На пороге трона

   — Это смело! — заметила Екатерина Алексеевна.

   — Но вполне законно, — ответил Бестужев. — Государство не может оставаться без управления, а так как императрица больна, то необходимо учредить регентство. Когда войска Апраксина непроницаемой стеною окружат государыню императрицу, равно как и особу вашего императорского высочества, когда регентство будет провозглашено оттуда, где находится её императорское величество, то весь народ примет его, не задумываясь, а когда вожаки наших противников, Разумовский и граф Шувалов, очутятся в нашей власти, то и гвардейцы едва ли осмелятся оказать какое-либо сопротивление; да оно будет безуспешным в борьбе с победоносной армией Апраксина, потому что народ станет на её сторону. Я составил манифест, который от имени её императорского величества повелевает учредить регентство...

   — И назначает регентом великого князя по праву рождения и престолонаследия? — добавила Екатерина Алексеевна, бросая на канцлера испытующий взор.

   — Конечно, — ответил тот. — Но рядом с великим князем будет поставлен регентский совет, обязанный обсуждать и решать все государственные дела. Супруга великого князя, естественно, занимает в этом совете первое место, подобающее ей, как по своему высокому положению, так и по своим необычайным достоинствам. Кроме того, я подумал, что в качестве опытного, сведущего в делах друга моей всемилостивейшей повелительницы я также могу занять место в совете регентства. Остальные сочлены его состоят из друзей, постоянно готовых следовать моему совету и приказанию вашего императорского высочества.

Лицо великой княгини покрылось мимолётным румянцем; одновременно она скрыла под опущенными ресницами огонь, вспыхнувший в её глазах.

   — А великий князь? — спросила она. — Думаете ли вы, что он согласится на такое ограничение своей власти?

   — Ведь он ещё — не император! — возразил граф Бестужев, а затем прибавил с загадочной улыбкой: — И я уверен, что ваш супруг уступит моим желаниям и желаниям фельдмаршала Апраксина.

Екатерина Алексеевна опустила голову на грудь и некоторое время сидела в задумчивости.

   — А если государыня выздоровеет? — сказала она. — Что будет тогда с нами и с вами?

   — Если наш план удастся, — ответил Бестужев, сопровождая свои слова тонкой улыбкой, — если войска Апраксина окружат царскосельский дворец, а всё государство подчинится нашей власти, то я уверен, что её императорское величество, даже если бы она оправилась от своего припадка, что пошли ей Господь, — поймёт необходимость продолжительного ненарушимого отдыха для полного восстановления своего здоровья и сама потребует продолжения регентства.

Некоторое время собеседники сидели молча, но, по-видимому, совершенно понимали один другого и могли читать занимавшие их мысли в глазах друг у друга.

   — Теперь дело сводится лишь к тому, — сказал Бестужев, — чтобы уговорить великого князя тотчас подписать манифест о регентстве; когда настанет удобный момент, всё должно быть готово, и уже будет некогда пускаться в объяснения. Поэтому я прошу вас, ваше императорское высочество, поддержать меня. Было бы проще всего не посвящать совсем великого князя, который и без того не любит читать пространные документы, в подробности содержания этого манифеста, тогда — я не сомневаюсь — нам будет легко убедить его в необходимости предложенного мероприятия.

   — Надеюсь, что это удастся, — сказала Екатерина Алексеевна, — и благодарю вас за доверие, оказанное мне вами, — прибавила она, подавая ему руку.

Когда канцлер наклонился, чтобы почтительно-любезно поцеловать её, глаза великой княгини сверкнули гордостью и почти враждебной насмешкой.

   — Ну, а если наши противники не станут ждать так долго, как вы предполагаете, если счастье обманет наши надежды? — продолжала допытываться она. — Вспомните, что движение армии Апраксина нельзя скрыть и что противная партия также отлично поймёт, какое страшное оружие даст нам в руки приближение войск фельдмаршала.

