Солнце над Бабатагом

— Девчат, изверги. Внучку увезли.

— Скажи пожалуйста! — воскликнул Латыпов. Он вопросительно посмотрел на шуструю кудрявую девочку.

Старик подвинулся к нему и шепнул.

— Сиротка. Беспризорница. На воспитание взял. — И уже громко добавил: — Она у меня боевая. Умеет постоять за себя… А ну, Катюша, расскажи-ка товарищу, как ты басмачей яблоками-то…

К ним подошел Кузьмич.

— О чем речь? — полюбопытствовал он.

— А вот папаша жалуется — внучку у него басмачи увезли, — сказал Латыпов.

— Эка злодеи, черт их забодай!

— То-то что злодеи, — подхватил старик. — Сколько народу тут положили. Станцию вот разворотили, проклятые… И Дашеньку мою… Одни мы с ней жили. — Он говорил все тише и тише и наконец замолчал.

— Ничего, друг! Ты не расстраивайся. Факт, найдем твою Дашу, — успокоил Кузьмич. — А злодеям этим всыпем как полагается.

— Уж вы постарайтесь, — сказал старик. — Надо, надо здесь порядок произвести… А вы сами из каких будете? — спросил он, помолчав.

— Мы-то? Гм… Мы всякие-разные. Со всей России-матушки. Самые орлы собрались… И вот без отдыха в походах. Да… Так, говоришь, внучку твою Дашей зовут?

— Дашенькой, товарищ начальник.

— Ну-ну, хорошо. Ты друг, не горюй. Верно говорю: Дашу твою мы тебе, факт, представим. Латыпов, верно я говорю?

— Как пить дать, представим, товарищ доктор. Только бы нам до этих самых злодеев добраться.

— Товарищи дорогие, может, вы ко мне в гости зайдете? — гостеприимно предложил рабочий. — Я рядом живу.

— Благодарствуем, папаша. Только сейчас нам нельзя, — вежливо отказался Латыпов.

От станции послышались звуки сигнальной трубы.

— Вот и нас зовут, — сказал Кузьмич. — Прощай, друг! Пока!

Он крепко тряхнул сухую руку старика и, придерживая шашку, грузно побежал к эскадрону…

Спустя некоторое время полк построился и двинулся в город.

Лошади мягко ступали по пыльной дороге. По обеим ее сторонам росли серебристые тополя. За ними тянулись высокие, местами поросшие сверху травой и кустарником глинобитные стены — дувалы.

Солнце палило. Улица была пустынна. Лишь кое-где виднелись отдельные фигуры людей в чалмах и халатах, робко, крадучись, прижимаясь к стенке, проходила порой укутанная с ног до головы женщина.

Стороной проехал на ишаке худой старик в рваном халате.

Бойцы переглядывались. Все для них было здесь необычно, ново и дико.

В рядах тихо обменивались впечатлениями.

— Латыпов, видал?

— Да-а, дела…

— Ну и край…

— А бабам здесь, видать, совсем плохо живется. Смотри, какие сетки на них надевают…

— Ишь, как торопится. Видно, боится.

Но тут женщина приоткрыла чадру и улыбнулась. На один лишь миг бойцы увидели прекрасное молодое лицо.

— Гляди, гляди, ребята! Ну и красавица! — вскрикнул Латыпов.

Он оглянулся, чтобы еще раз посмотреть, но женщина уже скрылась в узкой калитке.

— Стало быть, уважают нашего брата, — решил Харламов.

Из проулка на лошади выехал босой возчик. С огромных колес его арбы стекали тонкие струйки песка. Он свернул и поехал рядом с полком.

— Смотри-ка, — сказал Барсуков. — Чего это он, чудак, лошадь в телегу запряг, а сам верхом едет.

Арбакеш сказал что-то, улыбаясь и сделав рукой приветственный жест.

— Здравствуй, товарищ! Здорово! — весело заговорили бойцы. — Чего ж ты на коне едешь? Ты бы на телегу сел! Коню так тяжело!

— Бельмейман, — сказал арбакеш, пожимая плечами.

— На телегу, на телегу садись! — показал Барсуков.

Лицо арбакеша было напряженно. Видимо, он всем своим существом старался понять, что ему говорят.

— Бельмейман, — еще раз произнес он растерянно.

— Факт, не понимает. Что попусту толковать! — заключил Кузьмич с важным видом.

