Unknown

Что было потом, достоверно не знал никто. Но поговаривали, будто герцог даже обнажил меч, который, якобы, швырнул к ногам короля, крича, что он тоже воевал с Жанной и, видимо, тоже достоин заточения! Кто-то даже видел, как свита герцога едва не сцепилась со стражниками, вызванными де Гокуром для усмирения Алансона, и, будто бы, герцог действительно был заключён в одну из комнат нижней галереи, служившей когда-то тюрьмой, но прежде запретил своим людям препятствовать его аресту. Однако, уже на следующий день кто-то другой, вроде бы видел, как король прогуливался с герцогом по небольшому садику под окнами замка, и беседовал с ним вполне миролюбиво.

Что тут было сплетней, а что правдой, да и было ли всё это так, как говорилось, знали очень и очень немногие. Но, видимо, что-то было, из-за чего сегодня и вызваны к королю остальные преданные сторонники Жанны, которые стояли теперь среди праздной толпы придворных этакими островками угрюмости и укора всем прочим, и не питали иллюзий, относительно причин своего вызова.

– А что герцогиня Анжуйская? – только и спросил остальных Дюнуа. – Она будет присутствовать?

– Наверняка, – осматривая зал с обычным хищным выражением на лице, бросил в ответ де Ре.

Мадам Иоланда, действительно, сидела в кабинете Шарля и хмуро наблюдала за тем, как он просматривает бумаги, принесённые секретарём. Наблюдала и думала, что могла бы радоваться – её воспитанник стал настоящим королём, если судить по тому, как властно он теперь разговаривает, как внимательно, без неуверенных оглядок на неё, вникает в суть тех дел, которые следует решить и с какой небрежной лёгкостью выносит суждения.

– Вы это видели, матушка? – спрашивал он, даже не глядя, смотрит она, или нет на большие листы бумаги с очень подробным рисунком какого-то собора. – Флорентийцы построили у себя нечто совершенно прекрасное! Это получше парижского, не так ли? Кто строил?

– Брунеллески, сир, – ответил секретарь.

– Достаньте мне рисунки всех его построек. Возможно, мы тоже ему что-нибудь закажем.

Герцогиня в раздражении встала.

– Боюсь, Брунеллески нам не по карману, – нервно обронила она, знаком дав понять секретарю, что хочет пить.

Шарль, наконец, посмотрел на неё и улыбнулся небрежно и даже ласково.

– Раз так, будем довольствоваться тем, что имеем.

«Да, когда-то я мечтала о таких днях, – рассеянно подумала мадам Иоланда, совсем не чувствуя вкуса той жидкости, которую ей поднесли. – Но он стал всего лишь королём…»

В кабинет вошёл де Гокур.

– Все собрались, ваше величество.

Шарль, не отрывая глаз от рисунка флорентийского собора, кивнул.

– Мне пригласить их сюда, сир, или вы встретитесь с ними в приёмной?

Шарль обвёл глазами кабинет, как будто впервые его увидел, потом пожал плечами.

– Наверное, будет лучше поговорить в приёмной. Здесь слишком по-домашнему, а мне нужен серьёзный разговор. Не так ли, матушка?

Он повернулся и посмотрел точно так же, как делал это всегда до сих пор. Но теперь в этом поиске её одобрения мадам Иоланде почудилась издёвка.

– Здесь только вы решаете, как и что сделать лучше, – вымолвила она и пошла в приёмную.

Алансон, де Ре, Дюнуа и Ла Ир уже стояли там. Все они низко поклонились, когда Шарль вошёл, но какой-нибудь сторонний наблюдатель, окажись он здесь, сразу бы отметил про себя, что, в отличие от любых других посетителей королевской приёмной эти пятеро не искали ответного взгляда короля, а напротив, отводили свой, чтобы скрыть, кто недовольство, кто досаду, кто смущение. Только де Гокур сохранял бесстрастное выражение на лице, да мадам Иоланда никуда взгляд не отводила, но смотрела прямо перед собой, как человек ничего хорошего не ждущий.

Шарль обвёл всех взглядом и криво усмехнулся.

– Вижу по лицам, что причину, по которой я вас позвал, оглашать не надо. И это хорошо, потому что я уже устал и говорить и думать на эту тему.

– Ваше величество имеет в виду осаду Компьеня? – холодно поинтересовалась мадам Иоланда.

– Не надо, матушка, – слегка устало, но почти без раздражения протянул Шарль. – Здесь все свои. Или вернее было бы сказать – ваши, потому что этих людей именно вы обличили поистине родственным доверием. Но, если желаете, я могу ещё раз повторить, что хочу, наконец, закрыть вопрос о Жанне, которую все вы прочили мне в сёстры, а может и того хуже – в преемницы.

– Никто о таком даже не думал, – не меняя ни тона, ни выражения лица произнесла герцогиня.

– А это уже не важно.

Шарль прошёл к единственному в этой комнате стулу, осмотрел его, словно прикидывая садиться ли ему, или нет, и не сел. Просто постоял с минуту, а когда повернулся к присутствующим от миролюбия на его лице не осталось ни следа.

– Вы все считали меня слабым королём, и я это чувствовал! Поэтому теперь совершенно не важно кто из вас какие планы на Жанну строил. Главное то, что я рядом с ней чувствовал себя так, словно воскрес мой безумный отец и старшие братья, и меньше всего хотел получить ещё одного родственника! Я бледнел и тускнел тем сильнее, чем ярче и смелее блистала она! Среди своих же придворных чувствовал себя последним из них! Снова последним! Трусливым, неспособным, ненужным! Даже в день коронации… Хотите знать, дорогие кузены и преданные мне маршалы, что чувствовал ваш король и брат в самый главный день своей жизни?! Он боялся! Наёмного убийцы, народного бунта, ваших благородных клинков… А знаете, кто вернул мне уверенность? Не вы, матушка, не дорогой кузен Алансон и даже не его святейшество господин де Шартр! Нет господа – мне улыбнулся сам Господь! И Он сказал, что король – это король, и ему не нужны другие родственники, кроме, разве что, наследника престола!

Шарль перевёл дух, потому что, распаляясь, кричал всё громче и бессвязней. Но успокоился он тоже быстро. Обтёр ладонью рот и, наконец, сел, закинув ногу на ногу, как будто последней фразой сам себе это разрешил.

Собравшиеся молча ждали. Они уже не отводили глаза и смотрели на своего короля с изумлением, как всегда смотрят на тех, мало интересных близких, о которых, кажется, знаешь всё, но они вдруг раскрываются с самой неожиданной стороны. Даже мадам Иоланда повернула голову. Но смотрела она, пожалуй единственная из всех, без изумления и жалости, зато с каким-то странным отчаянием.

– Я намерен в скором времени собрать новую армию, – сказал Шарль совсем другим тоном, – и рассчитываю видеть всех вас в её рядах. Поэтому, давайте здесь и сейчас договоримся – все вы заблуждались, но заблуждение своё осознали, и я вас охотно простил.

Алансон дёрнулся, но Шарль метнул на него гневный взгляд, которым словно пригвоздил к месту и мгновенно пресёк все попытки что-либо сказать.

– Ты в этом списке первый, кузен! – произнёс он угрожающе. – Эти бабьи истерики, да ещё при всём дворе… И от кого! От того, кто считал своего короля менее решительным, чем простая девчонка!

– Не простая! – не выдержал Алансон. – Она ваша сестра, сир!

Глядя на багровеющее на глазах лицо короля все подумали, что он сейчас снова закричит, но Шарль всё бешенство излил в гневном взгляде на Алансона. Потом глаза его потухли и он отвернулся.

– Всех касается, – сказал мимоходом в лицо Ла Иру. – Я не давал разрешения на рейды на Бургундских землях, особенно в то время, когда осаждён Компьен, и ведутся переговоры с Филиппом! Мирные переговоры, прошу заметить! В этой ситуации выкуп или какое-то другое освобождение девицы, которая только и делала, что призывала к войне, будет выглядеть жестом не самым миролюбивым!

Орлеанский Бастард шумно выдохнул и запрокинул голову, словно с трудом выносил происходящее, и Шарль, миновав де Ре, тут же подскочил к нему.

– И вы, кузен, прекратите взывать к моей благодарности и родственным чувствам! Я не ответил на ваше первое письмо, надеясь, что вы сами догадаетесь. Но нет, вы пишете и пишете! Так вот, сейчас я отвечу сразу на всё – я НЕ БУДУ выкупать девицу Жанну, потому что хочу вернуть мир в своё королевство, и смею надеяться, что все тут поняли меня правильно!