Это было в Ленинграде. У нас уже утро

Он вынул из кармана копию отправленной в Москву телеграммы, передал её Костюкову и засветил электрический фонарик.

Костюков очень долго читал телеграмму, потом вернул её Доронину.

— Я прошу минимум, — проговорил Доронин.

— А ты максимум проси, — усмехнулся Костюков. — Страна большая, казна богатая. Просил бы вдвое, глядишь — своё и получишь… — И, помолчав, добавил — Эх, товарищ Доронин, дорогой, всё, что нужно, тебе дадут. Не туда ты свою энергию направил…

Он осторожно, точно боясь придавить Доронина, положил руку на его плечо и повернул в сторону комбината.

— Удивляюсь я твоим талантам, директор, — тихо и даже как будто с грустью сказал Костюков, — за сутки успел всех людей раскусить… Кто о чём думает, кто к чему стремится… Кадры, говоришь, плохо подобраны? А известно ли тебе, что эти самые кадры всё-таки сумели весной взять рыбу? Не полностью, мало, но взяли… Знаешь, что тогда делалось? Сети на сушку поставят — назавтра порванными находят… Японских рук дело. На судах ни один мотор не работает… И всё-таки взяли…

— С тех пор ничто не изменилось, — прервал его Доронин. — Та же кустарщина. Новую путину придётся вытягивать на той же рухляди.

— Неправду ты говоришь, — неожиданно повысив голос, сказал Костюков. — Страна уже дала Южному Сахалину тысячи тонн грузов! Сотни катеров, десяток из них и тебе достался, дель для сетей, механизмы для консервных заводов. А для шахтёров? А для нефтяников? Ты о них забываешь? Тут при японцах даже хлеб испечь не умели, знаешь ли ты это? Школ не было, баня одна фанерная на сто километров округ! А теперь?! И главное, людей, людей дала тебе страна. Не нравятся тебе эти люди? Воспитывать их не хочешь?

Костюков остановился и с размаху, точно футбольный мяч, швырнул ногой в море вынесенную волной корягу.

— Вологдина ему не нравится… Что и говорить, она женщина своенравная. Отца её, сахалинского чекиста, японцы в двадцатом живьём в землю закопали. Сама рыбачка… На Северном Сахалине чудеса делала… В Пилеве работала — тамошний рыболовный центр. Рассказывали мне, в тридцать восьмом у них трудная зима была. Морозы дикие, снег глубокий… Район оказался без тёплой одежды, без фуража и продовольствия. Было такое мнение: свернуть комбинат, прикрыть до лучших времён, а народ распустить… Эта Вологдина всю молодёжь подняла. Пошли в тайгу, валили деревья… На себе выносили… Потом, рассказывают, ранней весной из Павлово в Агниево прошла. Там в это время проезжей дороги не было, так она пошла через Татарский пролив по льду. Пурга началась… Лёд стал передвигаться. А дойти надо было: боевое задание комбината выполняла…

Костюков посмотрел на Доронина, словно хотел убедиться в том, что его слова оказывают нужное действие. Но Доронин шёл, упрямо опустив голову.

— Венцов, по-твоему, болтун и прожектёр, — снова заговорил Костюков. — Он человек с недостатками, не спорю. А знаешь ли ты, что этот самый Венцов на крабовом заводе придумал? Японцы после варки охлаждали крабов той же водой. От этого и мясо и тара портились. А он специальное охлаждение придумал. Он лебёдку ввёл и варку крабов механизировал. У японцев девять человек на варке работало, а у нас двое. У японцев было ручное вращение станка предварительной закатки, а Венцов и его механизировал. Электричество вон у них здесь… Прожектёр, говоришь? Не поторопрлся ли с оценкой?

Они уже подходили к комбинату. Вдруг Костюков посмотрел на Доронина и широко улыбнулся:

— Да ну тебя, товарищ Доронин, не верю я тебе!

— То есть как это не веришь? — с тревогой подался вперёд Доронин.

— Хитришь ты все, страхуешься, — продолжал Костюков, — будто я не знаю вашу армейскую хватку!.. Да как с людьми работать, как их души раскрывать, как их на бой сплачивать, — это ты во сто крат лучше меня знаешь…

Доронин смущённо улыбнулся.

