Эпикур

   — Значит, Академия? Ну что ж, это тоже почтенная школа. Правда, рассказывают, что Платон как-то сказал по поводу Ксенократа и Аристотеля: «Какого осла мне приходится вскармливать против какого коня!» И действительно, Аристотель от него ускакал, а Ксенократ продолжает тянуть телегу Академии.

Они вышли на просторную площадь Акрополя, вознесённую над миром. Здесь тоже было не слишком людно. Между храмами и массой скульптур, стоявших вдоль дорожек, прохаживались жрецы в длинных, до земли, одеждах и одинокие горожане. Прямо перед друзьями высился задний портик Парфенона, темно-красный с белыми фигурами барельефов, левее его стояла знаменитая статуя Афины в сверкающем золотом шлеме и с золотым наконечником копья. За статуей виднелся самый древний на Акрополе храм — Эрехтейон.

Эпикур ощущал святость этого места, но не мог настроить себя на нужный лад. Гордая богиня — покровительница города и давно распавшейся морской державы поразила его своей величиной, но не вызвала восхищения. Он решил, что в следующий раз поднимется сюда без провожатых, с готовностью думать и чувствовать, и со спокойной совестью покорился воле темпераментного приятеля. Менандр тащил Эпикура от одной скульптуры к другой, рассказывал истории, связанные с ними, называл имена скульпторов, говорил об особенностях сюжетов.

Вот прекрасная бронзовая львица, поставленная в память Лэне — подруги тираноубийцы Аристогитона, которую замучил брат убитого Гиппарха, Гиппий. Рядом статуя Афродиты работы Каламида, Персей, сделанный Мироном, и мальчик с кувшином — работа его сына Ликия. Они прошли мимо огромного «Деревянного троянского коня», отлитого из бронзы. Дверь в его брюхе была приоткрыта, и оттуда выглядывали сыновья Тесея — Менефей и Тевкр. Недалеко от «Коня» мальчик Геракл душил змей, заползших в его постель...

Они долго ходили по Акрополю, вошли в Эрехтейон, где помещались святилища Эрехтония, Афины и Посейдона. По преданию, на этом месте боги отстаивали своё право быть покровителями Афин. Посейдон тогда ударом трезубца создал солёный источник, а Афина — росток оливы, и царь Кекроп решил спор в её пользу. Менандр привёл Эпикура к священной оливе, которая считалась матерью всех оливковых деревьев Аттики, показал колодец с солёной водой и пещеру, где жила священная змея — ведь Кекроп и Эрехтоний были наполовину змеями...

Диоген

   — Знаешь что, — неожиданно предложил Менандр, — пойдём на Агору, и я покажу тебе самое интересное — Диогена.

Они отправились вниз. Впереди, за лощиной, лежала врезанная в склон полукруглая площадь Собраний — Пникс. Справа, закрывая Агору, поднимался холм Ареса с храмом Афины Ареи (искупительницы), возле которого заседал главный суд Афин — Ареопаг.

Менандр болтал без умолку:

   — Послушай, какое напутствие я сейчас тебе дам! — Он помолчал, вспоминая, и прочёл нараспев:

Угадай, откуда это?

   — Понятия не имею, — сознался Эпикур.

   — Представь себе, из «Облаков» Аристофана. Подумать только, как судьба посмеялась над ним! Ведь слова эти в комедии говорит Правда, призывая юношу бросить Сократа и вместо занятий гулять по лесу. Мог ли поэт предположить, что именно там появится школа самого знаменитого из Сократовых учеников?

   — Я почти не знаю Аристофана, у Памфила его не было.

   — Ещё бы! Платоники его терпеть не могут. Аристофан — великий поэт, но жесток и не знает границ в преувеличениях. Так и с Сократом. В «Облаках» он показал старика бессовестным софистом, обвинил в безбожии и развращении молодёжи и даже предложил меру наказания — сжёг заживо с учениками. Конечно, это было только театральное зрелище, но обрати внимание на силу искусства, — через какое-то время те же обвинения были повторены против Сократа в суде. Хотел бы я знать, что чувствовал Аристофан, когда узнал о казни Сократа?

