Тайна Наполеона

Но раза два-три он жестоко нарушил правила, рекомендуемые этим знаменитым уставом хорошего тона. Отведав стакан дивного токайского, налитого ему лично княгиней, он забылся, прищелкнул языком, как в те времена, когда попивал белое вино на Ла-Рапэ с своей суженой, Екатериной Сан-Жень, и опрометчиво воскликнул вслух:

– Ах, чтоб его! Вот, доложу вам, напиток! Так и просится, чтобы его распробовать получше!

Князь и княгиня переглянулись, поджав губы и стараясь сдержать улыбку. Заметив это, Лефевр резко встал и, подняв стакан, воскликнул:

– За здоровье его величества Наполеона, императора и короля!

Со всех уст так и смело иронические улыбки.

Лефевр снова вернул себе прежний апломб. Он величественно протянул свой стакан смущенной княгине и, произнеся: «Еще стаканчик, если позволите!» – снова поднял стакан и воскликнул решительным тоном:

– За славу великой армии! Честь и уважение прусским войскам!

Князь и княгиня поклонились и поднесли стаканы к губам.

Теперь никто, даже бесстрастные лакеи, прислуживавшие за столом, не рискнули хотя бы внутренне посмеяться над маршалом. Великая армия не давала повода для насмешек.

Обед закончился в холодном молчании.

Лефевр, сославшись на необходимость заняться рапортом, простился довольно рано, оставив Анрио в полном удовольствии от возможности побыть еще с Алисой.

– Ты знаешь, мы завтра отправляемся! – сказал Лефевр своему крестнику, прощаясь с ним на пороге салона. – Я сейчас пошлю флигель-адъютанта к Лассалю, чтобы предупредить его, что я беру тебя с собой.

– Як вашим услугам, крестный. Но вы позволите мне еще раз вернуться сюда, чтобы проститься с княгиней и мадемуазель Алисой перед отъездом в…

– Довольно, черт возьми! – поспешил Лефевр зажать рот молодому человеку, не давая ему сказать запрещенное слово. – Ты зайдешь еще раз, если хочешь, чтобы проститься с дамами, но, – прибавил он, наклоняясь к его уху, – главное: держи язык за зубами!

Анрио был сильно сконфужен этим внушением. Он чуть-чуть не выболтал тайны задуманного императором похода, доверенной Наполеоном Лефевру. Он прикусил язык и дал себе слово не быть больше таким опрометчивым.

Но гнев маршала, смущение молодого офицера – все это не ускользнуло от князя Гацфельда. Он заподозрил здесь государственную тайну, наступление великой армии, быть может, быструю атаку на фланг русской армии, направлявшейся в Польшу. Такие сюрпризы были в обычае военного гения Наполеона.

Казалось весьма вероятным, что именно теперь, когда император, видимо, всецело занялся внутренней реорганизацией завоеванной Пруссии, когда он только и думал, что о празднествах, приемах, спектаклях, порядок и репертуар которых распределял лично сам, он на самом деле подготавливал один из тех смелых ударов, которые так ошеломляли его противников и обеспечивали неизменную победу.

И князь Гацфельд в страхе задумался, каким образом он мог бы узнать этот секрет, чуть не слетевший с уст молодого гусара. Если бы ему удалось узнать намерения Наполеона и предупредить о них короля, своего повелителя, то он, быть может, помог бы Пруссии избегнуть окончательной гибели. Одно-единственное поражение уже могло лишить Наполеона ореола непобедимости. Став победителями в одном сражении, немцы быстро оправились бы, да и император Александр, со своей стороны, поторопил бы, ускорил бы движение своей армии против упавших духом от первого поражения французов. Да, во что бы то ни стало надо было узнать таинственную цель, к которой направлялся маршал Лефевр, надо было использовать случай и разузнать, в чем заключается новый план императора. Гацфельд погрузился в глубокую думу, размышляя над способом узнать эту тайну. Его взгляд бесцельно скользил по обширному салону, в котором княгиня, окруженная несколькими визитерами, вела легкий разговор, тогда как в самом темном углу комнаты, тесно-тесно прижавшись друг к другу, Анрио и Алиса болтали самым очаровательным образом.

