Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

— Я все это знаю, — простонал священник Стиганд. — А теперь…

— Знаешь? Но одного я тебе не говорила никогда: Бодуэн Лысый, второй по счету Бодуэн, который… погоди, который, должно быть, является прапрадедушкой покойного графа, был женат на дочери нашего Альфреда Великого по имени Гертруда.

— Наконец-то ты назвала имя, которое я так долго пытался произнести! Говорят, что твой сын Альфред навестил нового графа Фландрии и просил его о помощи.

— Какой помощи?

Стиганд пожал плечами и сел на корточки, чтобы погладить Эмминого кота.

— Ходят слухи, что Альфред хочет сколотить хорошо вооруженную дружину, чтобы двинуть с ней в Англию. Наверное, кто-то внушил ему, что английский трон так и ждет его.

— Ерунда! — воскликнула королева. — Сыновья Этельреда выдворены раз и навсегда. Кто захотел бы?.. В таком случае, сыновья Эдмунда Железнобокого ближе к…

—.. хотя географически они далеко, — оборвал ее Стиганд.

Эмма отвергла слух как «чепуху», но он заставил ее задуматься. Если бы кто-то захотел подлить масла в огонь в английском королевстве, он бы наверняка в первую очередь обратился бы к Эдварду. Может быть, Эдвард отказался — его уже один раз провалили, когда Витан вместо него избрал королем Эдмунда Железнобокого. Так что оставался Альфред. И теперь она заставила себя вспомнить, что еще когда мальчики были маленькими, она мечтала о новом Альфреде на английском троне; именно поэтому она добилась, чтобы мальчика назвали в честь его великого предка. Эдвард внушал мало надежды, она думала, что болезненный ребенок долго не проживет.

Слухи об Альфреде могли быть отчасти правдой и по другой причине. Естественно, Эмма всячески угрожала Альфиве и Харальду. Не только муками ада, но и гневом Руана. Ее семья по другую сторону Канала не должна была молча взирать, как попираются ее права. И когда ее в первый раз выдали за английского короля, ее братья потребовали, чтобы сыновья Эммы от Этельреда в первую очередь считались престолонаследниками. Альфива может быть спокойна: никто в Руане этого не забыл! Там же живет сын английского короля с гордым именем Альфред: только английский народ услышит его имя, как сомкнет вокруг него свои ряды!

Да, так она говорила и угрожала… Естественно, с небольшим успехом. Альфива и ее приспешники знали, что Нормандии не до того, чтобы интересоваться английской борьбой за трон. Никто, даже Эмма, не знал, что в конечном итоге станет с герцогством. Она только и слышала, что у маленького Вильгельма был не один противник среди ее родственников, которые считали, что имеют больше прав на титул герцога, чем молодой «ублюдок».

К тому же у Эммы совсем не было желания делать Альфреда королем Англии. Им будет только Кнютте и никто другой. Но этого ее противники не могли знать наверняка, тем более что угроза была произнесена, черт ее побери!

И если слухи были правдой, становилось понятно, почему Альфред вербует людей во Фландрии, а не в Нормандии. Авантюристы вокруг Руана были заняты в тамошних домашних делах. И кто бы ни правил в Руане, он хочет мира за границей и невмешательства в дела Англии. К тому же Фландрия расположена значительно удобнее для переправы в Англию, особенно для такого морехода как Альфред, который едва может отличить на судне нос от кормы.

— А мы не можем его остановить? — вдруг сказала Эмма. Стиганд оторвался от кота: он не совсем понял, кого надо «остановить». Он неправильно истолковал молчание королевы. Значит, она все-таки поверила слухам?

— Боюсь, что уже поздно, — ответил он. — Будем надеяться, что слухи не подтвердятся. Я, конечно, могу попытаться узнать, где находится принц Альфред.

— Да, узнай! Дай Бог, чтобы это оказалось неправдой и чтобы он все устроил только для Кнютте!

Эмма словно вернулась в этот мир несправедливости, и у нее опять хлынули слезы. Она повторила Стиганду все свои несчастья, почти ритуально: теперь она рассказывала о них всегда в одном и том же порядке, откуда бы она ни начинала свои причитания. В глубине души Стиганд жалел красивую королеву и считал, что она почти во всем права. Каким-то образом он должен остановить этот поток слез, который ее портил и обессиливал.