Полк вошел под крышу базара. Здесь тоже было пустынно. Только одинокий дервиш сидел на своем старом месте и, перебирая янтарные четки, зоркими глазами пересчитывал всадников.

Передние остановились: из боковой улицы показалось десятка два конных джигитов во главе с Улугбеком.

Кудряшов невольно схватился за шашку.

Улугбек остановил свой отряд. Некоторое время бойцы и джигиты, насторожившись, смотрели в упор друг на друга. На мрачном лице Улугбека появилась улыбка.

— Яшасун Красная Армия! — крикнул он хриплым голосом, оскалив крупные зубы и оглядываясь на милиционеров, которые выжидающе смотрели на своего начальника, не зная, то ли им хвататься за оружие, то ли приветствовать встречных.

— Кто вы? — спросил Кудряшов.

— Моя есть начальник милиция! — произнес Улугбек, поднимая руку к белой войлочной шляпе.

— Тьфу, черт его побери! — с сердцем сказал Кудряшов. — А я думал — басмачи!.. Ну что ж, будем знакомы, — Он по-приятельски кивнул Улугбеку и тронул лошадь вперед.

Федин и Кудряшов сидели в тени кудрявого карагача и беседовали с комиссаром бригады Петровым, который, внимательно посматривая то на одного, то на другого, знакомил их с обстановкой на фронте. Кудряшов внимательно слушал.

Петров говорил, что появление. Энвер-паша вызвало оживление басмачества в Туркестане и Бухаре. Банды пополнились за счет добровольцев из реакционных элементов. Участились налеты на гарнизоны и рабочие поселки. Басмачи терроризируют трудовое население, грабят и жгут кишлаки, оказывающие помощь войскам Красной Армии. Для самообороны и борьбы с басмачами формируются из наиболее сознательной части населения добровольческие национальные отряды, именуемые здесь мусотрядами. Один из них сформирован на днях в Каттакургане.

— На нашу дивизию, — говорил Петров, — возложена задача ликвидировать басмачество в Западной Бухаре. В ближайшие дни ваш полк расположится гарнизонами в Каттакурганском уезде.

— Разрешите вопрос, товарищ военкомбриг? — попросил Кудряшов, — Вы говорите, что нам предстоят большие трудности. Это верно. Но мне кажется, что основная трудность заключается в незнании местного языка. Как мы будем общаться с народом?

Петров несколько раз кивнул головой.

— Эту трудность мы предусмотрели… — сказал он, помолчав. — Каждый отряд будет иметь переводчика. Однако это не снимает с вас обязанности как можно скорее овладеть местным языком.

— Иван Ефимович, мне не совсем понятно одно обстоятельство. Короче говоря, здесь советская власть?

— Ну да. А что? — Петров выжидающе посмотрел на Федина.

— Так почему же баи у власти?

Петров пожал плечами.

— Собственно, баи стоят не у власти. Все дело в том, что земельная реформа здесь еще не проведена, — заговорил он, как всегда, неторопливо. — В Туркестане частично пока еще сохранились капиталистические элементы… Чем это объясняется? В первую очередь малочисленностью рабочего класса, неорганизованностью бедноты, полнейшей политической отсталостью… В общем, обстановка чрезвычайно сложная, и нам наряду с ликвидацией басмачества придется заняться организацией «союзов кошчи», то есть комитетов бедноты.

Задача их — сплотить трудовые слои населения против буржуазных националистов… Заметьте, товарищи, что если в России гражданская война закончилась, то здесь, борьба только еще начинается. Появление Энвер-паша говорит о том, что Туркестан становится ареной больших событий.

— А кто все же этот Энвер-паша? Почему ему придается такое большое значение? — спросил Кудряшов.

— Энвер-паша — это пантюркист. Это человек, одержимый манией создания великой тюркской империи во главе с Турцией. Но Энвер-паша Энвер-пашой, а англичане англичанами. Из переписки, недавно захваченной нашей разведкой, ясно видно, что англичане твердо решили завладеть Туркестаном. Следовательно, Энвер-паша сейчас работает на англичан, как в мировую войну он работал на немцев.

— Да. С ним, видно, придется повозиться, — сказал Кудряшов.

— Так вот, товарищи, — продолжал Петров, — вы видите, какую опасность представляет Энвер. Население, как я уже сказал, темное и забитое. Слово бая для большинства закон, а бай — первый помощник Энвера.