Баязет

юнкер, - как это - зачем?

- А на кой черт полковнику понадобилось лезть на эти горы?

Здесь ему не Швейцария, а мы не туристы-англичане. Откуда я знаю, что за этими скалами?.. Может, там мне снимут башку так же легко, как я снимаю фуражку...

Но, ковылем под ветром ложась и колеблясь, вдали уже разворачивалась первая сотня, уже бежали среди камней солдаты, и Карабанов в ярости рванул шашку из ножен:

- За мно-ой... ры-ысью...

Подножие гор было пологим, его взяли единым махом. Потом копыта лошадей стали срываться с крутизны. Казаки похватали из седел винтовки, каждый нахлестнул своего конягу нагайкой, чтобы тот бежал вниз.

И началась просто обыкновенная перестрелка.

- Ну какая глупость! - возмущался Карабанов. - Хвощинский - тоже дурак хороший, кому все это нужно?

Стреляя из револьвера, он вместе с казаками взбирался на вершину скал. Турки отвечали недружно и даже как-то неохотно.

Но вот, подтягивая лошадей, враги добрались до перевала - и сразу захлопали плотные пачки выстрелов.

Казаки с руганью залегли.

- Не давайте им спускаться! - крикнул Карабанов и, перепрыгивая через солдат, добежал до Хвощинского, который, лежа на боку, протирал носовым платком линзы громадного бинокля.

- Я не понимаю, что происходит? - нервно выкрикнул Андрей, падая под зыканье пуль рядом с полковником. - Ведь навязав туркам этот бой, мы уже не сможем и отступить без боя! Ясно, как дважды два... Совсем не надо быть для этого Суворовым!

- Карабанов, - невозмутимо ответил Никита Семенович, - вы особенно-то не нервничайте: умирать надо всегда спокойно...

Андрея передернуло от обиды:

- Я не трус, вы это знаете!

- Один мундир еще не делает человека храбрым.

Карабанов вскочил, вернулся к своим казакам. Перебежками,

громыхая сапожищами по каменьям, стреляя с колена, поодиночке подтягивались ставропольцы. Милиция стала обходить выступ скалы.

Убитые как-то сразу шлепались навзничь, катились под крутизну, застревали в кустах и расщелинах...

- Ах... Ах... Ах! - надрывался кто-то от боли.

Прапорщик Латышев подполз к Андрею, волоча бренчавшую по камням шашку.

- Господин поручик, извините, у меня к вам просьба...

- Не будьте так вежливы. Что угодно?

- Дайте папиросу. У меня кончились...

Карабанов выбросил из кармана папиросницу. Прапорщик жадно закурил, руки у него тряслись. Сняв с отворота мундира букашку, он отпустил ее в траву, дохнув на нее табачным дымом.

- Сейчас, - сказал он не сразу, - Пацевич вызвал застрельщиков-добровольцев, и я поведу их туда... Вы благородный человек, Карабанов. Спасибо, что не стали разглашать моей подлости. И я не могу уйти, не пожав вашей руки... Прощайте!

Андрей пожал влажную узкую ладонь прапорщика величиною в солдатский сухарь:

- Оставим, Латышев, это!..

- И еще хочу сказать последнее: не советую дружить с Некрасовым. ..

- А это почему?

- Я не могу сказать... А впрочем - нет, знайте: за ним уже давно тайный надзор полиции...

Кто-то