«Ба! Да через эту девушку я могу узнать кое-что!» – подумал князь, и его лицо немедленно просветлело, а по устам скользнула улыбка надежды.

Он замешался в кружок приглашенных и очаровал всех своей любезностью. Когда настал час прощания, он сердечно пожал руку Анрио и сказал ему:

– Я очень попрошу вас смотреть на этот дом как на ваш собственный все время, пока продлится ваше пребывание в Берлине. Но мне кажется, что вы не можете посвятить нам очень-то много времени? Ведь вы, кажется, скоро уезжаете? – прибавил он голосом, которому старался придать совершенно равнодушное выражение.

Анрио на момент заколебался, а затем просто ответил:

– Я еду вместе с маршалом!

– Ну что же, тогда милости прошу воспользоваться моим домом по возвращении! – произнес князь, оканчивая всякие расспросы.

Когда разошлись все гости и княгиня проследовала в свои апартаменты, князь позвонил и приказал позвать к себе Алису, которая ушла в сопровождении хозяйки.

Самым масляным голосом и глубоко-отеческим тоном князь принялся расспрашивать дрожащую девушку. Он заставил ее рассказать ему про свое детство и вызвал на разговор об Анрио. Набравшись смелости – ведь так легко вызвать на откровенность, когда заговоришь о любимом человеке! – Алиса призналась, какое место в ее сердце занимает Анрио. Князь улыбнулся, сказал ей несколько ласковых слов и попросил, чтобы она все рассказала ему. Когда же девушка остановилась и сказала в целомудренном смущении: «Но это – все, ваше сиятельство. Я все рассказала вам!» – бургомистр возразил ей:

– Вы любите этого офицера, и я предполагаю, что и он тоже любит вас; вам нечего скрывать друг от друга. А между тем он покидает вас, он скроется, быть может, надолго, быть может, навсегда, а вы даже не знаете, куда именно он отправляется.

– Нет, я ничего не знаю! – промолвила Алиса, и ее сердечко болезненно сжалось, взволнованное тревожными словами князя: да неужели же возможно, чтобы Анрио, с трудом обретенный вновь, вдруг опять скрылся, даже не сказав, куда именно он отправляется, долго ли пробудет там, скоро ли вернется?

Князь, улыбаясь, следил за смущением, посеянным его словами в душе молодой девушки. Он нашел, что теперь бесполезно продолжать этот допрос; по его мнению, он достаточно сказал, чтобы Алиса на следующий же день, увидев Анрио, постаралась разузнать у него цель таинственной поездки, и с нетерпением стал ждать наступления этого дня.

Около десяти часов шум лошадиных копыт, раздавшийся во дворе, предупредил князя о появлении Анрио.

Бросив поводья, молодой человек поднялся в комнаты и попросил доложить о себе княгине Гацфельд. Но та выслала ему лектрису с извинениями, что она больна и, к сожалению, не может принять его.

Расставание молодых людей было очень спешным и грустным. В тог самый момент, когда Анрио решился наконец покинуть Алису, так как Лефевр, назначивший отъезд на одиннадцать часов, очевидно, уже отчаянно волновался и ругался, не видя крестника, Алиса робко спросила его:

– Анрио, вы гак и не сказали мне, куда вы отправляетесь. А мне так бы хотелось мысленно следить за вами, всем сердцем сопутствовать вам в новых сражениях, к которым вы, без сомнения, несетесь теперь! Почему вы скрываете от меня, куда именно отправляетесь?

Анрио особенно внимательно посмотрел на Алису.

– Вы хотите знать, куда меня увозит маршал? Женское любопытство, не правда ли? Ну так вот: император посылает меня в Данциг. Да, мы собираемся осадить и взять приступом этот город. Вот видите, Алиса, что от вас у меня нет никаких тайн.

– О, каким тоном вы говорите мне это, Анрио! Разве я плохо сделала, что спросила вас об этом? В таком случае простите меня!

– Но от себя ли лично расспрашивали вы меня, Алиса? Не старался ли кто-нибудь другой узнать от вас, куда приказал нам император отправляться? Ответьте мне! – спросил юный офицер, которого вчерашнее предупреждение Лефевра сделало недоверчивым.

– Да, князь Гацфельд расспрашивал меня. Он хотел узнать от меня, знаю ли я, куда вы отправляетесь.