Царские врата

— Тысячи мест есть! — вскричал я. — В вечернюю школу пойдет доучиваться. Вот что ей надо в первую очередь. А почему бы вам, Татьяна Павловна, не пойти работать? Вы же преподаватель. Чем водку пить, уж извините, да молиться впустую на этот образ! — и я ткнул пальцем в фотографию отца Кассиана на стенке.

— Не смей! — почти возопила Татьяна Павловна так же, как час назад моя сестра в мастерской. Что они, с ума посходили? Фетиши себе какие-то выдумали. Одна в конверт прячет, другая на стенку вешает.

— Не касайся святого старца! — докричала она и задохнулась. У нее с легкими было не в порядке. Я выждал некоторое время. Старуха, сидевшая все это время вместе с нами, таращила глаза, но ничего, видно, не понимала и не слышала.

— Воля ваша, не работайте, — сказал я, хотя какое право мог так говорить: сам-то я что, трудился где-нибудь? — Только Даше не мешайте, не сталкивайте ее сами в пропасть. Вы ведь прекрасно понимаете, что причина здесь какая-то другая, не потому что я ей мешаю на рынке. Отвлекаю, видите ли! Я думал, он что-нибудь поумнее выдаст, Рамзан этот. Два высших образования как-никак. У него цель другая, явная. Только хитро стелет. Не в Чечне ведь, нельзя теперь напролом. А впрочем, и можно, и кругом так, но он именно овечкой прикидывается. Нет, ум у него есть, это стратег. Они в горах не сумели, теперь в тыл к нам зашли, а мы глазами хлопаем. Слушаем их сладкоголосые песенки. И плети ждем, когда же нас стегать начнут? Ничего, привыкнем и к этому, русский народ терпеливый, под татарским игом триста лет жил. Тогда самых красивых девушек тоже в полон брали… Эх вы!..

Я тоже как-то задохнулся, не в силах говорить дальше.

— Теперь меня послушай, — с нажимом произнесла Татьяна Павловна. — Я с ним ссориться не хочу. У меня свои причины. Он велел не принимать тебя у меня больше. Так что уж, Коля, прости, но ты не ходи сюда больше.

— Как, совсем? Растерянно спросил я, не ожидая такого поворота. — Мне сейчас уйти, что ли?

— Уходи, — твердо сказала она.

А старуха вдруг отчего-то сильно закивала головой. Может быть, она у нее просто тряслась?

— Вы от меня так просто не избавитесь, — отчаянно отозвался я, но все же поднялся из-за стола и пошел к двери. Я еще надеялся вернуться. С Дашей. Но где мне ее сейчас было искать?

А потом я вдруг вспомнил о ее подружке, Свете. И отправился к ней, она жила в Гольяново. Долго трезвонил, пока мне не открыла сама Светлана. Она была старше Даши года на три и уже училась в каком-то коммерческом вузе. Вообще, штучка была еще та, родители ее мотались по америкам и европам, дочке своей ни в чем не отказывая, и жила она почти роскошно, праздно. Думаю, имела и свой гешефт, побочный заработок. Какой — понятно. Она как-то исподволь влияла на Дашу, и мне это никогда не нравилось. Я не мог понять: что их связывает? Такие разные.

— Даша у тебя? — спросил я, но ничего не было слышно, музыка у нее в квартире просто гремела, словно ревели «Боинги». Поэтому и звонка долго не слышали. Света схватила меня за руку и закрыла за мной дверь. Я прошел в комнату. Тут было несколько человек, среди них — Даша. Она поднялась с кресла, увидев меня. На столе стояли банки из-под импортного пива, какие-то напитки. В углу кто-то с кем-то целовался. Но на меня вообще никто не обратил внимания, кроме Даши. А по ее глазам я понял, что она уже приняла «колеса». Я подошел к музыкальной установке и выключил ее. Сначала все загалдели, но я решительно сел за стол и обратился к ним с речью:

— Тихо, господа, тихо! Ну, что вытаращились? Я такой же, как вы, только… другой. Не знаю, как объяснить, но попробую. Мы все из одного поколения, которому задурили, заморочили голову. Поколение «пепси», так это, кажется, называется? Что нам предложили на выбор? Вернее, без выбора. Только доллар. Доллар, вокруг которого всё и крутится. Карьера, любовь, дружба — всё в долларе. Есть он у тебя — ты хорош, нет — пошел вон, в сторону! Умри, но добудь этот проклятый доллар, продай мать, убей сестру. Себя растопчи. Стань рабом доллара, потому что он — истинный хозяин, он бог, В нем — главная идея. Глупо, господа, глупо, неужели вы этого не понимаете?

Тут мне кто-то зааплодировал, потом и остальные тоже, с веселым смехом. Оки зашевелились, задвигались.

— Он мне нравится! — выкрикнула какая-то девица.

— Ты мне тоже! — повернулся я к ней. — У тебя милое, русское лицо, а в сердце — уже сидит заноза. Ну вот как ты проводишь свое время? Это же бессмысленно, сидеть здесь, курить всякую дрянь, слушать вой и мечтать попасть в Америку, хоть по дну Берингова пролива. Будто там — рай. А этот рай только что разбомбили четырьмя «Боингами». Влепили так, что мало не покажется.

— И я этому тоже весьма рад, так что ты напрасно, ~ сказал какой-то парень в очках. — При чем тут вообще Америка? Чихать мне на нее. Я хакер, может быть, я им еще почище «Боингов» врежу, когда придет время. Но в России мне тоже нечего делать. Это выжженная земля, вытоптанная. Нашими родителями. Они и сейчас ее топчут.

— Ты не прав, не прав! — прокричал я. — Россия под покровом Богородицы находится, не растопчешь, тут нужны дьявольские силы. Сколько стараются, а всё не могут. И как нечего делать? С I себя начать, прежде всего, себя очищать, не принимать тех даров, что тебе несут и насильно в руку вкладывают. Глаза шире раскрыть. Кому выгодно, чтобы у тебя такие мысли в голове крутились: что всё плохо, что у России нет будущего, что вера — мертва? Это хорошо, что ты компьютерщик. А другой по улице слоняется, к сумкам приглядывается. Третий уже в банде. Четвертый от тоски петлю мастерит. А ведь есть путь, который издавна указан — прямой, Божий. Чего смеетесь?

— Продолжай, — серьезно ответил мне парень в очках, шикнув на остальных. — Я, например, в Бога не верю. Что же теперь, по кривой обочине хожу, по твоим словам? Меня в церковь калачом не заманишь, душно, елеем пахнет, воском, ни черта не разберешь о чем талдычат, ни слова не понятно. Да я лучше за компьютером подряд десять часов проведу, чем перед аналоем. Пользы больше будет. Или курну, чтобы развеяться.

— Ты сказал: «ни черта», вот тебе и ответ, — отозвался я, мельком взглянув на Дашу. Она сидела, сильно покраснев, как-то отстраненно и напряженно, будто примеряясь к чему-то. — Потому что черт этот, за плечом пляшет, за левым плечом. Он всегда там, не только у тебя, у меня тоже, у всех, даже у самого святого молитвенника. В ухо шепчет, только и ждет, чтобы ухватить. Порода такая, крысиная. Он тебя в церковь и не пускает, а ведь все равно придешь, не на запах елея, а на слово, которое донесется! Не из компьютера, из глубин твоей же души.

— Коля, выпей пивка, хлебни! — сунула мне банку Света. — Успокойся, ты мне всех гостей застращаешь.

— Да откуда ты такой взялся, Савонарола? — усмехнулся парень в очках. — Сам-то ты чем «другой», как выразился?

— Я? — тут я как-то невольно смутился, на мгновение сник, но тут же вновь и воспрянул, озаренный мыслью. — У меня дело есть. Я часовню строю, церковь. Буду строить. В одной деревне, где ось православия… Там надо, там борьба идет между добром и злом. За души людские. Но… мы сейчас деньги собираем… на строительство. Много нужно.

— Так ты за деньгами и явился? — спросил кто-то.

— За ней! — кивнул я в сторону Даши. — Деньги мне лично не нужны.

— А я могу тебе дать пять долларов, — сказал этот же, противный, как шакал. И засмеялся.

— Утрись ими, — посоветовал я. И снова обратился к парню в очках, он был мне чем-то симпатичен: — Ответь мне на простой вопрос: что для тебя в жизни главное, ради чего ты живешь?

— Некорректно сформулировано, — охотно отозвался он. — Ну, конечно, не ради всего этого! — и он обвел рукой комнату. — Это всё временно, мишура, я сам знаю. Тут развлечения, они нужны, потому что я молод. Я не монах и не затворник не книжный червь, как, может быть, ты. Я люблю жизнь во всех ее проявлениях. Это тоже опыт, познание. Но — до определенной черты. Я не пойду, скажем, с фанатами на футбол, чтобы драть глотку, не стану молотить кавказцев на рынках. Не нужна мне и политика, потому что она насквозь лжива, от демократов до радикалов. Но как можно говорить: «что для тебя главное, ради чего живешь?» Это, по-моему, глупо, верх казуистики. Сегодня главное одно, завтра — другое. Есть и основное, цель. Я хочу стать Нобелевским лауреатом.