Де Рибас

Выехав двадцать третьего февраля, адмирал, вместо нескольких дней, провел в поездке две недели. Пригодился опыт наведения порядка в Одесском лазарете и советы Суворова. Не составило труда приказать отселить тяжелонедужных из лазарета, выпороть повара и двух унтеров. Но госпиталь оказался мал, и пришлось нанимать дома. Но не это и не поездка в сосновые заказники задержали адмирала. Он заезжал к графу Петру Палену, которого после отставки вновь приняли в службу в чине генерал-поручика и сделали инспектором кавалерии.

Граф приехал в свое имение по делам и отдохнуть. За эти годы в нем появилась некоторая чопорность, холодность, «отсутствие при присутствии». Однако адмирала он принял дружески, филейный шморбратен под гамбургским соусом, поданный к раннему ужину, ничего кроме восхищения, не вызывал. Серебряная водка пришлась как нельзя кстати продрогшему на морозном ветру адмиралу. Помянули Потемкина, вспомнили нечаянную давнюю встречу под Кучук-Кайнарджи, Очаково-Кинбурнские времена.

— Севастополь он снова повелел называть Ахтиаром, — сказал Пален, казалось, невпопад.

«Он — это император Павел», — понял Рибас и ответил в тон:

— Утешаюсь тем, что Одессу он не назовет Павлобургом.

— В этом нельзя быть уверенным.

— Нет, он невзлюбил Одессу и свое имя ей не даст, — сказал Рибас.

— Теперешнее время знаменуется тем, что ни в чем нельзя быть уверенным.

С этим адмирал не мог не согласиться.

— Вы верите, что Суворов хотел возглавить заговор против Павла? — напрямик спросил Пален.

— Маловероятно. Он — воин.

— Говорят, в окружении Александра Васильевича были популярны слова Вольтера: «Брут, ты спишь, а Рим в оковах!» Теперь все офицеры, близкие Суворову, в казематах. А ведь трон не предназначался Павлу. Если бы его занял Александр Павлович, все было бы иначе.

Граф близоруко сомкнув рыжеватые веки, внимательно наблюдал за Рибасом. Разговор был опасен. Найдись чуткое ухо… Адмирал перевел беседу на другую тему:

— У меня обливается сердце кровью, когда я думаю о судьбе Италии. Просвещенная Франция грабит ее варварски. На королей наложены миллионные контрибуции. Папа вынужден отдать Парижу сто лучших картин и статуй, пятьсот древних рукописей.

— И все это отзывается у нас, — возвращал разговор в прежнее русло Пален. — Куракин требует от Суворова двести тысяч. Павел осуществляет свое правление, как в припадке. Он всю жизнь ждал, что его отравят, удушат, подошлют наемного убийцу.

— Да-да.

— Согласитесь, российское дворянство теперь не принадлежит себе.

— Это общеевропейский процесс, — продолжал свое Рибас.

— Да! — подхватывал граф. — Европу попирает Бонапарт и Директория, а у нас своя чума. Как вы думаете, может найтись в России десяток молодцов, что смогут все расставить на свои места?

— Возможно.

На следующее утро Рибас не посмел даже заикнуться об отъезде.

— Я затемно встал и все подготовил для охоты, — объявил граф. — Не вздумайте отказаться. Лошади у крыльца.

Они вернулись через день, заночевав в сторожке егеря. Взяли пять лисиц на норах, двух оленей и дюжину зайцев. Легли, не поужинав, настолько устали. Утром пошел охотничий пир — водка из ревеня и оленина на вертеле. Пален провозглашал тосты за осторожность охотников, удачу и мгновения, которых не вернешь. Читал Державина:

— Леонтий сейчас в фаворе у Павла, — без перехода говорил Пален, имея ввиду Бенигсена, шефа Ростовского полка. — Получил генерал-майора. А вот герцог Ришелье получил отставку.

— Как? — удивился Рибас. — Я виделся с ним. Он командовал кирасирами Павла.

— Отставлен. Уж я-то знаю. Под Гатчиной в селе случился пожар, и добросердечный дюк послал туда своих солдат. А Павел как раз вышел на плац: «Где кирасиры? Кто приказал? Много берете на себя!»

— Где же Ришелье теперь?

— Кажется, уехал в Польшу.

Еще два дня прошло в разговорах, пеших и конных прогулках. Пален никак не хотел отпускать Рибаса. А на прогулке в карете спросил:

— Если бы вам стало известно, что партия разумных голов хочет посадить на трон Александра, как бы вы поступили, адмирал?

Рибас ответил сразу:

— Для такого предприятия необходимо, по крайней мере, согласие самого Александра.

— Совершенно верно, — сказал Пален и больше опасных разговоров не возобновлял.

Вернувшись в Петербург, Рибас доложил на заседании о реорганизации ревельского госпиталя, и ему была выражена публичная признательность. Император повелел адмиралу отправиться для осмотра мест, где закупался провиант, дубовые и прочие леса. Рибас выехал в южные лесные губернии, недолго побывав в Москве, по Волге спустился до Казани. По пути составлял наставления для комиссионеров: где, как, в какое время закупать провиант, готовить барки для перевоза, сколько иметь рабочих, коноводов, лоцманов на реках, где устраивать магазейны, в которых лес разделывать, сортировать, запасать.

В Казани адмирала ждал офицер из полка Иосифа Сабира, с которым Рибас отправил в Кибиак-Кози самые разные припасы. Иосиф ответил письмом, в котором было в избытке сентиментальных жалоб. 15 октября 1798 года Рибас писал ему из Казани: «Вы получили припасы, за которыми приезжал ваш человек. Имейте бдительное наблюдение за работой и будьте неусыпны. Что это за ребяческая грусть, я не люблю этого в вас, мой милый маленький друг. Кислый вид не идет благовоспитанному молодому человеку…» Некоторые строки из письма Иосифа Сабира вызвали у Рибаса подозрение, что тот пишет, используя тривиальные литературные примеры, и адмирал написал в ответ: «Изобретайте глупости, сколько хотите, но пусть это будут ваши глупости».

Сабир ждал встречи с адмиралом в Кибиак-Кози, прислал истинно сыновье письмо, которое закончил словами: «Я горячо желаю видеть вас здесь».

Но встреча не состоялась: пришла депеша из Адмиралтейств Коллегии, в которой выражалось императорское удивление тем, что Генерал-Кригс-Комисар де Рибас чересчур долгое время проводит в путешествии по Волге, вместо того, чтобы ревизовать леса по Волхову и Мете и не посылает туда обер-форшмейстеров.

По дороге в Петербург Рибаса достигли слухи, что Павел вытребовал Суворова в столицу. За обедом Суворов намекнул, что стар быть инспектором войск, как это предлагал ему Павел. Шпионы императора доносили, что Суворов потешается над новыми порядками, желает чтобы ему вернули армию, штаб, освободили его офицеров. Тогда, может, и пойдет служить. А иначе — в монастырь, в Нилову пустынь. С тем и вернулся фельдмаршал в ссылку. А к этому времени был раскрыт заговор против Павла офицеров из круга Каховского, которые создали тайную организацию в Смоленске и Дрогобуже. С этим и связал адмирал депешу Адмиралтейства, потребовавшую его срочного возвращения.

Первым, кто нанес визит адмиралу в Петербурге, был не Виктор или Базиль, а Петр Пален. Он показал рескрипт Павла на свое имя о том, что дом, купленный в казну у вице-адмирала Рибаса «Всемилостивейше пожалован в вечное и потомственное владение нашему тайному советнику и генерал-прокурору Лопухину…» Рибас, прочитав рескрипт, был поражен настолько, что не знал, с чего начать расспросы!

— За сколько же император купил у меня дом?

— За сто десять тысяч.

Сумма вполне устраивала адмирала, получавшего за свои поездки по лесным губерниям пособия от Адмиралтейства. Кроме того, в его отсутствие старшая дочь Софья оттанцевала выпускной бал в Смольном и пришла пора конкретно озаботиться ее приданым, о чем жена успела сказать Рибасу:

— Настоящего жениха у нее пока нет, но он может рухнуть на нас в любой день.

Усадив Палена у окна, выходящего в Летний сад, Рибас вышагивал по кабинету и спрашивал:

— Бог мой, в рескрипте вы именуетесь бароном фон дер Паленом — Санкт-петербургским военным генерал-губернатором! Поздравляю! Но когда же вас назначили?