Ростов Великий (СИ)

Ледовое побоище началось на рассвете 5 апреля 1242 года. Тевтонский Орден вывел на поле боя до двенадцати тысяч рыцарей. Наше же войско было на пять тысяч больше. Но эти пять тысяч составляли ополченцы, вооружение коих значительно уступало псам-рыцарям. Так что силы были приблизительно равны, и решающую роль в битве сыграл наш полководческий дар.

Главным в сражении с рыцарским войском было сдержать первый, самый мощный удар сомкнутого ряда конницы, закованного в тяжелую броню. Мы с братом великолепно решили эту задачу. Боевой порядок наших полков был обращен тылом к обрывистому берегу Чудского озера, в кой должны были врезаться, в случае прорыва, рыцари. За левыми и правыми полками мы спрятали в засаде лучшие конные дружины, дабы в решающий момент нанести сокрушительный удар. И скажу тебя, княгиня Мария, что наша задумка полностью удалась. Поначалу немцы пробились своей непобедимой «свиньей» через наши открытые полки и остановились, упершись в обрывистый берег. Сзади же продолжали напирать всей своей огромной массой остальные рыцарские отряды. Немцы беспорядочной толпой сгрудились на льду озера. Вот тут-то и налетели на них наши засадные полки. Крестоносцы были полностью окружены. И началось лютое побоище!

Хочу еще добавить, с воодушевлением рассказывал Андрей Ярославич. Готовясь к битве с рыцарями, мы снабдили часть ополченцев специальными копьями с крючками на концах, коими можно было стаскивать крестоносцев с коней. Других же воинов мы обеспечили засапожными ножами, коими выводили из сечи лошадей. Рыцари гибли сотнями, ибо уже не имели никакой возможности наступать в конном строю. Только немногие из них смогли прорваться через наше окружение. Ох, и погуляли же наши мечи, княгиня!

— Совсем недавно я перечла рукопись, и дословно помню, как русские воины, преследовавшие врага, «секли, гоняясь за ними, как по воздуху и убивали их на протяжении семи верст по льду, до Соболицкого берега, и пало немцев пятьсот, а чуди бесчисленное множество, а в плен было взято пятьдесят знатных немецких воевод, а другие в озере утонули, ибо весенний лед не выдержал тяжести рыцарских доспехов».

— Воистину так и было. Гнали псов-рыцарей до Соболицкого берега. Рука моя устала врагов сечь. Что же касается знатных немецких воевод, то тут смех и грех.

Андрей Ярославич и в самом деле громко рассмеялся.

— Воеводы, когда от нас удирали, сбрасывали с себя рогатые шеломы, латы и тяжелые рыцарские сапоги. Голыми пятками сверкали. Так босыми их в Псков и привели. Вот уж народ потешился!

Мария была рада перемене настроения великого князя. Прежде чем приступить к встрече с Андреем Ярославичем, она надеялась, что стержнем их беседы окажется разговор вокруг имени Александра Невского, что и произошло. Теперь пора подходить к самому главному, ради чего и была затеяна ее поездка во Владимир.

— Александр мне поведал, что ты, Андрей Ярославич, и полки твои с великим мужеством сражались и при взятии Пскова, и на Чудском озере. Обычно Александр скуп на ратную похвалу, а тут не сдержался. Уж очень был доволен тобой князь Новгородский!

Довольные, задорные искорки, казалось, еще больше заиграли в глазах великого князя.

— Да уж за спинами ратников не отсиживался. Вовсю пришлось потрудиться.

— А скажи, Андрей Ярославич, если бы вы с братом не придумали хитроумный план битвы и встретились с рыцарями обычным русским строем, то каков бы стал исход сражения? Только честно.

— Рыцари, идучи «свиньей», не ведают поражений. В открытом бою, с нашей всегдашней расстановкой полков, победить их тяжко. И всё же, думается, мы бы вернулись домой со щитом [238].

— А с какими потерями?

Великий князь некоторое время помолчал, что-то прикидывая про себя, а затем произнес:

— Трудно сказать, княгиня. Рыцарь — воин отменный, биться с ним нелегко. Треть, а то и более ратников мы бы потеряли.

— Много, — вздохнула Мария. — Зело много, Андрей Ярославич. Выходит, чтобы вернуться со щитом с малыми потерями, надо вдвое больше иметь ратников.

— Это само собой, — согласно кивнул темнорусой, кудреватой головой Андрей Ярославич. — Крестоносцы, почитай, из войн не вылезают. К битвам они свычны, да и доспехи у них превосходные Тяжко их воевать.

— А татар, думаешь, легче?

— Татар?… Смотря при какой обстановке. Коль в осаде обороняться, то проку будет мало. Ни один город Руси ордынской осады не выдержал. У них и пороки, и тараны, и число воинов несметное. А коль в честном поединке, в поле, то степняка побить можно. Каждый русский ратник способен двух сыроядцев одолеть.

— Да так ли, Андрей Ярославич? Не забыл, что нам показала Сить?

— Там другое дело, — вновь нахмурился Андрей Ярославич. — Каждый ратник отбивался от пяти-шести поганых. Я говорю о честном поединке.

— А ты, Андрей Ярославич, когда-нибудь слышал, чтобы ордынцы с нашими воинами на равных бились? Ну, хоть один пример.

— Такого, насколько я ведаю, у татар не бывает. Они всегда побеждают противника великим числом. Честно же сражаться они никогда не будут.

— Вот об этом я и от Александра Невского слышала. Татары на честное сражение никогда не пойдут.

— А что еще сказал тебе Александр?

— Мы о многом с ним говорили, — неопределенно отозвалась Мария, не решив пока для себя, начинать ли с великим князем заключительную часть разговора.

— Что о татарах говорил Александр? О безбожных татарах!

Последние слова Андрей Ярославич выкрикнул с раздражением, и Мария окончательно поняла, что совместные военные действия против крестоносцев не сблизили братьев. Великий князь до сих пор не может простить Александру его «отсидку» за стенами Новгорода, когда ордынцы терзали русские города и веси. Впрочем, невмешательство Александра Невского осталась загадкой и для Марии. После же Ледового побоища миновало свыше восьми лет, и разлад между братьями еще больше обострился. И причиной тому стало не только Киевское княжество, отошедшее от Даниила Галицкого к Невскому, не только назначение на Великое княжение Андрея Ярославича, а и отношения братьев к татарам.

— Остынь, Андрей Ярославич, — как можно спокойнее молвила Мария. — Зачем же переходить на крик? Как бы ты не относился к своему брату, но я считала, и буду считать Александра Невского одним из самых мудрых мужей Руси. Он не устает твердить, что не время сейчас ссориться с татарами. Надо дожидаться подходящего времени.

— Мой брат несет чепуху. Это бред сивой кобылы. Да неужели он не видит, что русское общество давно расколото. Мужики, ремесленный люд и купцы хоть сейчас готовы взяться за меч. Им до тошноты осточертели жестокие иноверцы. До тошноты! Лишь бояре да некоторые князья церкви готовы и впредь гнуть спины перед сыроядцами. Они боятся войны, как черт ладана. Боятся за свои хоромы, вотчины и имения, за богатые калиты [239] и рухлядь [240]. Им есть что терять. Народ же, в основе своей, нищ, как церковная крыса. Он доведен до отчаяния. Братец же мой, обласканный ордынскими ханами, предлагает и дале терпеть. И сколь же? Десять, двадцать лет, столетие? Сколь, княгиня?

— Я хорошо ведаю мнение простого народа. Да, он готов взяться за меч. И такое уже нередко случается. В некоторых селах мужики не выдерживают ордынского произвола и хватаются за топоры и рогатины. А что в итоге? Села разграблены и сожжены, женщины и девушки обесчещены, а мужики либо зарублены, либо уведены на арканах в полон. Вот чем заканчиваются стихийные народные выступления. Нужна тщательная подготовка, что и предлагает Александр Ярославич. В каждом княжестве, в лесных урочищах, надо тайно создать крупные ратные отряды, затем немешкотно объединить их в единое войско и в удобный момент начать открытую борьбу с ордынцами.

— Слова, пустые слова! Я не верю Александру. Такими речами он пускает пыль в глаза. Подготовить огромную рать в лесных урочищах невозможно. Надо найти водоемы и рудные болота, срубить [241] подле них сотни тайных деревень, сыскать оружейных мастеров и добрых ковалей, поставить кузни, выкорчевать леса, распахать поля, заиметь для посева тысячи и тысячи пудов жита! Опять повторю: то, что предлагает мой братец — бред сивой кобылы, сказка про белого бычка.