Новочеркасск: Книга первая и вторая

Александр Сергеевич ударил камертоном о брусок и дал знак сыну.

— А-а! — заревел как бык Венька. Отец мрачно вздохнул.

— Да нет, — страдальчески покривился он, — я тебя прошу, Венечка, пой вместе с камертоном. Так, чтобы ваши голоса сливались. Словно ты ему подпеваешь. Понял?

— Ага, — кивнул Венька.

В маленьком кабинете снова пропел камертон.

— Ну давай, Венечка, — прошептал поощрительно отец, — смелее, смелее.

— А-а-а-а! — рявкнул изо всех сил мальчишка.

На лице Александра Сергеевича отразилось разочарование и горькая обида, рожденная несбывшейся надеждой, и даже ярость.

— Пошел вон, болван! — закричал он внезапно. — Из тебя не только Карузо или Собинова, но даже Александра Сергеевича Якушева не получится. Убирайся из кабинета!..

— И на речку можно? — как ни в чем не бывало осведомился сын.

— Хоть к черту, только долой с моих глаз! — крикнул отец.

— Спасибо, пап! — засмеялся Венька и, выбежав в коридор, оглушительно закричал:

— Гришатка, пошли! Отец разрешил нам на речку. Ура!

С тех пор как Венька посчитался с Олегом и в драке расквасил ему нос, Аксайская улица снисходительно приняла его. Он теперь безбоязненно выбегал на бугор, свободно здоровался с соседскими мальчишками, знал их по именам и прозвищам и даже по фамилиям, которые были в значительно меньшем ходу по сравнению с кличками. Олег теперь всегда держался от него на почтительном расстоянии и здоровался с явным уважением. Рыжий сиплоголосый Жорка Смешливый, разглаживая медно-огненные вихры, одобрительно заметил:

— Мы тут у себя на Аксайской вразмашку деремся, а ты ему тычком сопатку разбил. Здорово ударил. А со мною не хочешь стукнуться?

Жорка был на полголовы выше, и Венька, поглядев на него, отрицательно покачал головой:

— Не… ты меня собьешь.

— Верно. Собью, — равнодушно согласился Жорка. — Я же тебя на три года старше. Давай на одну правшу стукнемся.

— Не, — запротестовал Венька. — Зачем же нам драться, если ты меня с братом на спасательную звал, на баркасе обещал покатать?

— И покатаю, если отец не раздумает, — польщенно согласился Жорка. — У меня знаешь какой отец? Утром одно, в обед другое, вечером третье. А матом как он ругается!.. Твой отец матом ругается?

— Не, — замотал головою Венька.

Жорка неодобрительно вздохнул.

— Понятное дело. Интеллигенция.

В эту минуту к ним подошел Гришатка в старых брюках с заплатанными коленками и в серой сатиновой косоворотке. Жорка критически его оглядел, подумав про себя: «А ведь этот и меня может вздуть, если захочет. С ним надо ладить».

— Ну что мы — идем или не идем на спасательную?

— Идем, Гриша, — подтвердил рыжий Жорка. — Даже Олега можем с собою прихватить.

— Я не пойду, — замотал головою Олег. — Меня бабушка будет бить скалкой.

Венька вспомнил ту грузную старуху в пестром платке, которая, держа побитого Олега за руку, первой ворвалась в их дом, и участливо спросил:

— Она тебя часто бьет?

— Часто, — кивнул Олег и деловито осведомился: — А тебя скалкой разве не бьют?

— Нет, — покачал головою Венька. — Меня никогда не бьют. Только ругают, если нашкодил.

— Счастливый, — недоверчиво вздохнул Олег.

…С бугра открывался великолепный вид на займище. Разлив еще более обмелел, нарядные яхты и моторки уже не бороздили Аксай, за его основным руслом спавшая вода обнажила кусты прошлогодней куги. Серо-белые чайки почти цепляли крыльями воду. С юга на север прогрохотал курьерский поезд Сальск-Москва, и, глядя ему вслед, Жорка Смешливый грустно вздохнул:

— Вот бы в Москве побывать, а то всю жизнь проживешь в нашем Новочеркасске, а ее так и не увидишь.

— Всю жизнь, — передразнил его Гришатка. — Да сколько ты ее прожил, этой жизни-то?

— Девять лет.

— Тю! Я уже двенадцать, и то молчу.

Жоркин отец, такой же, как и он, огненно-рыжий, с мириадами веснушек на лбу, щеках и крепкой шее, действительно давно поджидал их у подтянутого к самой кромке берега зеленого баркаса, до того душисто пахнущего смолой, что голова могла закружиться. Коренастый и плечистый, он был облачен в брезентовую робу, на его ногах сидели ладно пригнанные высокие забродские сапоги с подвернутыми голенищами. Вопреки Жоркиным предсказаниям матом он не ругался, а встретил ребят весьма приветливо:

— Где ж это вы запропастились, негодники! Ждал вас, ждал, а теперь время вышло. Придется Жорке вас катать. Он у меня на бабайках крепко сидит, не утопит. А ты, парень, рулевым будешь, — кивнул он в сторону Гришатки.

Ребята расселись, и Жоркин отец столкнул баркас с берега. Вода глухо зашелестела за кормой. Плоскодонный баркас чуть-чуть качнулся, и Венька ощутил под ложечкой неприятный холодок.

— Ты не дрейфь, — сказал Жорка, не слишком глубоко погружая весла.

— Да я ничего, — покраснел Венька, — ты не подумай, что я трус. Я только плавать не умею.

— А я и не думаю, — миролюбиво согласился Жорка, — погляди, красотища-то какая оттого, что Аксай с Доном сливаются. Море целое!

Никогда еще в своей жизни не видал Венька такого приволья. И забыл он уже обо всем, отдавшись новым неожиданным впечатлениям: и об отце, рассерженном его безголосым пением, и о доме, и о бугре, где собиралась окраинная детвора. Чудный запах исходил от воды, плескавшейся за бортом. Конопатый Жорка изящно опускал и поднимал из воды весла, иногда с тем особым шиком, на который способны настоящие гребцы, и тогда становилось слышно, как лодка с шуршанием сечет речную гладь. Ветра не было, и река казалась умиротворенно спокойной. Голубое небо висело над крутизною новочеркасских балок и улиц, над семью куполами кафедрального золоченого собора. От железнодорожной станции в небо поднимались паровозные дымки. Напротив семафора Жорка развернул свой баркас, и тот медленно, словно нехотя, поплыл назад к краснокаменной спасательной вышке. Гришатка попросился на весла, и был доволен, что Жорка их ему уступил, но дело не пошло. У нового гребца весла зарывались глубоко в воду, поднимая целые тучи брызг. Лодка то и дело крутилась на одном месте, словно на якоре. В конце концов он добровольно ушел на корму, а Жорка вскорости ловко причалил к мосткам и закрепил лодку на цепь.

На берегу их ждал парень Жоркиного роста с густыми, плохо расчесанными волосами и нагловатым взглядом блеклых невыразительных глаз. Он смачно сплевывал себе под ноги и критически оценивал братьев. Обращаясь к одному Веньке, сказал:

— Я Петька Орлов. А ты?

Венька назвался. Гришатке парень был чуть повыше плеча, но, видимо, не желая ударить в грязь лицом, он хорохористо спросил:

— Вы на Аксайской в угловом доме живете, что ли?

— С Петькой не шутите, — шепнул Якушевым Смешливый, — они сюда с бана переехали. У него старший братан уже в тюряге отсидел. Финкой одного в драке пырнул.

— Это верно, — охотно подтвердил парнишка. — У нас, у Орловых, закон такой: если кто поперек, перышком распишем, и все тут. Мы и с тобой, Жорка, должны будем подраться, — неожиданно обратился он к Смешливому, а то вся Аксайская и низовые проходу не дают, все допытываются, кто сильней. Низовые говорят, что я, аксайские — что ты. Дрон и тот посмеивается. Говорит, какой же ты орел, если рыжего Каешу побить не можешь.

Жорка откинул назад прилипший к вспотевшему лбу медный вихор и упрямо сказал:

— А я не хочу сейчас с тобой драться.

— Это почему же? — опешил Петька Орлов.

— А потому, что злости на тебя взаправдашней пока не имею.

— Tю! — удивился Петька, шмыгнув носом, под которым в любое время года всегда висела капля, и зашагал к себе домой. Венька, чтобы хоть как-нибудь развеять плохое настроение Смешливого, ободряюще промолвил:

— А ты, Каеш, не унывай… ты его обязательно собьешь. Это он от фасона только задирается, а на самом деле тощий, как скелет.

— Ты думаешь? — воскликнул ободренный Жорка. — Вот и я так считаю. Придет время, он еще увидит.

— Да чего там увидит? Ты его одним ударом одолеешь.