Вот придет кот

В переводе с научного на кухонный сие означает, видимо, что, поскольку «призрак коммунизма» свое отбродил, то и самое интересное в истории последних веков закончилось. Теперь все заживут более или менее одинаково.

Фукуямовскую книжку нашел, почитал. С трудом, но осилил. Принялся даже кой-какие выписки делать, да потом бросил — тяжкое занятие.

Вот, скажем, одна из цитат:

Два раза перечитал, едва продрался. Ну, скажи ты просто: «Наигрались, ребята, с социализмом. Ничего путного из теории дедушки Маркса не вышло. Теперь — сплошная демократия, а потому больше веселухи не ждите. Кончилась история. Не в прямом, слава богу, смысле, но, так сказать, в идеологическом. Свобода нынче шагает повсюду».

Только не очень понятно, куда при этом деть, например, тот же Китай, Сингапур, Южную Корею и других, где с экономикой полный порядок, а насчет свободы имеются вопросики.

Он, Фукуяма, в одном месте, правда, оговорился (опять же, высоконаучно). Сказал, что, мол,

Значит, кое-какие отклонения все ж просвечивают. Не совсем, значит, конец истории грядет. Что уже веселее. А то куда ж развиваться?..

Теория занятная, только вот не совсем стыкуется с теми же «Боингами» в Нью-Йорке.

Стал копать насчет «Боингов» и наткнулся на другую книжку. Автора зовут Сэмюэль Хантингтон. Труд называется «Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка». Суть, насколько я понял, сводится к тому, что нынче имеются несколько цивилизаций. Он их обозначает, как Западная, Исламская, Синская (читай — китайская), Африканская и другие. Там, где проходят некие условные границы между ними, там возможны столкновения и конфликты. Вот эти конфликты и станут определять будущее, поскольку мир всё теснее, а люди в разных цивилизациях по-разному смотрят на этот грешный мир. Разные у них представления об отношениях с Богом, с государством, об отношениях между мужчиной и женщиной, по-разному трактуют они права и обязанности, «свободу, равенство, братство» и прочее.

И еще, — пишет он, — люди из элиты тех цивилизаций, что по его раскладу не относятся к Западу, раньше были с этим Западом «ментально» связаны: учились, как правило, в тамошних заведениях и невольно усваивали тамошний образ жизни. Теперь же среди них в моду входит «возврат к корням». Что же касается простого народа, то хотя он — народ — от корней этих никогда и не отрывался, подобно элите, но всё ж постепенно знакомился с западными обычаями и культурой. А культура эта и обычаи, как выяснилось, плохо стыкуются с их «корнями». В результате подобная двойственность тоже будет служить причиной конфликтов.

Одним словом, если в прежние времена сцеплялись и дрались только вдоль отдельных политических границ, то в новом веке предстоит столкнуться цивилизациям. «Железный занавес» накрылся, но грозит новый раздрай, посерьезнее.

Может, ты с этой теорией и согласишься, но мне здесь, признаюсь, не все понятно.

Насчет влияния западных обычаев (включая джинсы и Кока-колу) готов принять. И насчет влияния учебы в западных университетах — тоже. Поучившись в Европе и «приняв ценности», так просто живой бомбой не станешь и, прежде чем убить тысячи ни в чем не повинных людей, призадумаешься. Однако ж как объяснить, что большинство ребят, захвативших те же «Боинги», поокончали такие вот европейские университеты и колледжи?

Своими измышлениями морочить тебя не буду — мелковаты. Но полагаю, японец Фукуяма, хоть и умный человек, насчет «конца истории» мог слегка ошибиться. Не исключено, что балет продолжится. Закручивается лишь очередной пируэт. Тот, что начался с падения нью-йоркских «близнецов». И сдается мне, братец, что пируэт будет не из самых легких.

Жаль только, доглядеть не удастся. Это уж Даньке досматривать и его детишкам.

Ну да чего там. Быть может, когда-нибудь кто-нибудь и мне пришлет туда, где ты сейчас, что-то вроде такого же письмеца. Тогда почитаем вместе…

И вот еще что.

Говоря о том, что случилось в Нью-Йорке, да и о многом другом, я, бывает, ерничаю. К тому же далеко не обо всех деталях пишу. Ты не сердись. Это лишь потому, что не хочу вытаскивать такие детали из памяти. Не хочу я мешать треп с печальными вещами и рассказывать тебе подробно о страшных моментах. Хотя в тех же «близнецах», ты ж понимаешь, сколько людей погибло. А вся эта суетня с каким-то там Бушем или с этим козлом Хусейном — что она по сравнению с их жизнями?

Да и у нас тут много чего невеселого было. И здесь тоже хватало терактов — и в Москве, и в Беслане (это городок такой в Осетии, едва ли ты о нем слышал). И та же война в Чечне продолжалась. Теперь ее, вроде как, закончили. Почему вроде? Ну, потому, что загасили как-то, а что дальше будет, не знает никто.

Так что и здесь не только политическая трескотня шла, не только резвилась при дворе вся эта братия. Много чего грустного случилось.

Но если об этом говорить, тогда другое письмо писать надо. А мне трудно всё в кучу валить и о людях ушедших рассказывать, по которым эта «политика» сапогом прошлась.

Захочешь узнать — они сами тебе расскажут. Они ж все теперь там, у вас…

А что до письма, то еще раз повторю: всё, что пишется здесь, — не повесть, не роман, не какое-то там «эссе» (за много лет так и не смог понять, что за зверь). Нацарапал я уже таких опусов, сколько мог и как сумел. Я сейчас только с тобой разговариваю и только тебя перед собой вижу. Правда.

И теперь, когда первые три десятка страниц отбарабанил, мне, поверь, действительно все равно, кто там и чего там говорить станет, если прочтет.

Я уже вначале сказал, что врать не хочу. Ты ж не хуже меня понимаешь, что не знаю я — тебе ли пишу, себе ли, кому ли еще. Может, и в пустое пространство пишу. Кто ведает?

Существует ли там что-то, в безвременьи этом, или нет там ничего — кому известно?

А коли что и есть, то как знать — доведется ли свидеться?..

Знаешь, у меня на сей счет был интересный разговор с одним субъектом. Давно, — еще когда в Академгородок летал. Там рядом, на Алтае, есть небольшой поселочек, Верхний Уемон называется. В нем, говорят, Рерих когда-то собирался открыть филиал своего института. Того, что в Гималаях — «Урусвати». В этом алтайском поселке ребята, на Рерихе помешанные, создали в шестидесятых годах что-то вроде коммуны. Их в Городке так и называли: «рерихнутые». Но, в основном, славные были ребята, пусть и среди них всякий народ попадался — там же гора Белуха недалеко, «Беловодье», Шамбала и всё такое.

Поскольку о той коммуне много всяких небылиц рассказывали, захотелось самому глянуть. Сел на попутку, доехал, пожил несколько дней. А на обратном пути у меня этот разговор и случился.

Путь неблизкий, сидим в кузове с хмурым таким мужичком — кепка на глаза, ватник, кирзачи. Километров десять промолчали, вдруг он спрашивает:

— Ты с Уемона?

— Оттуда.

— Сам из тамошних?

— Да нет, — говорю. — Поглядеть приехал.

— Ну, и как тебе?

— Интересно. Поглядел, как живут, как про нирвану толкуют — что с кем после смерти случится, кто куда потом залетит, кому повезет, кому нет…

Он кепчонку снял и ни с того, ни с сего завелся.