На пороге трона

   — Вы слышите это, ваше императорское величество? — спросил граф Шувалов. — Если моей всемилостивейшей повелительнице угодно выслушать мой совет, то...

   — Я не нуждаюсь ни в чьём совете, — сухо прервала Елизавета Петровна графа Шувалова, — я знаю сама, как защитить свою корону и уничтожить изменников. Вы говорили о манифесте, который заставили вас подписать, — обратилась она к племяннику, — где же он?

   — В руках канцлера, — ответил Пётр Фёдорович. — Меня уверили, — продолжал он, — что приближённые вашего императорского величества лишили вас воли и свободы.

   — Я им докажу теперь, — со злобным смехом возразила императрица, — что моя воля свободна и сила не утрачена. Никто, кроме вас и графа Ивана Ивановича, не должен знать о нашем сегодняшнем разговоре и о том, что вы мне сказали!.. Я приказываю вам ни словом, ни взглядом, ни намёком не открывать кому бы то ни было того, что сейчас происходило. Ни одно живое существо не должно ничего подозревать. Ни титул германского принца, который носит мой племянник, ни моя дружба к тебе, Иван Иванович, не спасут вас обоих от плахи палача, если вы нарушите моё запрещение и кому-нибудь проговоритесь, — прибавила Елизавета Петровна таким грозным тоном, что даже граф Шувалов задрожал. — Теперь отправляйтесь в свою квартиру! — приказала императрица перепуганному племяннику. — А ты, Иван Иванович, позови мне сейчас же Прассе, резидента курфюрста саксонского, а также майора Пассека.

Не говоря ни слова, граф Шувалов вышел, чтобы исполнить приказание императрицы.

Елизавета Петровна осталась одна; подперев голову руками, она сидела неподвижно и по временам что-то шептала.

Через полчаса граф Шувалов вернулся в сопровождении высокого, стройного господина в простом домашнем костюме. Несмотря на светскую осанку и уверенность манер, на его лице выражалось беспокойство.

   — Простите, пожалуйста, ваше императорское величество, — начал резидент курфюрста саксонского, — что я осмелился явиться к вам в таком виде, но его сиятельство граф Шувалов не дал мне даже времени переодеться.

   — Это — пустяки, — ответила императрица, отвечая лёгким наклонением головы на почтительный поклон Прассе, — я больше всего люблю, когда мои желания исполняются немедленно. Я позвала вас, — продолжала она, — чтобы просить вас быть посредником в очень щекотливом деле. Ваш повелитель и мой дорогой друг и союзник король Август назначил своим посланником при моём дворе графа Понятовского. У меня есть основание быть очень недовольной графом; я им очень недовольна, а потому прошу вас немедленно написать графу Брюлю, что я, надеясь на дружбу польского короля, прошу отозвать графа Понятовского. Поручаю вам прибавить, что буду ждать столько времени, сколько нужно для посылки курьера в Дрезден и обратно, а затем, если Понятовский не будет ещё отозван, мне придётся вручить ему его грамоты и самой выслать за пределы России.

   — Приказание вашего императорского величества будет немедленно исполнено, — ответил резидент, — я ни минуты не сомневаюсь, что его величество король польский и курфюрст саксонский, очень дорожащий дружбой вашего императорского величества, не замедлит сейчас же по уведомлении графа Брюля отозвать обратно графа Понятовского.

   — Я на это рассчитываю! — гордо и спокойно заметила Елизавета Петровна. — Затем прошу вас никому не сообщать о моей просьбе. Она должна сохраниться в полной тайне.

Прассе откланялся, и через полчаса курьер мчался в Дрезден к графу Брюлю с шифрованным письмом.

   — Майор Пассек ждёт ваших приказаний, ваше императорское величество, — доложил граф Шувалов.

   — Пусть войдёт! — отдала распоряжение императрица.

Свежее, жизнерадостное лицо молодого офицера теперь было бледно и мрачно. Оно застыло в холодном спокойствии.