   — Памфил говорил, его казнили за Крития, главу тридцати тиранов.

   — Возможно. Но разве учитель отвечает за всех учеников, за Алкивиада, Ксенофонта, Диона? Кстати, и Антисфена — первого киника, учителя Диогена.

   — А чему учил Антисфен?

   — Признавал только самые простые истины, например: серебро — белое, золото — жёлтое, и отрицал силу любых рассуждений, а заодно и законов.

   — И Диоген проповедует то же?

   — Ах, Эпикур, совсем не важно, что он проповедует, важно, что он есть сам по себе. Диогена надо видеть.

Они обогнули холм и погрузились в суету рыночной площади, окружённой красивыми зданиями. Над Агорой стоял весёлый шум. Афиняне любили торговаться и, покупая любую мелочь, привлекали всё своё красноречие. Продавцы не отставали от покупателей, и каждая сделка превращалась в целое представление, доставлявшее удовольствие и его участникам, и окружающим.

   — Обойдём площадь слева, — позвал Менандр. — Обрати внимание, перед нами галерея картин, или, как её чаще называют, «Пёстрая стоя». Построена при Перикле, расписана Миконом и Полигнотом. Но славу этих художников затмили другие, — при Тридцати здесь сидел трибунал, погубивший сотни невинных. Теперь осмотрим алтари.

Менандр показал Эпикуру жертвенники «Милости», «Стыду», «Доброй молве», находившиеся против стой, и повёл дальше вдоль площади, продолжая объяснять:

   — Видишь это сооружение? У него десять входов, которые называют колодцами. Каждый ведёт в своё отделение, смотри не провались туда! Это знаменитая Гелиэя, уголовный суд. Дальше Булевтерий — здание Совета пятисот — Буле. А в этом замечательном круглом здании — фоле собираются пританы — пятьдесят членов дежурной секции Совета. Тут же они и обедают. Если ты отличишься, то будешь ежедневно питаться вместе с ними за счёт казны.

   — С чего это ты взял, что я буду обедать в пританее?

   — Можешь не обедать, я не настаиваю. Обрати теперь внимание на статуи — это изваяния десяти героев-эпонимов, в честь которых названы области Аттики — филы...

   — Менандр, мне кажется, здесь столько статуй, что мы засветло не доберёмся до Диогена, — сказал Эпикур.

   — Тогда посмотрим только самые знаменитые, — согласился Менандр. — Пожалуйста, перед тобой...

   — Можешь не объяснять. Этих знает вся Эллада.

Они были перед знаменитыми статуями тираноубийц Гармодия и Аристогитона, которые стояли на краю площади. Друзья повернули направо, прошли мимо храма Гефеста, за которым лежал квартал литейщиков и кузнецов, сделали ещё один поворот направо и оказались перед другим храмом.

   — Метроон, храм Кибелы, матери богов, — объявил Менандр. — Давай обогнём его и выйдем к той стороне, которая смотрит на торговые ряды. Посмотри вон туда, видишь у ограды, слева?

   — Этот пифос? А почему он лежит на боку?

   — Да это же бочка Диогена!

Они обошли глиняный сосуд и увидели философа. Он сидел на камне рядом со своим жилищем, в рваном плаще, со спутанной седой бородой и много лет не стриженными волосами, которые прядями свисали на грудь. Нарушая приличия, он на глазах у всех ел сушёные фрукты, лежавшие на каком-то черепке возле его босых ступней. Перед философом, опираясь на дорогой посох, в небрежной позе стоял холёный бритый толстячок и говорил что-то поучительное. Вокруг толпились любопытные. Речь шла, видимо, о трапезе Диогена, потому что, когда бритый замолчал, философ спокойно ответил:

   — Почему это проголодаться на площади — пристойно, а утолить голод — нет? Это, Стратокл, такая же пустая выдумка, как и все городские причуды!