Он помог встать королеве. Затем обнял ее.

— О, как прекрасно! — вздохнула Эмма. — Подумать только, у меня есть человек, который меня жалеет.

Каким это было утешением оказаться в объятьях мужчины, пусть даже священника. Она немного поплакала и из-за этого. Заметив, что он ее не отпускает, она перестала плакать. Обнаружив, что его руки ищут ее грудь и бедра, она задержала дыхание, чтобы не вспугнуть их. В конце концов он забрался ей под юбки и приласкал ее лоно. Оно тотчас увлажнилось, и она, закрыв глаза, вся отдалась чувствам, надавив на его ладонь и ищущие кончики пальцев. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы воспарить.

И тут только она открыла глаза и с ужасом посмотрела на него.

— Ты уже готов свершить над собой суд?

Он улыбнулся.

— Я к нему давно готов. Я не давал никаких монашеских обетов. И святой апостол Иаков говорит в своем послании, что нужно заботиться о сиротах и вдовах. Я думаю, что сейчас леди Эмма нуждается для утешения не только в Божьих словах.

— Сироты и вдовы, — повторила Эмма. — Я ведь и то, и другое. Но — ты утешаешь меня только из милосердия?

— Леди Эмма хорошо знает мужчин, — ответил он. — Ты могла бы судить о мотивах моего поведения по другим признакам.

Что она и сделала, найдя их без труда. Она еще раз дотронулась до его «признаков» и спросила:

— Ты ничего не имеешь против того, чтобы еще немного утешить меня, раз ты все равно следуешь святому апостолу Иакову? Немного глубже, если можно так сказать?

Он пошел проверить дверь.

Неожиданное «утешение» хорошо подействовало на Эмму и помогло ей трезвее посмотреть на происходящее вокруг. Она так увлеклась Стигандом, что почти рассеянно восприняла известие немецкого двора о том, что ее дочь Гуннхильд, или Кунигунда, родила дочь. Внучку назвали Беатрисой.

Как славно. Было бы еще лучше, если бы у Кунигунды родился сын, который мог бы унаследовать трон Священной Римской Империи.

— Вообще-то странно, — сказала она Стиганду, гладя его по голому животу, — что теперь престолы наследуют только мужчины. Существовала же раньше царица Савская, и Дебора была судьей в Израиле. Мы, женщины, ведь можем так же хорошо править, как и мужчины.

— В этом тебя бы поддержала Альфива, — подумал он вслух.

— Я говорю о королевах, а не о наложницах.

— Это связано с проклятой необходимостью иметь полководца, — сказал Стиганд. — Ты когда-нибудь слышала о правящей королеве во главе войска с младенцем на руках?

— О, Кнут, право, не был таким уж сильным бойцом на поле боя. Он предпочитал оставаться на заднем плане и следить за тем, чтобы выполнялись его приказы.

— Он был умен, блаженный король Кнут. Он понимал, что короли глупо выглядят во главе своих войск. Полководец, который так открыто выставляет себя, рано или поздно погибнет и тотчас лишится власти, а его войско побежит с поля боя или, разгневанное, будет сражаться до конца.

— Где и как погибнет король, играет не особенно большую роль, — вздохнула она. — Его господство все равно падет — как это случилось с Кнутом. Представь только, что я стала бы править после смерти Кнута! Так бы все дальше и шло, как при нем, и страну бы не раздирали распри. К тому же борьба идет за малолеток! Кнютте восемнадцать лет, этому Харальду столько же. Вильгельму в Нормандии нети десяти. Видные полководцы!

— Но ведь Кнут был даже моложе Кнютте, когда умер король Свейн?

— Но Кнут был гений!

— Конечно, конечно! — простонал Стиганд. — Но зачем говорить о королях, когда ты так восхитительно ласкаешь меня?

— Это письмо о рождении Беатрисы заставило меня впасть в старые грехи, — ответила Эмма. — И обычно это ты так ласкаешь меня, что я почти забываю, как меня зовут.

«Утешитель» был опять полностью готов. Быстро облизав его, она взобралась сверху, как взбиралась на Торкеяя той ночью в своем покое в Руане…