   — Вы привезли мне сообщение о победе над фельдмаршалом Левальдтом, — ласково проговорила Елизавета Петровна. — Повысив вас в чине, я выразила вам только часть благодарности; теперь мне хочется доказать вам свою особенную благосклонность; я поручаю вам дело, требующее полного доверия, и надеюсь, что вы вполне оправдаете это доверие.

   — Моя жизнь принадлежит вашему императорскому величеству! — ответил Пассек.

   — Я решила, — продолжала императрица, — арестовать фельдмаршала Апраксина и предать его военному суду за его бездействие на поле брани и за то, что он умышленно привёл обратно армию, чтобы участвовать в государственной измене. У меня есть основание подозревать, что он, пользуясь своим влиянием на вверенных ему солдат, внушал им совершенно неправильные понятия об их обязанностях; он осмеливался идти наперекор моим приказаниям! Считаете ли вы для себя возможным арестовать фельдмаршала и привезти сюда? — спросила Елизавета Петровна.

   — Для того чтобы исполнить желание вашего императорского величества, не существует ничего невозможного! — спокойно ответил Пассек. — Я сейчас же двинусь в путь, но прошу разъяснить мне, должен ли я доставить фельдмаршала Апраксина во что бы то ни стало, живым или мёртвым — безразлично?

   — Да, если нельзя живым, то хотя мёртвым! — подтвердила императрица. — Но прежде всего отберите у него все бумаги и письма и лично передайте мне. Если вам нужен отряд верных солдат, то выберите их себе сами.

   — Нет, ваше императорское величество, — ответил Пассек, — это возбудило бы подозрение и усложнило бы мою задачу. Если бы фельдмаршал осмелился сопротивляться, то пришлось бы тогда выставить целую армию и начать битву. Нет, это нужно сделать иначе. Я поеду один, так как в одиночестве надеюсь лучше выполнить приказание вашего императорского величества.

Он отдал честь и скрылся.

Через час на одной из улиц показался дорожный экипаж, запряжённый шестёркой сильных лошадей, которые принадлежали Пассеку. Помимо самого майора, сидевшего внутри экипажа, на козлах помещались два служителя, вооружённых с ног до головы.

LI

Армия фельдмаршала Апраксина уже перешла границу, направляясь на северо-восток. Солдаты сильно устали от быстрой ходьбы по трудной дороге, которая с каждым днём становилась всё тяжелее вследствие неблагоприятного времени года. Возле маленького местечка Поневежа был наконец раскинут лагерь, где армия засела на продолжительный срок.

Не столько усталость солдат заставила фельдмаршала медлить, как неуверенность в том, что его ожидает в Петербурге. Вскоре после битвы при Егерсдорфе Апраксин получил от графа Бестужева известие о болезни императрицы и затем приказ об отступлении, подписанный великим князем. На основании этого фельдмаршал повёл ускоренным шагом свою армию обратно.

Во время отступления от графа Бестужева было получено известие, в котором сообщалось, что императрица выздоровела и снова приняла в свои руки управление всеми делами. Это известие причинило фельдмаршалу большое беспокойство. Ввиду того, что канцлер ограничился лишь официальным сообщением, не прибавив ничего лично от себя, Апраксин решил оставаться как можно дольше в Поневеже, пока не выяснится положение дел в Петербурге и Бестужев не пришлёт какого-нибудь частного письма с советом, как поступать дальше. Фельдмаршал устроил свою квартиру возле Поневежа, в местечке Ремигола; он выбрал самый большой и удобный дом, который обставил с обычной для себя роскошью. Избегая отвечать на предлагаемые ему вопросы, Апраксин всё с большим и большим нетерпением ожидал послания от канцлера.

Армия, расположившись лагерем в Поневеже, была очень довольна. Население встретило храбрых солдат, одержавших блестящую победу, с большим радушием и предоставляло в их распоряжение квартиры и всякую провизию.

Чтобы чем-нибудь объяснить своё непонятное в стратегическом отношении отступление, Апраксин постарался распустить между войсками не вполне определённый слух о том, что императрице понадобилось передвинуть армию в Россию и что отступление вызвано тайным приказом из Петербурга.