Ковчег детей, или Невероятная одиссея

Пароходу требуется 500 тонн наилучшего угля, 500 тонн пресной воды и 7 тонн льда.

Здоровье отличное. Инфекционных заболеваний нет.

Начальник Петроградской детской колонии,

полковник Р. X. Аллен.

В Нью-Йорке Каяхара наслушался о крутом нраве Бискайского залива — у моряков это даже вошло в поговорку. Ему рассказали много чего об этом проклятом месте, где море беспричинно впадает в ярость и встает стеной на пути мореплавателя.

Но, к счастью, «Йоми Мару» сопутствовала хорошая погода. Не только в океане. Уставший после недавнего шторма Бискайский залив был чист и спокоен. Похоже, он накапливал силы перед тем, как вновь ожесточиться. Но это уже не беспокоило капитана. От Бреста его отделяли считанные часы. Вряд ли что-то случится за это время.

Но случилось. Неожиданно опустился туман. Осторожный Каяхара снизил скорость наполовину. И лишь к утру, когда видимость улучшилась, двигателю вновь добавили оборотов.

Вскоре открылся берег. Пароход нацелился на вход в гавань.

Дети не могли пропустить этого зрелища. Когда земли много, когда она перед глазами, — ее не замечаешь. Ты ее продолжение. Но стоит оказаться в открытом море, как берег начинает сниться.

Каяхара принарядился. Белый китель с золотыми шевронами. Пуговицы начищены мелом. До блеска. Каждая — как солнышко. Сияет и лицо капитана. Это видно даже снизу, с палубы. Встреча с берегом радует его не меньше, чем детей. Каяхара побывал во многих морях, но ни разу не посещал Европы.

Боцман застыл у брашпиля. Краем глаза он наблюдает за капитаном, переминающимся на мостике с ноги на ногу.

Наконец звучит команда:

— Отдать якорь!

Грохочет якорная цепь. Грубый, но такой желанный звук, возвестивший — океан позади!

«Йоми Мару» дает знать о прибытии в Европу низким и прерывистым гудком. В ответ — тысячеголосый хор счастливых пассажиров.

С середины гавани, где застыло судно, замечательный обзор. После морского однообразия все выглядит необыкновенно живописно. Полукружье скалистых холмов… Старинные замки… И сам город, хорошо различимый с расстояния в несколько миль.

Жаль, не удастся увидеть все это вблизи. Дети уже знают — прогулок не будет.

Кроме американского и японского, подняты и сигнальные флаги. Они приглашают санитарного врача и лоцмана.

Ни одного замечания. Все дети здоровы. Карантинная служба разрешает судну пристать к берегу.

Сначала «Йоми Мару» пробирается своим ходом между двумя волнорезами. Затем его подхватывает маленький пыхтящий буксир и аккуратно подводит к одному из пирсов.

— Ювелирная работа, — благодарит Каяхара лоцмана и вытирает пот со лба.

Теперь дело за американской администрацией.

Первым на пароход поднимается доктор Эверсол. А вслед за ним два офицера из Парижского отделения Красного Креста — майор Свифт и майор Робертсон. Первый возглавляет информационный отдел, второй — глава отдела перевозок.

— Все готово к высадке детей, — сказал Свифт. — Если хотите, можно прямо сейчас осмотреть место, где разместится колония.

Аллен решил спуститься на причал вместе с Ханной Кемпбелл и Барлом Бремхоллом.

— Можно, я сниму туфли? — спросила Ханна своим звучным голосом. — Так хочется прогуляться босиком!..

Майор Свифт посмотрел на нее с любопытством.

— Знали бы вы, — перехватила она его взгляд, — как надоело ходить по железной палубе. Каждый шаг отдается в голове.

— Уверен, — сказал Бремхолл, — вашему примеру последуют дети. И тоже снимут башмаки.

— Нисколько не удивлюсь этому, — спокойно ответила миссис Кемпбелл. — Не вы ли однажды назвали меня гусыней, а младших детей — моим выводком?

Они подошли к складу, такому же длинному, как пароход. Аллен не удивился бы, прочитай он на складской стене какое-нибудь название и порт приписки.

— Этот пакгауз мы приготовили для мальчиков, — сказал Робертсон.

— Здесь можно играть в футбол, — восхищенно заметил Аллен, когда они вошли внутрь.

— А девочки? — ревниво спросила Ханна.

— Их мы разместим в соседнем пакгаузе, — ответил Робертсон.

— Детям здесь будет хорошо, — согласилась Ханна. — Но как быть с ночлегом? Не перенести ли сюда матрасы и постельное белье?

— Это ни к чему. Колония будет находиться на берегу только днем, во время грузовых работ. А ночью — снова на пароход, на свои спальные места.

— А как будем кормить? Тысяча голодных ртов — это не шутка, — не унималась Ханна.

— И это продумано. Мы не станем отключать судовые кухни… А овощи, фрукты, хлеб и молоко будем доставлять из города.

Такой ответ вполне удовлетворил миссис Кемпбелл. Зато у Бремхолла были свои вопросы и сомнения. Он напомнил, как мальчишки убегали из Водсворта. Даже полицейские не могли совладать с их предприимчивостью и хитростью.

— Детям не разрешен выход в город, — успокоил его Свифт. — Отказано также русскому персоналу и военнопленным. Разрешено только тем, у кого американский паспорт и французская виза.

— Наших подростков это не остановит, — махнул рукой Бремхолл. — Вот увидите!..

— Думаю, французские жандармы покруче американских полицейских, — сказал Свифт. — К тому же обратите внимание, какие здесь заборы.

Он повернулся, чтобы показать ограждение, и удивленно воскликнул:

— А вот и первые зеваки!

Майор показал на головы, торчавшие поверх забора. У кого-то даже бинокль в руках.

— Ничего удивительного, — сказал Робертсон, — в вечерних газетах появились сообщения о вашем пароходе. Так что ждите нашествия. В том числе и репортеров.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

РАЗГОВОР В РЕСТОРАНЕ

Свифт и Робертсон, сделав необходимые распоряжения, покинули порт. Бремхолл и миссис Кемпбелл ушли готовить колонию к высадке на берег.

А Эверсол пригласил Аллена на ланч.

— Хотите винограда? — спросил он, когда они сели за столик небольшого ресторанчика, который находился на территории порта.

— Его и здесь можно заказать?

— Не забывайте, мы во Франции.

— Тогда две кисти. Белую и черную.

— Но сначала кофе.

Эверсол рассказал, как в Панамском канале их забрасывали фруктами. Каких только фруктов не было на палубе! Но винограда он не помнит.

— Мы восполним это упущение, — сказал Аллен.

— Хорошая идея. Местные благотворители советовались со мной, чем можно порадовать детей.

Принесли кофе.

— Помните, Райли, мое обещание, когда вы меня провожали в Нью-Йорке?

— Да. Помню, Грегори. Вы сказали, что будете нас встречать на французском берегу с букетом алых роз.

— Я собирался каждой женщине и каждой девочке, даже самой маленькой, вручить цветы. В том числе и мисс Марии.

Голос Эверсола прервался от волнения. Чуть помолчав, он продолжил:

— Когда вы прислали к нам в Париж радиограмму о ее кончине, все были потрясены. Я единственный в офисе знал Марию. И каждый выражал мне сочувствие, будто я самый близкий ей человек. Эта очаровательная девушка была общей любимицей. Когда она появлялась в судовом лазарете, ее слово и ласковый взгляд действовали на моих пациентов лучше всякого лекарства. Застенчивость сочеталась в ней с душевной силой.

— Неотразимой силой, — согласился Аллен, — которой обладают только женщины.

— Я был рад за вас, Райли. И, признаться, завидовал. Не каждому дано встретить на своем пути такую девушку. Но счастье так недолговечно.

— Верите вы в судьбу? — спросил Аллен, тут же вспомнив, что недавно обращался с тем же вопросом и к Каяхаре.

— Я атеист, как вам известно. Выходит, не верю ни во что сверхъестественное.

— А я, наоборот, уверен, что путь наш предначертан свыше… Во Владивостоке мне приснился таинственный поезд. Тот самый, что доставил детей из Сибири к Тихому океану. А спустя год, колония в это время жила в казармах на острове Русском, ко мне глубокой ночью явился старец Ной и предсказал путешествие на «Йоми Мару». Предсказал и благословил.