   — За каждым шагом Кирилла Разумовского, — ответил граф Бестужев, — фельдцейхмейстера Петра Шувалова, равно как его брата Александра, следят мои самые надёжные сыщики; каждый час я узнаю, что они делают. Вчера они вернулись из Царского Села и сидят смирно по своим домам, ни с кем не сообщаясь; как только я замечу какое-нибудь подозрительное движение — а вы, ваше императорское высочество, можете быть уверены, что я буду осведомлён своевременно, — то вы с великим князем должны тотчас оставить Петербург, чтобы как можно поспешнее отправиться в армию Апраксина, а затем идти с нею назад. Весь народ окружит эти победоносные войска таким горячим сочувствием, что гвардейцы будут не в состоянии оказать успешное сопротивление, тем более что сами они питают ненависть к немцам и пруссакам и не почувствуют желания сражаться с солдатами, возвращающимися из победоносного похода.

   — А если императрица выздоровеет? — спросила Екатерина Алексеевна.

   — Тогда будет сказано, — ответил Бестужев, — что великий князь выехал навстречу победоносному фельдмаршалу и увенчанной славою армии, которую он отозвал обратно, чтобы не допустить злоупотребления именем её величества.

   — Я вижу, — сказала великая княгиня, — что вы всё обдумали и что нам остаётся лишь следовать вашему совету... теперь и на будущее время, — прибавила она с ударением.

   — А я, ваше императорское высочество, — произнёс граф Бестужев, буду также всегда повиноваться вашему приказанию. Я позаботился о лошадях и экипажах, — продолжал он затем, — всё готово у меня в доме, подставы также ожидают вас. Теперь важно только одно, чтобы среди приближённых вашего императорского высочества и великого князя нашлись такие верные и преданные люди, которые сумели бы под каким-нибудь предлогом скрыть от двора и от города ваш отъезд всего на один день.

   — Я думаю, что такие найдутся, — ответила Екатерина Алексеевна после краткого раздумья.

   — Тогда всё улажено, — сказал Бестужев, — и вы, ваше императорское высочество, можете быть совершенно спокойны. Я бодрствую, и ничто не ускользнёт от моей бдительности... Остаётся только как можно скорее, ещё сегодня же, если на то пошло, добиться от великого князя, чтобы он подписал документ.

Екатерина Алексеевна позвонила и узнала от вошедшего слуги, что великий князь только что вернулся.

   — Ну, тогда за дело, — сказала она, — вы увидите, что я не мешкаю и не колеблюсь.

В сопровождении канцлера она пошла по особому отдельному коридору в покои великого князя.

Пётр Фёдорович утомился своей прогулкой верхом. После некоторой нерешительности и колебания, беспрерывно ободряемый своею супругою и Бестужевым, он, в свою очередь, согласился с представленным ему планом, в котором на этот раз был обойдён молчанием только состав регентства, и вскоре, по свойственной ему переменчивости характера, перешёл от уныния к такой радостной уверенности и почти отчаянно-смелой предприимчивости, что принялся уже строить планы того, как покарать своих противников, едва только власть очутится в его руках.

Приёмные залы, по обыкновению, были набиты битком. Время ужина приближалось, и, как всегда по вечерам, великокняжеская чета вышла в парадные покои, чтобы приветствовать двор, поблагодарить его за участие к её горю по поводу болезни императрицы и потом отпустить всех, так как великий князь и его супруга приглашали к своему столу всегда только тесный кружок своих обычных приближённых.

   — Нет надобности, чтобы меня видели здесь слишком часто, — заметил граф Бестужев, испрашивая позволения удалиться, и скрылся, как пришёл, через боковое крыльцо, чтобы уехать домой в скромном экипаже без герба и ливреи.

Когда великий князь с ещё более надменным, гордым, самоуверенным, чем когда-либо, видом, а Екатерина Алексеевна, по обыкновению, спокойно и сдержанно вошли в приёмные залы, а весь двор усердно теснился вокруг них, причём каждый старался привлечь на себя внимание повелителей и дать заметить своё присутствие, в зал внезапно вошёл камергер императрицы; он с церемониальной важностью приблизился к великому князю и сказал среди водворившейся напряжённой тишины: