Ковчег детей, или Невероятная одиссея

— Они жили бы в сытости, тепле и покое.

— А учеба? Заканчивается сентябрь.

— Мы все предусмотрели. У нас хорошо оборудованные классы и прекрасные учителя. В большинстве своем русские эмигранты.

— Добрыми намерениями выстлана дорога в ад.

— Что вы такое говорите, Аллен?

— Давайте смотреть реально на то, как могут развиваться события. Итак, первый вариант. Колонию надо удержать от распада, и мы вынуждены прибегнуть к изоляции и жесткой дисциплине. Высокие стены… Охрана… В некоторых случаях придется даже применить силу. Это неизбежно. Ведь дети очень разные. Но разве подобные методы не противоречат принципам Красного Креста?

— Это уж слишком!

— Хорошо. Возьмем второй вариант. Мы предоставляем мальчикам и девочкам полную свободу. Но не исключено, что в этих условиях часть детей разбежится. Нам не удержать их на месте. Кто-то, самый отчаянный, попытается добраться до России самостоятельно. Если смотреть правде в глаза, нам не удастся выдержать план либерального, но решительного управления колонией. К тому же, как долго может продлиться такая жизнь в лагере? Месяц, полгода, год? Прибавьте это время к тем двум с половиной годам, которые уже прошли со дня отъезда. Это очень много и для взрослого человека. Что же говорить о детях, которые за это время из малышей превратились в подростков… А из подростков — в юношей и девушек… Мы их любим и заботимся о них. Но они нуждаются в отцовском плече и материнской ласке. Они безумно тоскуют. Часто до слез, а иногда и до истерики. Самые младшие даже забыли, как выглядит лицо мамы.

— Не подумайте, что я бессердечный сухарь. Я привез папку с материалами. Там много справок и газетных вырезок. Полистайте сами и дайте посмотреть другим. Это свидетельства ужасающего голода в России. В особенности — в ее северной столице. А ведь большинство детей из этого города.

— Мы вправе советовать и уговаривать, — решительно сказал Аллен. — Но не вправе навязывать свою волю.

— На все воля Божья.

— Скорее, воля самих детей. И их воспитателей, которые рядом все это долгое время.

Олдс посмотрел, как Аллен нахмурил брови, и сказал примирительно:

— Не сочтите меня упрямцем.

— Есть и то, в чем мы единомышленники, — неожиданно ответил Аллен.

— Интересно услышать, в чем ваши взгляды сходятся?

— Я, как и вы, убежден, что не следует передавать детей Советской власти сразу. Сначала следует выяснить, где находятся их семьи. Не покинули ли они пределы России?

— Иначе мы встретимся с тяжелыми обвинениями в адрес Красного Креста, — согласился Олдс. — Часть детей может попасть в приюты… И это при живых родителях…

— Вот почему, — твердо сказал Аллен, — мы должны высадить детей как можно ближе к русской границе. Например, в Финляндии… И пригласить представителей родительского комитета со списками, адресами, а еще лучше, с письмами.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ЧУЖАЯ ОСЕНЬ

Как бы ни был прочен и высок забор, ограждавший колонистов от Франции, от ее улиц, автомобилей, прохожих, в том числе и от французских сверстников, все равно он не мог быть достаточным препятствием для питерских мальчишек.

Жандармы предельно внимательны. Но уже в первый день шесть мальчиков оказались по ту сторону забора и растворились в городе. Вернулись лишь к ужину. С рассказами и подарками. Отвечавший за порядок Бремхолл был не столько возмущен, сколько озадачен. Работая в одном из банков Сиэтла, он хорошо усвоил правила безопасности, когда каждый входящий и выходящий под наблюдением. Как перелетают через ограду кленовые и дубовые листья — это не трудно понять. С чайками — и вовсе ясно… Но как удается малолетним проказникам оставить в дураках опытных стражей порядка?

Бремхолл невольно вспомнил книгу Герберта Уэллса «Человек-невидимка» и любимую сказку, которую читал своим племянникам, — «Мальчик-с-пальчик». Его самого Бог наградил довольно высоким ростом, так что дети были ему по пояс. Но не настолько же они малы, чтобы прошмыгнуть незамеченными.

В Нью-Йорке тоже началось с малого. И там несколько мальчиков без разрешения оставили лагерь. А потом началась настоящая эпидемия — более двухсот беглецов. Не отпросившись, покинула лагерь даже девочка, что вызвало особую тревогу. К счастью, ее привела русская семья, где она гостила.

Он даже помнит ее имя — Лариса Воробьева. Запомнил потому, что ее брат Аполлоний Воробьев тоже отличился. Вместе с товарищем он не пришел к отходу «Йоми Мару» и остался в Нью-Йорке. Где они сейчас? Аллен чуть ли не каждый день посылает запросы в полицейское управление.

Вот почему Бремхолл распорядился удвоить охрану, а каждую дверь держать на крепком замке. И все же самым проворным мальчикам удалось улизнуть.

Пока Бремхолл размышлял, как удержать детей, начальник колонии принимал в своей каюте посетителей.

Первой постучалась Евгения Андреевна Мазун. На острове Русском она была директором школы, и они с Алленом часто встречались. Но, увы, не всегда находили общий язык. Хотя, видит Бог, он старался быть терпеливым, хорошо понимая, как нелегко этой женщине в разлуке с семьей.

Мазун настаивала: Красный Крест должен отправить детей домой. И как можно скорей! Никакие доводы о рискованности и невозможности обратного путешествия она не принимала.

— Поймите, миссис Мазун, восточная часть Транссибирской магистрали блокирована японцами. А дальше, на западе, полное безвластие. Вплоть до Урала разрозненные отряды партизан и банды грабителей. И только на отдельных участках — чешские легионеры. В ужасном состоянии и само железнодорожное полотно.

Что могло ждать колонию в пути? Если не нападение, то авария… Если не авария, то долгое ожидание в каком-нибудь глухом тупике топлива, воды и самой возможности двигаться дальше. Единственное, что утешало, — последним транспортом из Америки прибыло еще несколько локомотивов и ремонтных бригад. Никакие доводы не убеждали миссис Мазун.

— Привезли же мы детей во Владивосток, — отвечала она. — И ничего не случилось! Точно так же и вернемся.

В Нью-Йорке Евгения Андреевна была главным бунтарем. На «Йоми Мару» она поднималась как на эшафот.

— Клянусь, нога моя не ступит на французский берег!

Но за три дня до подхода к Бресту она пришла с неожиданной просьбой:

— Мистер Аллен, я хочу с вами посоветоваться.

— Слушаю вас.

— Мне стало известно, что мой муж выехал из России в Англию. Сейчас он в Лондоне. Я хочу послать ему радиограмму, чтобы он прибыл в Париж. Там мы сможем обсудить наши планы, как жить дальше.

— Поздравляю вас, Евгения Андреевна!

— Спасибо.

— А как же ваша клятва? — не преминул заметить Аллен.

— Я вас не понимаю…

— Не вы ли дали слово не только мне, но и своим воспитанникам, что ни при каких условиях не сойдете на французский берег?

— Но обстоятельства изменились.

— Разве не об этом все время твердил и Красный Крест? Ваш муж оставил Россию… Бежал от голода и новой власти. То же самое могло случиться и с другими семьями. Вот почему мы и хотели сделать временную остановку, чтобы узнать о родителях… По какую сторону границы они находятся? Это помогло бы избежать новых препятствий для воссоединения.

— Я защищала интересы детей. Это мой долг.

Аллен откинулся на спинку кресла:

— Выходит, наши цели совпадают.

Теперь, три дня спустя, миссис Мазун снова в его каюте.

— Муж мой уже в Париже. Позвольте мне отлучиться на один день.

— Готов дать вам больше, чем день. Но мое разрешение мало что значит.

— Почему?

— У вас нет заграничного паспорта. Нет и визы. К тому же сегодня воскресенье. И не к кому обратиться. Будет лучше, если ваш муж приедет в Брест. Дайте ему знать — из Парижа есть ночной поезд. Уже утром вы встретитесь. Поднимитесь к радисту. Скажите, я разрешил дать радиограмму за счет Красного Креста. Есть у вас адрес, где остановился муж?