Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

Но: именно это и могло быть знамением? Эмма вздрогнула от холода и закрыла глаза. Потом подняла руку и на мгновение сжав ее, вновь раскрыла, одновременно открыв и глаза.

Из ладошки вылетела бабочка с неокрепшими крылышками. Синяя, серебристо-синяя… Она неуверенно полетала туда и сюда, потом села на красный рубин, которым Эдит скрепляла на лбу свое монашеское покрывало.

— Не повреди ей, — шепнула Эмма. — Я имею в виду, не пытайся ловить.

— А мне и не надо этого делать, — ответила Эдит. — Я и так чувствую ее тяжесть, хотя она легка, как перышко. Я чувствую даже, как она машет крылышками.

— Но это-то не чудо?

Эдит молчала, затаив дыхание. Потом наконец сказала:

— Чудо или нет, нам все равно надо молчать об этом — ради покоя для нас обеих… Потом, когда, быть может, зайдет речь о святой Эмме. Хотя и тогда мы должны проследить за тем, чтобы король Артур был объявлен хотя бы «beatus» — «блаженным». Как бы то ни было, мне кажется, что сейчас самое важное, чтобы не замерзли ее крылышки!

— У меня есть шкатулочка, — быстро ответила Эмма и тут же начала разматывать свою шаль. — Я взяла ее с собой, чтобы показать тебе, я получила ее в Дании, она и сделана там. Разве она не прекрасна?

Эдит смотрела и восхищалась. Шкатулка была квадратной, примерно в пол-локтя шириной и полторы ладони в высоту и закрывалась выпуклой крышкой. Сделана она была из дерева с богатой резьбой в типично скандинавском стиле.

— Пластинки из слоновой кости или оленьего рога, — пояснила Эмма, — скреплены бронзовой лентой, позолочены и покрыты орнаментом. Я подарю ее Гуннхильд в день ее именин. А пока в шкатулке поживет бабочка короля Артура.

Эмма открыла крышку, поднесла указательный палец к рубину Эдит, где все еще сидела бабочка, и осторожно, с трудом заставила бабочку пересесть на свой ноготь. И чуть позже бабочка уже спокойно сидела на бархатном дне шкатулки.

После встречи с Эдит и бабочкой короля Артура Эмма набралась мужества и потребовала, чтобы Кнютте вернулся домой. И Кнут забрал его с собой по дороге из Швеции.

Книга третья

Глава 1

Лето 1035 года было самым радостным в жизни Эммы.

Ей исполнилось ни много ни мало пятьдесят, но она ощущала себя молодой женщиной. Ее радость не зависела ни от нее самой, ни от ее хорошего самочувствия: эта свадьба Гуннхильд принесла ей столько счастья.

Наконец-то Гуннхильд достигла совершеннолетия, и принц Генрих смог получить свою невесту. По дорогам, казавшимся бесконечными, Эмма и Кнут провожали Гуннхильд в далекий Бамберг, где должна была состояться свадьба. Но дорога стоила затраченного на нее труда. Ландшафт был прелестен: хотя в долинах рек он был горист и дик, южные склоны были увиты виноградными лозами. Последний отрезок пути пролегал по реке Майн, а некоторое время по притоку Регнитц. Там-то и находился Бамберг. С изумительно красивым замком и, может быть, еще более красивым собором, стоявшим высоко на горе.

Эмма, как всегда, проявила любознательность и узнала, что Бамберг является центром близлежащей епархии с тем же названием. Несчастному жениху пришлось на месте преподать своей теще урок немецкой общественной жизни, и ей стало казаться, что быть германско-римским императором сложнее, чем английским королем. Но Генрих заверил ее, что это не так трудно, как кажется. Эмме сразу же понравился молодой человек, и она сказала себе, что красавице Гуннхильд достался прекрасный супруг. Когда он, в конце концов, станет императором, его станут звать Генрихом Третьим — или Хайнрихом, как говорили немцы. Род назывался салическим. Гуннхильд станет императрицей, но тогда она будет зваться Кунигундой, поскольку этим именем нарек ее архиепископ при венчании.

Почему император Конрад выбрал именно Бамберг, Эмма так никогда и не уяснила. Может быть, из-за красоты местоположения и горной прохлады в летнюю пору. Бамберг в северной Баварии, или Верхней Франконии, был всего лишь одним из многих немецких королевских замков, и большинство из них, с английской точки зрения, были куда лучше расположены. Но Кнут сказал, что слышал рассказ Генриха о том, что Бабенберг, как замок искони назывался, был родовым домом франконских князей и что собор был построен одним из родичей, герцогом, которого тоже звали Хайнрихом.

Эмма немножко разозлилась из-за того, что ей не удалось вытянуть из зятя и этих сведений, и теперь она была вынуждена признать, что Кнут знает больше нее. Значит, франконская и салическая династии — одно и то же.

Но как бы там ни было, а свадьба превратилась в фантастический праздник. Император Конрад был сама любезность, но еще больше Эмме понравилась императрица Гизела, родом из Швабии. Дом кишмя кишел королями, королевами и всяческими владыками со всей Европы. Впервые в жизни Эмме довелось встретиться с французским королем, которого тоже звали Генрихом и с которым она состояла в родстве. Она пыталась заполучить на свадьбу кого-нибудь из Руана, но правящий герцог Роберт отправился в крестовый поход и, как говорили, умер где-то недалеко от Иерусалима; к тому же его бы особенно все равно никто не звал. Обещала приехать Года, дочь Эммы, но пришло известие, что ее граф Дре умер в чужой стране — он последовал за герцогом Робертом в Святую землю. Годе пришлось остаться дома в ожидании более точного известия.

Кнютте, бедняжка, остался из-за болезни в Дании. А своих сыновей от Этельреда она даже и не пыталась взять в Бамберг.

Но все и так получилось хорошо! К всеобщему изумлению, приехал ее брат, архиепископ Роберт, несмотря на дальнюю дорогу и преклонные года. Роберт стоял на хорах вместе со всеми благословлявшими прелатами. Может быть, присутствие Роберта было своего рода молчаливым признанием заслуг его друга Торкеля Высокого!..

Теперь они возвращались домой, Кнут, она и Роберт. Они плыли на лодке по Рейну и по пути домой должны были заехать в Кельн и Ахен. И без конца вспоминали Бамберг — «а ты помнишь?..»

Больше всего Эмма поразила та похвала, которую владыки один за другим выражали Кнуту. Неужели он так известен? Но ведь ясно: Кнут был один из самых могущественных монархов Европы. Английская, датская и норвежская короны были его, он считался соправителем Швеции и вдобавок господствовал на обширных территориях южного побережья Балтийского моря. Домой он вез договор с императором Конрадом о том, что граница между датским и немецким королевствами будет проходить по реке Эйдер, а не где-нибудь еще. Это хорошая новость!

А что будет, когда у Гуннхильд и Генриха родится сын? Еще слишком рано об этом думать, но Кнут пробормотал, что когда-нибудь от свадебного вина станет горько: а вдруг в будущем немецкий император захочет «унаследовать» Данию…

— Но придет срок, тогда и будем думать, — засмеялся Кнут. — Я ведь еще не умер, и мои сыновья живы.

«И Кнютте ведь тоже может жениться на какой-нибудь наследнице и стать владыкой ее страны?» — подумала Эмма. Хотя сейчас она с трудом могла представить себе, что это будет за страна. Ведь жениться на дочери Гуннхильд ему нельзя, а у Генриха нет сестер на выданье… К тому же, было бы лучше, если бы они были в расцвете сил, а не совсем уже высохшими.

Всю жизнь Эмма часто думала: была бы мама Гуннор рядом и видела бы все это! И на сей раз в Бамберге она желала бы того же, но теперь это невозможно. Гуннор умерла в 1031 году, ей было за восемьдесят. Эмма получила известие о ее болезни, которая, как полагали, станет ее последней, и поспешила в Руан.

В последнее время Гуннор и в самом деле становилась забывчивой и словно уходила куда-то далеко. Она говорила о Торкеле и благодарила Господа, который так позаботился об Эмме и дал ей такого мужа! Потребовалось немало времени, чтобы мать выбросила эти мысли из головы, но наконец ее сознание прояснилось, и Эмма смогла многое вспомнить и даже повеселиться вместе со своей старой мамой.