Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

Разбросали снег, песок и вместо телеги откопали броневичок. Подле него, прижавшись друг к другу, лежало шесть трупов красноармейцев, и среди них - водитель, в кожанке, в шлеме, в новеньких коричневых крагах.

Атарбеков растерянно осмотрелся.

- Не вижу коней, - сказал он.

- Да, коней не видать, - сказали шоферы.

- Видимо, броневик они тащили на себе, - предположил Киров. - Устали и заснули, как богатыри.

Все обнажили головы и долго стояли над трупами замерзших красноармейцев.

И снова машины пробивались сквозь снежную мглу. Чем дальше, тем все чаще приходилось останавливаться. На дороге лежали трупы, разбитые телеги и фургоны.

Но вот горизонт почернел. Это по степи двигался огромный поток людей. Ехали фургоны, телеги, брички, запряженные верблюдами, лошадьми, волами. Колонна машин остановилась.

Красноармейцы, женщины, старики и дети как можно скорей старались добраться до места стоянки автоколонны. Многие из них на руках или носилках несли раненых и тяжелобольных.

Толпы бойцов и беженцев окружили членов экспедиции. Со всех сторон тянулись руки. Просили махорки, хлеба, спичек, сапоги, шапки, рукавицы. Наперебой задавали вопросы. Спрашивали о Москве, об Астрахани, о положении на фронтах. С ненавистью вспоминали Сорокина, развалившего 11-ю армию. Бранили нынешних руководителей Реввоенсовета Каспийско-Кавказского фронта.

Степь гудела от разноплеменного говора. То тут, то там шли митинги. Бойцы потрясали в воздухе винтовками. Выхватывали из ножен кривые кавказские сабли. Клялись отомстить кадетам за смерть товарищей, за сожженные станицы и аулы, за муки, которые пришлось перенести в калмыцкой степи.

- Смерть Деникину! - неслось из конца в конец пустыни. - Смерть кадету!..

С каждой минутой прибывали все новые и новые толпы. Каждый стремился пробиться туда, к головной машине, где развевалось Красное знамя Советов и где речь перед бойцами Кавказской армии держал товарищ Киров.

- Даешь Кавказ! - кричали красноармейцы. - Смерть Деникину!

- Смерть Деникину! - эхом отвечала пустыня.

Киров распорядился открыть ящики с махоркой и оделить табаком красноармейцев. Были розданы также сухари, сахар и другие продукты.

На радостях стали разжигать костры. Варили суп, кипятили чай. Над пламенем костров обогревали окоченевшие руки, трясли нательные рубахи.

Пока Атарбеков и Лещинский искали взводных, ротных и батальонных командиров, показалась конница Боронина, а вслед за ней - колонна красноармейцев, собранная им в степи из остатков почти всех четырех стрелковых дивизий армии.

Ивана Макаровича Боронина хорошо знали в армии и любили как боевого командира полка. Встрече с ним рад был и Киров.

Снова пришлось открывать ящики с махоркой, раздавать сухари и сахар.

Вскоре все пришло в движение. Выкрикивали названия полков, бригад, дивизий, фамилии командиров. Отец окликал сына, брат - брата, товарищ - товарища… Когда все выстроились в одну шеренгу, растянувшись на добрую версту, Киров вместе с Борониным сделал смотр собранного войска. Окруженные группой командиров, комиссаров и членов экспедиции, они шли вдоль шеренги, внимательно вглядываясь в лица красноармейцев. Киров останавливался чуть ли не перед каждым, думал: «Дойдет ли обратно до Кизляра?» Перед ним стояло до удивления пестро одетое, вернее, полураздетое войско. Обуты были кто во что - кто в офицерские сапоги, кто в калоши, кто в самодельные валенки из какого-нибудь пестрого одеяла. И одеты были кто во что - кто в шинель, кто в полушубок, кто в пальто, кто в черкеску…

Киров видел изможденные, обросшие щетиной лица, потрескавшиеся на морозе руки, запекшиеся губы, тифозных с безумными глазами. Их было много. Чуть ли не каждый второй здесь был болен тифом, каждый третий стоял с перевязанными ранами. Особенно тяжело было смотреть на горцев, одетых в черкески, обутых в легкие кавказские сапожки. Им впервые в жизни пришлось испытать морозы калмыцкой степи.

