Не кита ли подцепил? - спросил Костя Большой.

- Кита не кита, а щуку фунтов на двадцать наверняка! - ответил старшина.

У полыньи было шумно и весело. Наконец рыба выбилась из сил и поленом пошла наверх. Вытащили: и вправду - пудовая щука!

От шума проснулся Василий. Вскочив с кровати, он выбежал из палатки, увидел щуку, трепыхавшуюся на льду, и от радости тоже забегал вокруг нее. Потом спросил:

- Ну, а как у вас полынья, ребята?

- Да вот все лед рубим! И помпа малость испортилась. Левый поршень что-то закапризничал, плохо сосет воздух. А водолазу спускаться на грунт при испорченной помпе - одна смерть, - ответил за водолазов старшина.

- Одна смерть! - поддержали его Костя Большой и Костя Маленький, прорубая в сторонке лунки.

Сдав больных в госпиталь, сестра милосердия пошла в кремль, поднялась в «архиерейский дом». В приемной председателя Реввоенсовета фронта было тихо, безлюдно и жарко натоплено. Здесь не гремели сапогами фронтовики, не бегали вестовые. Не слышно было ни телефонных звонков, ни хлопающих дверей. Только молодой порученец сидел у окна со скучающим видом, листая толстую книгу со звенящими страницами, да у круглой печки, положив голову на лапы, дремал мохнатый рыжий кот.

Судя по тому, как порученец вскочил и пошел докладывать о сестре, было видно, что она здесь свой человек и к ней относятся отнюдь не только как к медицинской сестре, которая во время недомогания председателя Реввоенсовета приходит ставить ему банки и горчичники.

Выйдя из кабинета, порученец кивком головы пригласил ее войти и осторожно, но плотно закрыл за ней дверь.

В расстегнутом френче, сунув пальцы за пояс, Шляпников стоял у окна и угрюмым взглядом смотрел на кремлевский двор.

Сестра некоторое время молча постояла у дверей, потом легким покашливанием дала знать о себе. Председатель Реввоенсовета нехотя обернулся и направился к сестре, застегивая пуговицы френча. Конечно, он мог бы это сделать минутой раньше. Но сестра не обиделась на него. Таким она знала его вот уже около двух месяцев - неряшливым и грубоватым. Он никогда не называл ее по имени и отчеству - только по фамилии. И обращался только на «ты». Но таким он был почти со всеми!

- Здравствуй, Кауфман. Раздевайся, садись. - Он ленивым движением протянул руку. - Кашляешь! Поди, сильный мороз на улице?

- Мороз-то небольшой, Александр Гаврилович. Но я продрогла на ветру. С утра возила больных и раненых с Форпоста. - Раздеваться сестра не стала, но ворот пальто распахнула.

- А почему этим не занимаются другие сестры? Почему ты? Такую опытную сестру надо беречь.

- И другие занимаются, Александр Гаврилович. Каждой приходится работать за троих. Больных и раненых много. Все возим и возим, конца не видно. Как вы себя чувствуете? Перестало колоть в боку? - Она села, положив меховую шапку на колени.