Разомкнутый круг

На вопросительный взгляд француза ответил, стараясь, чтоб его услышала недоступная Анжела.

– Во время Бородинской битвы… Кстати, как храбрый солдат, вы, видимо, принимали в ней участие?

Маркиз покраснел.

– Я пацифист! – гордо воскликнул он, роняя устрицу на свои панталоны и стискивая зубы.

«Так тебе и надо!» – подумал Максим и, как заправский инквизитор, продолжил пытать де Бомона:

– То есть вы служили в Париже по интендантской части?.. – уточнил он, впервые вызвав интерес у загадочной д’Ирсон.

На этот раз она с трудом сдержала смех, решив, что он звучал бы нетактично по отношению к маркизу.

К их разговору внимательно прислушивались конкуренты де Бомона. А уж они-то не сочли нужным сдерживать эмоции и неприлично, с откровенным цинизмом рассмеялись.

– Не обижайтесь, милейший Жан, ведь это всего лишь безобидная шутка, – окончательно расстроила маркиза соседка. – Так что же во время Бородинской битвы? – спросила она Рубанова, и ангелы затрубили в серебряные Георгиевские трубы, жалованные недавно царем конногвардейскому полку.

«Заинтересовал, заинтересовал, заинтересовал!» – возликовал Максим. – Спокойно. Не суетись, господин ротмистр».

– Дал клятву, – безразличным тоном, с трудом скрывающим радость, сообщил он. – И произнес ее во время жесточайшего обстрела, когда известные своей меткостью французские артиллеристы картечью выбили половину моего эскадрона…

– Да уж! – гордо заметил один из гостей. – Стреляли мы на славу.

– Ради всего святого, не перебивайте, месье. Это же некрасиво! – произнесла мадемуазель д^’Ирсон.

В ту же минуту вездесущие ангелы выклянчили у вахмистра полковые барабаны и с бодрым восторгом застучали в них.

Так же стучало сердце Максима. «Только бы не расплыться в дурацкой улыбке… Ох как мне плохо! Я – сирота!..»

С серьезным видом продолжил, на этот раз глядя мимо Анжелы на другую юную даму:

– Когда рядом со мной снопами валились товарищи, я поднял в безнадежной опустошенности окровавленное лицо к небу и воскликнул: «Го-о-споди! Коли останусь в живых, клянусь Тебе, что в рот не возьму этих прекрасных, вкусных, питательных, толстеньких устриц!»

– И Бог вас, конечно, услышал в таком грохоте? – встрял несколько оттесненный со своих позиций маркиз.

– Ну я же сижу сейчас с вами… Всевышний услышал и послал на помощь полковника Анри Лефевра, успевшего в последний момент спасти меня, когда я, израненный в неравном бою, рухнул к копытам коня.

Граф де Сентонж скромно потупился, думая про себя, что нашел талантливого ученика.

– Мадемуазель д’Ирсон! Разрешите пригласить вас на тур вальса, – решил взять быка за рога Максим.

– С удовольствием! – дала она согласие.

В великом горе маркиз де Бомон растоптал упавшую с панталон на ковер устрицу, подумав, что лучше бы Бог в тот момент маялся глухотой.

– Вы танцуете, словно грациозная нимфа… – нежно произнес Рубанов, прижимая к себе партнершу.

Парады размяли его ноги, и танцевал он превосходно. К тому же вальс являлся его давнишним коньком.

– Никогда не встречал столь пластичной партнерши с легкой поступью и отточенной плавностью движений, – учтиво произнес он.

Но все это показалось капризной Анжеле весьма банальным. Ей стало скучно. Прошло напряжение, вызванное любопытством, и она вспомнила, что танцует с оккупантом.

Остаток вечера высокомерная д’Ирсон не обращала на Рубанова абсолютно никакого внимания, словно его и вовсе не существовало.

Однако граф де Сентонж был доволен результатами, с чем и поздравил ученика.

– Вы подаете великие надежды, мой друг, – похвалил он его.

– Учитесь говорить комплименты, – продолжил обучение на следующий день де Сентож, – а самое главное, никогда не отчаивайтесь. Помните, что заставить мужчину страдать – любимое занятие светской львицы. Главное, она обратила на вас внимание – а это уже является несомненной победой. Вы разбили ее безразличие.