— В одном ты безусловно прав, — серьёзно сказал Костюков, — мы виноваты, что до сих пор не создали на комбинате партийную организацию. Раньше не хватало коммунистов, а сегодня — пора. Впрочем, — поправился он, — и вчера тоже было пора. Кого думаешь секретарём?

«Ныркова!»-чуть не вырвалось у Доронина, но он сдержался. Ведь он даже не знал, коммунист ли Нырков.

— Не знаю, — сказал Доронин, — за сутки не определишь.

— Вот это правильно! — весело сказал Костюков. — Что же, давай вместе подумаем. В райком приезжай, поговорим…

Простившись с Дорониным, Костюков сел в свой «газик» и затрясся по разбитой танками и ещё не полностью восстановленной дороге в город.

Директор рыбокомбината понравился Костюкову.

Разговаривая с Костюковым по телефону, Русанов сказал, что этот Доронин, видимо, человек трудный и к тому же очень неохотно идёт на хозяйственную работу. Но сам Доронин ни словом не высказал этой своей неохоты. «Значит, он человек долга, — размышлял Костюков. — Только во многом ещё ошибается, ох во многом! Требует флот, орудия лова — вынь да положь ему немедля. Видно, думает все вопросы разрешить, так сказать, административным напором… Ничего, жизнь научит, коллектив подскажет, офицерский опыт поможет. А человек он, видать, энергичный, упрямый. Такие, раз уж возьмутся за дело, так доведут его до конца».

А Доронин, проводив секретаря райкома, направился к сопкам; ему хотелось побыть одному, подумать.

Луна на секунду выглянула из-за чёрных туч и снова скрылась.

Но едва Доронин дошёл до сопки, как небо вдруг прояснилось. Стало тихо, даже шум волн как будто умолк. На фоне неба, озарённого лунным светом, резко выделялись очертания деревьев. Белые стволы берёз казались чуть желтоватыми. Неподвижно стояли высокие ели, словно огромные медведи, раскинув свои мохнатые лапы.

«Как хорошо здесь! Какой странный и чудесный край!» — подумал Доронин. Он с наслаждением вдыхал тёплый, пахнущий смолой ночной воздух.

Мысли его сами собой вернулись к разговору с Костюковым: «Как это он насчёт моря угадал!»

Ещё во время разговора с секретарём райкома Доронину стало ясно, что, отправив телеграмму в министерство, он зря погорячился.

Во-первых, грузы на Сахалин шли вне зависимости от его телеграммы. Во-вторых, разве он, Доронин, исчерпал все местные ресурсы? Разве он толком знал, какими возможностями располагает комбинат? Кроме того, разве так должен был вести себя коммунист, офицер Советской Армии? Он не познакомился с людьми как следует, дал им случайные, опрометчивые характеристики и получил заслуженную отповедь от Костюкова.

После разговора с секретарём райкома Доронин особенно остро ощутил свою ответственность перед людьми, приехавшими на эту землю.

«Не так, не так я поступаю, — твердил он себе, — надо все делать по-другому, с другого конца начинать!..»

Но как «по-другому», с какого «другого конца» — этого он ещё не знал.

Глава V

Райком помещался километрах в пяти от комбината, в маленьком японском городке. Доронин выехал утром, чтобы вернуться к обеду.

Секретаря райкома не оказалось на месте. Молоденькая секретарша сказала, что Костюков срочно выехал в район и просил её передать директору рыбокомбината свои извинения.

Доронин стоял посредине комнаты, размышляя, как ему теперь поступить.

— Думаете ждать? — спросил его чей-то мужской голос.

В углу на протёртом кожаном диване сидел немолодой, усатый, грузный человек.

— Право, не знаю, — нерешительно сказал Доронин. — Товарищ Костюков вряд ли скоро вернётся.

Усатый мужчина, кряхтя, поднялся с дивана.

— Раньше чем к ночи не вернётся, это уж можете мне поверить. Не первый день с ним дело имею. А вы у нас недавно?

— Второй день, — отозвался Доронин.

— Давайте знакомиться. Висляков. Начальник шахты. А вы, насколько я понял, директор рыбокомбината?

— Так точно.

Они пожали друг другу руки.

— Надеюсь, будем дружить. В случае чего поможете моим ребятам рыбкой.

— Надо её ещё поймать, — хмуро сказал Доронин.

— Поймаете, — уверенно сказал Висляков.