Киров остановился перед высоким казаком с могучими усами. Он весь был обвешан оружием, а вот винтовку держал так, как не положено ни в одной армии мира, - прижав к груди, скрестив на ней руки.

- Кто же, дорогой, так держит винтовку?

- Иначе не могу, товарищ комиссар. Рад бы, да не могу…

- Почему не можешь? - заинтересовался Киров.

- Руки не слушаются, товарищ комиссар.

Киров взял у казака винтовку, передал стоявшему рядом бойцу. Осмотрел руки казака: они были распухшие, почерневшие, в язвах.

- Обморожены?

- Обморожены, товарищ комиссар.

Киров отвел Боронина в сторону, с горечью сказал:

- Поздно, Иван Макарович!.. Такая армия не сможет сейчас противостоять полчищам Деникина, одетым, обутым, вооруженным до зубов новейшим английским и французским оружием! Это для меня ясно!

- Да, поздновато! - согласился Боронин.

Киров сжал кулаки:

- На месяц бы раньше!

- Какой же теперь выход? - спросил Боронин.

- Выход? - Киров обвел взглядом войска. - Сохранить, сберечь остатки армии. Идти на Астрахань! Немедленно выслать навстречу армии медицинскую помощь, продовольствие, одежду. По всей дороге отступления устроить обогревательные пункты. Поднять Астрахань на ноги! Организовать десяток госпиталей. Лечить тифозных и раненых. Заново формировать части. И лишь потом со здоровыми и боеспособными полками идти на Кавказ! Другого выхода нет. Все другое будет авантюрой.

- Я так же думаю, - сказал Боронин.

- Придется тебе, Иван Макарович, присоединить к своей колонне остальные войска, позаботиться и о беженцах. Оставим тебе две машины с продуктами, машину с теплым бельем и медикаментами. Отдели здоровых от больных, выставь заслоны на случай нападения деникинцев. А мы попробуем пробиться в Кизляр…

И экспедиционные машины тронулись в дорогу.

И снова навстречу им попадались большие и малые отряды, обозы с беженцами и воинским имуществом, фургоны с больными и ранеными бойцами.

В обозе одного из отступающих полков 3-й Таманской стрелковой дивизии везли больного тифом командующего 11-й армией И. Ф. Федько. Он находился в бессознательном состоянии. Киров ничем не мог ему помочь. Федько возглавил армию после расстрела авантюриста Сорокина. Невзирая на все принятые молодым командармом меры - пополнение и перегруппировку сил, - отступления по всему фронту уже было не приостановить, хотя отдельные полки и дивизии продолжали героически драться…

Не смог этого сделать и сменивший Федько новый командующий - М. К. Левандовский. Особенно тяжелым для него оказался рейд конного корпуса генерала Улагая в тыл таманцам, после которого армия стала неуправляемой. К тому же и он слег: у него была опасная форма возвратного тифа.

Киров пытался найти больного Левандовского в объятом пожарами Кизляре, откуда уходили последние горстки бойцов прославленного Ленинского полка, давшие сильный бой белым на станции Наурской, остатки других полков и отрядов. Но Кирову это не удалось: командующего с партией тифозных красноармейцев за день до этого вывезли в какое-то степное село.

Машинам экспедиции пришлось повернуть обратно на Астрахань. Недалеко за Кизляром уже находилась конница генерала Бабиева, с которой вела кровопролитные бои кавалерийская бригада Ивана Кочубея, прикрывавшая отход всей 11-й армии.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ранним февральским утром после двухнедельных скитаний по калмыцкой степи экспедиция Кирова возвращалась обратно в Астрахань. Машины подтягивались к Форпосту, напротив которого по ту сторону Волги стоял занесенный снегом город.

Киров ходил по берегу в ожидании, пока шоферы и мотористы обследуют ледовую трассу через Волгу: лед ему казался малонадежным. С берега было видно, как во многих местах вода проступала на поверхность. Спрятав руки в карманы пальто, поеживаясь от холода, Сергей Миронович часто останавливался, смотрел, как через Волгу шли первые группы красноармейцев и первые обозы беженцев, счастливо миновавшие калмыцкую степь. Мертвые, скованные льдом, зимовали у причалов десятки пароходов, шаланд, военных судов, баркасов.