Ваше замешательство, бессонница и выкуривание множества трубок лишь развеселят ее, и она посчитает дело сделанным. Вы станете ей скучны и неинтересны. Мадемуазель д^’Ирсон решит, что выиграла сражение без войны, что вы от нее зависимы…

Показать женщине свою зависимость – верный путь к расставанию, а вы еще даже не встречались.

Добейтесь того, чтобы она сама нервничала по вашему поводу…

Но главное, не забывайте про лесть. Ежесекундно напоминайте даме, что она богиня.

Запомните, любезный мой Максим Акимович, не существует в природе женщин, которые чувствуют себя прислугой – все королевы.

А сейчас садитесь и пишите ей письмо. Для достижения цели вы должны напоминать о себе как можно чаще. И в письме лгите, не стесняясь, о своих чувствах.

Маркиз де Бомон, разумеется, то же самое говорит ей вслух, но женщины – существа рассеянные и больше поверят написанному, нежели произнесенному. В подборе комплиментов помогать вам не стану, но советую подробно и с такими же деталями, как про Бородино, описать, что вы загнали двух коней, а лучше – трех, пока разыскали подаренные ей розы, а она столь снисходительно к ним отнеслась…

– А ежели она поинтересуется, почему я не купил их в цветочном магазине или не срезал в оранжерее у графа де Сентонжа? – наивно поинтересовался Максим, почесывая пером за ухом.

– Скорее всего, не спросит. Женщины с удовольствием верят в романтическую ложь. А коли спросит, ответьте, что добытые таким вульгарным образом цветы не достойны ее красоты…

Сударь! Да научитесь вы, наконец, говорить комплименты и изысканно лгать? – вскричал учитель. – И запомните еще одну неписаную истину, – успокоился он, – женщины верят не умом, но сердцем!

Поэтому Бог не сумел придумать такой вещи, в которую дама захотела бы поверить, но не смогла!..

«Господи! Как я устал от этих учителей», – подумал Максим, делая так, как велел наставник.

По пятницам высший свет собирался в салоне мадам Изабеллы, приятной сорокалетней женщины, давней приятельницы де Пелагрю.

Встретив гостей, подруги, уединившись, что-то принялись темпераментно обсуждать.

«Все, как у нас в Петербурге. Тот же язык, те же нравы и те же сплетни. Словно и не оставлял родные пенаты», – внутренне усмехнулся Рубанов, не сводя взгляда с прекрасных плеч Анжелы.

Грациозно повернув голову к де Бомону, она слушала его, изредка отстраненно улыбаясь и кивая.

«Ах, какая шея! А эта прелестная впадинка рядом с ключицей… Вот бы славно было коснуться ее губами…

«Да-да! Все это я должен ей говорить… – Встретился Максим со строгим взглядом учителя, незаметно указавшего головой и глазами в сторону д’Ирсон. – Требует, чтоб подошел к ней. – Вздрогнул плечами Рубанов и обреченно вздохнул, причем ему показалось, что грудь при вздохе надулась шаром немца Шмидта. – Эти ангелы слишком крепко спят вместо того, чтоб подтолкнуть меня в спину или подвести ко мне мадемуазель Анжелу… И почему архангел Гавриил не возьмет крепкую дубину из райской яблони и хорошенько не намнет лентяям бока?» – Закусив губу, направился он в изящную западню, заметив поощрительную улыбку Рауля де Сентонжа.

– Добрый вечер, месье, добрый вечер, мадемуазель, – два раза склонил голову, подумав: «При Бородино легче было…»

Красавица даже бровью не повела, а маркиз пошаркал ногой, словно давил устрицу.

Но этикет есть этикет!

– Присаживайтесь, месье Рубанов, – прищурив глаза, указал он на кресло.

«Морду-то скорчил! – еще раз поклонившись и улыбнувшись, утонул в мягком кресле Максим. – Батюшки. У меня такое чувство, что колени выше головы». – Поелозил он задом, передвигаясь к жесткому, но надежному краю.

– Вы пришли за деньгами? – стараясь выглядеть серьезной, своим божественным голосом спросила д’Ирсон.

Рубанов с удивлением взглянул на нее, прорабатывая в голове варианты ответа. Вариант был один – поинтересоваться насчет денег.

Но пауза слишком затянулась.

«Тугодум!» – и мадемуазель де’Ирсон сама ответила на поставленный вопрос: