Падение Византии

— Дитя мое, — болезненно произнес кардинал Виссарион, — то был Христос, у которого вечность впереди, но мы, ох, Максим… — кардинал как-то виновато посмотрел на своего ученика, — мы может быть спасем великую Византию. Эта мысль меня не оставляет, я для нее живу! Знаешь, Максим, я никогда не был честолюбив, но теперь… — Виссарион понизил голос, — папская тиара для меня заманчива. Героев много: Гуниад, Искандер-бек, Альфонс V, король Владислав… папа многое может сделать.

— Отец Виссарион, я опять буду возражать, — сказал молодой человек. — Будешь папой, будешь считать первою обязанностью бороться с базельским собором, а второю — спасать Византию.

— Нет, нет, собору уступить надо — там блеск католического мира, там лучшие его представители.

— Не уступишь, отец, — недоверчиво возразил Дука.

— Но что говорить о несбыточном! Пока наша забота или спасти Византию, или перенести ее в среду другого народа, увенчать другой народ этим венцом древности и славы.

— Я боюсь, отец, что народы от этой чести откажутся; один скажет, снимите венец — слишком тесен, другой скажет — слишком тяжел; может найдутся такие, которые скажут, что он кровью пахнет.

— Ты, Максим, шутишь великими идеями! — несколько раздраженно проговорил кардинал Виссарион. — Я знаю только то, что от славного венца римского императора не откажется никто, хотя действительно не каждый его может снести.

— Я много слышал, отец Виссарион, хорошего о Флоренции, — начал Дука, желая переменить разговор, — в особенности о синьоре Косьме Медичи; слышал, что он стал во главе торгового мира Италии, и между прочим, хочет искоренить торг невольниками.

— Да, достойный муж, очень любит просвещение и искусство. У нас много образованных греков, если ты здесь поживешь, я тебя с ними познакомлю.

— Нет, отец, я завтра же собираюсь домой; я проездом и давно уже из дому. Не знаю, как мне ехать лучше, на Пизу или Анкону?

— На Пизу, конечно, удобнее и спокойнее, но на Анкону ближе.

Проговорив с кардиналом до поздней ночи и переночевав у него, Максим Дука на следующий день выехал из роскошной Флоренции, где процветала промышленность и торговля под мудрым руководством благородного Косьмы Медичи.

XI

В Анконе пришлось целые сутки ждать галеры, которая шла из Венеции. Повсюду говорилось о предстоящем походе союзников против турок. Когда прибыла галера, начались расспросы пассажиров, приехавших из Венеции, которые спешили удовлетворить любопытство как могли. Говорили они, что король Владислав уже выступил в поход и направился в Варну, что исход будет наверное благоприятный, потому что Мурад и его войска в Азии, и что им не на чем быстро передвинуться в Европу. По словам пассажиров, кардинал Чезарини также отправился в поход. Говорили еще, с некоторым беспокойством, что Гуниад этого похода не одобряет.

Галера стояла недолго, вскоре она оставила Анкону. Пассажиры были большею частью венецианцы. Все бывшие на галере толковали о политических делах и обратились к капитану с просьбою приставать ко всем гаваням по Балканскому берегу, чтобы там почерпать новости с театра военных действий. Некоторые пассажиры играли в карты.

— Вы, синьор, не играете? — обратился венецианский купец к Максиму Дуке.

— Нет, не играю. У нас в Греции в карты не играют.

— Я слышал, — сказал один зритель карточной игры, — что венецианские мастера карт ходатайствуют пред сенатом о запрещении ввозить в Венецию из Германии карты, правда ли это?

— Совершенная правда! Эти канальи немцы преизобретательный народ, они нашли способ приготовлять необыкновенно дешевые иконы и карты, — отвечал Годроне. — А вот король! — продолжал он игру.

— Да, это народ бедовый, — сказал престарелый Микели. — Я был в Вормсе лет пятьдесят назад — это был незавидный городок, а в прошлом году я нашел его богатым и промышленным настолько, что он нашему Милану не уступит; а дайте ему море, так Генуя перед ним побледнеет! Только народ не нашего склада. Я пришел в пивную, спрашиваю вина — нет, говорят, тут пиво; ну, давай пива! Войдите, говорят. Куда? — спрашиваю, а предо мною подвал. В погреб, отвечают. Да что вы, в подвале пить буду! Мы пьем не как пьяницы, нам интересно пить, на природу смотреть, на людей. Это оттого, говорит немец, что напитки у вас плохи, а вот у нас кто пьет, так уж ни на что внимания не обращает, оторваться не может.

— Ну, что ж вы ему отвечали? — со смехом спросил Годроне.

— А будь ты проклят, говорю, и пошел.

— Ну, это не особенно остроумно.

В это время галера причалила к берегу, довольно оживленному, у которого стояло много судов. Скоро был брошен мосток. Публика кинулась на берег и разбрелась, засыпая вопросами первых встречных:

— Что слышно? Как Владислав? Что Искандер-бек?

Максим Дука зашел в постоялый двор, потребовал себе устриц и обратился с вопросом к сидевшему рядом с ним дубровичанину.

— Что слышно нового, синьор? Как действует король Владислав?

— О Владислав, синьор, у нас почти ничего неизвестно, говорят, он направился в Варну. А вот об Искандер-беке известие печальное.

— Что же именно?

— Дело в том, что Искандер-бек рассчитывал перейти Сербию и соединиться с Владиславом; вдруг неожиданное препятствие! Король сербский Юрий Бранкович не пропускает албанцев. У нас сообщения с войском Искандер-бека часты; говорят, он вне себя, не знает, что ему делать! Вступить в борьбу — это значит кроме турок приобрести нового врага, да наконец, и время затянется; воротиться назад, — это значит обмануть короля.

— В самом деле, для такого решительного человека положение тяжелое!

— Пронеслись еще тревожные слухи, — продолжал дубровичанин, — будто Мурад с войсками в Европе и двинулся к Варне. Но этого не может быть! У турок кораблей почти нет, как же в короткое время перевезти армию?

— А если он нанял? — сказал Дука.

— Кто же из христианских народов поможет ему, когда против турок сражаются воины почти всех национальностей.

— Да вот в том-то и дело, — произнес Дука, — воины могут проливать кровь за дело христиан, а купцы из-за выгод могут предложить свои корабли.

— Нет, нет, этого не может быть! — категорически возражал дубровичанин.

Между тем, галера стала готовиться к отплытию и пассажиры поспешно собирались. На палубе начался пересказ слышанного. Король сербов не сходил с уст, его клеймили, как только могли.

— Он отдал свою дочь в гарем султану, чего же от него ждать!

— Ну, положим, этот грех и за византийскими императорами водился.

Галера, между тем, бежала вдоль балканских берегов Адриатики; вдали на востоке синели горы, а на западе простиралось голубое море. Был довольно прохладный вечер, когда галера приближалась к Катаро. После выхода из Анконы настал уже третий день.

Пассажиры просили пристать у Катаро, но капитан отказал.

— Вы знаете, синьоры, что нам придется входить в узкий залив, все это сопряжено с большою потерею времени. Я сам, — продолжал он, — не менее вас интересуюсь всеми нынешними политическими новостями. Я обещаю зайти в Антивари, Дульциньо и Дураццо.

Ночь спустилась довольно неприятная, холодный дождь заставил скрыться пассажиров с палубы.

В Антивари уже стало известным, что Мурад со всем войском в Европе и подступает к Варне. Столкновение, по всей вероятности, произошло; даже были смутные слухи о поражении христиан и о том, что Искандер-бек опустошил Сербию. Известия были все печальнее и печальнее. Кто перевез Мурада — оставалось тайной. Одни говорили, что галатские генуэзцы, а другие, что фессалоникские венецианцы, третьи утверждали, что и те, и другие, так как кто-то один из них не мог в такой короткий срок выполнить это дело. С тревожным ожиданием остановилась галера на четвертые сутки, в полдень, в Дульциньо. Здесь и спрашивать нечего было; по всему было заметно, что недавно получена неприятная весть; мрачное выражение лиц жителей служило предупреждением, некоторые даже не отвечали на вопросы, и отчаянно махали руками, как бы говоря: «все кончено»! Было известно, что армия христиан при Варне потерпела поражение, молодой король Владислав убит и голову его, насаженную на копье, носили по рядам торжествовавших турецких войск; кардинал Юлиан Чезарини также убит; кто спасся от турок — погиб в болотах; одним словом, полное поражение.