Варяги и Русь

Но никто не мог понять, откуда придёт эта помощь.

   — Разве от князя Олафа? — говорили некоторые.

Владимир всё же выступил в поход против Новгорода.

Когда до Новгорода дошли вести, что князь Владимир идёт из варяг с большою силою, народ возликовал.

Владимир вступил в бой с киевлянами, была жестокая сеча. Долго рубились воины не на жизнь, а на смерть, и никто не мог одолеть. Но вот вдруг откуда-то врезался в ряды киевлян всадник, закованный в броню. Неизвестный витязь рубил направо и налево, так, что киевские ратные люди гибли вокруг него десятками. Видя его храбрость, Владимирова рать воодушевилась и с удвоенной силой стала наседать на киевлян. Вскоре полки киевские побросали оружие и разбежались, а оставшиеся молили о пощаде.

Наконец утихла брань, зазвенела победа о щиты, и мужи новгородские вынесли навстречу Владимиру хлеб и соль.

Но Владимир не принимал приношения без своего спасителя и просил его идти с ним вместе на княжеский пир в его княжеский дворец.

   — Кто ты? — спросил его князь, беря за руку и прижимая крепко к груди.

   — Я тот, кого послала рука Провидения. Отныне ты должен уверовать во всемогущество истинного Бога, Который спас тебя от руки киевлян...

С этими словами молодой витязь повернул своего коня и скрылся.

IV

За Витичевым холмом, окружённым гигантским лесом, у самого его подножия, ютились рыбачьи избушки. Дальше, вверх по Днепру, недалеко от берега, стояла скрытая в лесу маленькая хижина. Вокруг неё лежала груда дров, приготовленных на зиму. В ней жил лесной сторож и пчельник дедушка Ероха, проводивший всё своё время в лесу и думавший только о своих пчёлах да о дочерях, которых боялся потерять. Кроме этой хижины, у Ерохи было в лесу, над глубоким оврагом, нечто вроде большой землянки, живя в которой, он наблюдал за роями пчёл. В ней же жила его семья, состоявшая из двух дочерей, занимавшихся хозяйством. У Ерохи было три дочери, но одну из них он считал потерянной, так как её похитил Свенельд, дядя и советник Ярополка, и отправил её в княжеский терем ради потехи своего любимца, который не брезговал ни простушками, ни боярскими дочерьми.

Молодая, пригожая девушка Светозора проливала горькие слёзы по своим родным и, главным образом, по своему возлюбленному Простену. Узнав о похищении Светозоры, юноша обратился к Свенельду. Тот, разумеется, отказал ему и даже посмеялся над ним. Тогда юноша обратился к князю, но и тот отказал ему в защите. В Ярополковой дружине был некто Извой, друживший с женихом Светозоры, он вступился за его невесту, выручил её из терема и поссорился с Свенельдом. Свенельд наклеветал на него Ярополку, и варяг, как он называл себя, был изгнан из дружины князя.

Закипела кровь у молодого витязя; но он сдержался и, надев доспехи, вскочил в седло и помчался в поле в то самое время, когда Ярополкова рать выступила в поход на Новгород.

Долго он ехал по полям, лесам и буеракам, обдумывая, как лучше отомстить Ярополку и Свенельду, и решил обратиться к князю Владимиру и, рассказав ему свою обиду, просить отомстить за него.

Наконец он въехал в дремучий лес; усталый конь еле передвигал ногами, пора было отдохнуть... Извой сошёл с лошади, расседлал её и отпустил пастись, а сам растянулся на траве под развесистым дубом и вскоре заснул богатырским сном.

   — Проснулся он только тогда, когда чья-то рука опустилась на его голову. Молодой витязь вскочил и, увидев, что перед ним стоит на коленях седой старик, удивился.

   — Кто ты, — спросил его Извой, — волхв или кудесник, и зачем ты потревожил мой сон?

   — Ни тот и ни другой, сын мой, — ласково улыбаясь, отвечал старик. — Я такой же смертный, как и другие, и не обладаю даром ни волхвовать, ни прорицать... Я только простой служитель истинного Бога, Которого я познал несколько десятков лет тому назад, а разбудил тебя потому, что ты стонал, я думал, ты болен.

   — Я не понимаю тебя, старик, — сказал витязь, рассматривая старца.

Он был в грубой рубашке, спускавшейся ниже колен и опоясанной верёвкой. На правой руке, обмотанной чем-то вроде шнурка с узелками, на который вздеты были маленькие орехи, виднелись посиневшие жилы. Орешки эти он перебирал двумя пальцами той же руки, и уста его как будто что-то шептали, словно он считал эти орешки.

   — Легко поймёшь, если удостоишь посетить мою старческую келейку в этом лесу и отведаешь моих хлеба-соли. Других яств у меня не найдётся, нет ни вина, ни мёда, зато есть студёная водица, которая ободрит и подкрепит тебя. Ты, я вижу, сильно устал и тебе не мешает отдохнуть на душистом сенце... Пойдём, мой сын... Уже ночь настаёт и роса опускается на землю...

Действительно, уже смеркалось, и предлагаемые стариком постель и пища соблазняли молодого человека, который только теперь вспомнил, что, выехав из Киева, он ещё ничего не ел.

Они отправились по едва заметной тропинке; вокруг было тихо, и только изредка похрустывали сучки под ногами коня, которого вёл на поводу Извой. Наконец показалась какая-то постройка, окружённая дубнячком и тополями.

   — Вот и моя келейка, — сказал старик, переходя ручеёк, который протекал мимо хижины. — Лошадку надо бы убрать под шалашик: неравно зверь нагрянет.

Старик взял повод из рук Извоя, отвёл её в находившийся подле хижины, огороженный кольями и покрытый жердями навес и дал корму. Потом они вошли в избушку с одним слуховым оконцем, служившим в то же время и дымовой трубой. Посреди избы, на каменном возвышении, лежали дрова, а подле стояло деревянное ведёрко с чистой водой. На деревянной полочке, служившей, по-видимому, и столом, стояли чашка, ковш и глиняный горшочек. В одном углу находился рядом с ним деревянный крест, на котором висели чётки, стояли два пузырька с водой и маслом, над ним висела икона Богородицы византийского письма. Дверь была открыта и пропускала в хижину тусклый свет вечера.

Войдя в избу, старик высек огонь и зажёг очаг, а затем указал на сено в углу.

   — Сядь, отдохни маленько, — сказал он Извою, — пока я накрошу в чашку хлебца да залью его сотовым медком со студёной водичкой.

Извой опустился на мягкое ложе, между тем как старик вышел из избы и вскоре вернулся с чашкой, в которую наложил мёду, вероятно, припасённого в ульях, видневшихся между кустами неподалёку от хижины. Когда всё было готово, старик сказал:

   — Ну, вот и готова моя убогая трапеза... Прошу отведать; не взыщи, чем богат, тем и рад.

Витязь скинул с себя кольчугу и придвинулся к чашке, которую старик поставил на полу.

Оба молча поочерёдно макали куски хлеба в мёд, запивая его холодной водой из ведёрка.

Наконец они закончили есть; старик перекрестился на образа.

   — Ты христианин? — спросил Извой.

   — Да, — с гордостью отвечал старик, — меня зовут Мисаилом. Имя это мне дано при святом крещении княгиней Ольгой, когда я был в дружине её отроком.

   — Как?.. Ты был у княгини Ольги, бабки Ярополка и Владимира? — воскликнул Извой.

   — Да, я был вместе с нею в Царьграде и там принял святое крещение. Прежде я жил в Киеве, а потом переселился сюда и живу здесь больше десятка лет.

   — Но ведь христианам запрещено иметь общение с язычниками, а тем более жить с ними и пускать под свою кровлю.

   — Это неправда, сын мой, — язычники такие же люди, как и христиане, и разница лишь в том, что они пребывают во тьме невежества и не знают истинного Бога... Церковь наша повелевает нам скорбеть о них и стараться просветить их ум духом истины, любить их и при случае обращать в христианство.

   — Обращать в христианство?.. Каким же образом совершается это обращение?

   — Оно совершается по собственному желанию пребывающего в невежестве, когда душа его познает Единого Бога и он прозрит своё заблуждение.

   — Но чтобы прозреть его, нужно уверовать в учение вашего Бога, Который должен отличаться чем-нибудь от нашего. Чем же лучше ваш Бог и как Его изображают христиане?