Исповедь королевы

Моя карета остановилась, и я сразу же выскочила из нее. Это шокировало мадам де Ноай. Она, несомненно, считала, что по правилам этикета я должна ждать, пока кто-нибудь не выйдет навстречу мне, чтобы проводить меня к королю. Но мне просто не пришло в голову подождать. Целых три недели я так жаждала любви, и вот наконец передо мной был мой дорогой дедушка, который, как уверяла меня матушка, будет заботиться обо мне, любить меня, будет моим другом. Я верила в это, и мне ничего так не хотелось, как броситься в его объятия и рассказать ему, какой одинокой я себя чувствую.

Ко мне направился человек — очень элегантный мужчина с румяном улыбающимся лицом. Его лицо напоминало морду мопса, который у меня когда-то был. Проходя мимо, я улыбнулась ему. Он казался удивленным, но тоже улыбнулся в ответ. Вскоре я узнала, что это был герцог Шуазельский, о котором мне так много говорили. Король послал его мне навстречу, чтобы он привел меня.

Но я не нуждалась в том, чтобы кто-нибудь подвел меня к королю. Я бросилась прямо к нему и упала перед ним на колени.

Он поднял меня, расцеловал в обе щеки и произнес:

— Да ты же прекрасна, дитя мое!

Его голос был мелодичным и гораздо более красивым, чем у принца Рогана. Выражение его глаз было теплым и дружелюбным.

— Ваше величество, вы так милостивы…

Он засмеялся и прижал меня к своему великолепному плащу, украшенному самыми прекрасными драгоценными камнями, какие мне приходилось видеть.

— Мы счастливы, что вы наконец-то приехали к нам, — продолжал он.

Когда мы взглянули друг другу в глаза и он улыбнулся, мой страх и ненавистное чувство одиночества исчезли. Он был стар, но никто не думал о его возрасте. Он был царственный и в то же время великодушный, его манеры были безукоризненны. Я покраснела, вспомнив о том, как плохо я говорю по-французски. Мне так хотелось понравиться ему!

Он снова обнял меня, как будто действительно испытал ко мне нежность. Его глаза внимательно изучали меня с головы до ног. Тогда я еще не знала о его склонности к юным девушкам моего возраста. Я думала, что вся его доброта, весь его интерес и лестное внимание — это проявление его особенной любви ко мне. Он слегка повернул голову, и вперед вышел мальчик, высокий и неуклюжий. Он отвел свой взгляд от моего лица, как будто я нисколько его не интересовала. Его безразличие, особенно после теплого приема, оказанного мне королем, подействовало на меня как удар. Чувства, которые он вызвал во мне, были столь противоречивы, что я даже не пыталась разобраться в них. Ведь этот мальчик был моим мужем. Он был пышно одет, но как непохож он был на своего деда! Казалось, он не знал, куда деть свои руки.

Король произнес:

— Мадам дофина оказывает нам честь и удовольствие своим присутствием.

Мальчик выглядел застенчивым. Он стоял, не говоря ни слова, не двигаясь, и только глядел на кончики своих сапог. Я решила прорваться сквозь его равнодушие и, шагнув к нему, подставила ему свое лицо для поцелуя. Ведь если король поцеловал меня, то почему бы мне не поцеловать своего жениха? Он в испуге отпрянул от меня, но потом сделал движение в мою сторону, словно заставляя себя выполнить какую-то неприятную обязанность. Я почувствовала прикосновение его щеки к моей, но его губы не коснулись меня, как прежде губы короля.

Я повернулась к королю. Хотя он не подал виду, что поведение дофина показалось ему странным, я поняла, что он рассердился, потому что я всегда быстро улавливала реакцию людей. В моей голове промелькнула мысль, что я не понравилась дофину. Я вспомнила о Каролине, которая пролила столько слез, потому что ее выдали замуж за уродливого старика. Но я не была ни стара, ни безобразна. Сам король считал меня очаровательной, и большинство знавших меня людей придерживались того же мнения. Даже старый Каунитц считал, что в моей внешности нет ничего, что могло бы препятствовать замужеству.

Король взял меня под руку и представил трем старым дамам, которые показались мне самыми странными особами, каких мне приходилось видеть. Он сказал, что это мои тетушки: Аделаида, Виктория и Софи. Мне они действительно показались безобразными и даже более того — ужасными. Они напоминали мне старых ведьм из одной пьесы, которую я как-то видела. Старшая из них, которая, очевидно, была среди них главной, стояла на полшага впереди остальных. Вторая была полная, и лицо ее было несколько добрее, чем у ее сестер. А третья была самой уродливой. Но они были моими тетушками, и я должна была стараться полюбить их. Поэтому я подошла к мадам Аделаиде и поцеловала ее. Она сделала знак мадам Виктории выйти на полшага вперед, что та и сделала, и я поцеловала ее тоже. Затем настала очередь мадам Софи. Виктория и Софи выглядели как два солдата на параде, а Аделаида — как офицер, который ими командует. Мне хотелось рассмеяться, но я знала, что не смею этого делать. Потом я подумала, как забавно было бы, если бы я очутилась вдруг в своей комнате в Хофбурге вместе с Каролиной и рассказала ей об этих моих новых родственниках, изображая их по очереди. Я могла бы изобразить каждую из этих трех странных сестер. А еще я изобразила бы дофина.

Король сказал, что с остальными членами семьи я познакомлюсь позднее, и, взяв меня за руку, сам помог мне сесть в свою карету. Я сидела между ним и дофином. Затрубили трубы, загремели барабаны, и мы тронулись в путь к городу Компьеню, где нам предстояло провести ночь, прежде чем продолжать свой путь в Версаль.

Пока мы ехали, король беседовал со мной, и его мягкий голос словно ласкал меня. Кроме того, король ласкал меня и по-другому, похлопывая и поглаживая мою руку. Он говорил, что уже полюбил меня, что я — его дорогая внучка, что этот день — один из самых счастливых в его жизни, потому что в этот день я вошла в их семью.

Я чувствовала, что смех рвется у меня изнутри. Я так боялась этой встречи! Много раз мне приходилось слышать, как об этом человеке говорят с благоговейным страхом. По словам моей матушки, он был величайшим монархом во всей Европе. Я представляла его себе суровым и грозным. И вот он был здесь, передо мной, держал меня за руку и вел себя почти как влюбленный. Он говорил мне такие приятные вещи, как будто я оказывала ему величайшую честь, став женой его внука. В то же время моя матушка внушала мне, что, наоборот, это мне была оказана великая честь. Пока король болтал со мной и вообще вел себя так, как будто это он был моим женихом, дофин сидел рядом, угрюмый и молчаливый.

Впоследствии мне пришлось многое узнать о короле. Его всегда очаровывали юность и невинность, то есть как раз те качества, которыми я, несомненно, обладала. Возможно, он действительно жалел о том, что я не его невеста. Когда он видел хорошенькую молодую девушку, у него всегда появлялось желание обольстить ее. Что касается дофина, то он, наоборот, при виде молодой девушки желал только одного — бежать прочь от нее. Но мое воображение добавляло драматизма и рисовало то, чего в действительности не было. На самом деле король вовсе не был влюблен в меня, как я это легкомысленно вообразила себе, а дофин вовсе не испытывал ко мне ненависти. Ничего столь драматического в действительности не произошло. Мне предстояло еще очень многое узнать о привычках французов вообще и семьи, к которой я теперь принадлежала, в частности.

По прибытии в Компьень король сказал мне, что желает представить меня некоторым из своих кузенов, принцам королевской крови. Я ответила, что буду счастлива познакомиться со всеми, но что члены моей новой семьи особенно интересуют меня.

— И ты также очень интересуешь их, — ответил он с улыбкой. — Они будут очарованы и счастливы, и все они будут завидовать нашему бедному Берри.

Дофин, чье имя было герцог Беррийский, сидел, отвернувшись от нас, как бы показывая всем свои видом, что охотно уступил бы меня. При виде этого король мягко сжал мою руку и прошептал:

— Он просто сражен своим счастьем, бедный Берри!

Меня провели в королевские апартаменты, и там я познакомилась с принцами. Первым из них был герцог Орлеанский, приходившийся внуком дяде короля. Вторым был герцог Пантьеврский, внук Людовика XIV (позже я узнала, что его матерью была мадам де Монтеспан, любовница короля). Затем — принцы Конде и Конти. Все они показались мне очень старыми и неинтересными. В тот день мне представили также некоторых молодых членов королевской семьи. Одной из них была принцесса де Ламбаль. Ей был двадцать один год, и мне она казалась уже немолодой. Но я сразу же заинтересовалась ею и даже почувствовала, что могла бы полюбить ее. Ведь я так отчаянно нуждалась в друге, которому могла бы довериться! Она была уже вдовой, и брак ее был очень несчастливым. Слава Богу, он продолжался недолго — всего лишь два года. Как мне рассказали, ее муж сделался «больным» вследствие любовной связи. Он вел чрезвычайно бурную жизнь и впоследствии умер. Несчастная Мария Тереза! В то время, когда мы с ней познакомились, в ее обязанности входило быть постоянной компаньонкой своего свекра. Он был довольно странным человеком и все время был занят тем, что оплакивал своего сына. Единственное, что интересовало его помимо этого, была его коллекция часов. Если он не горевал о смерти сына, то кудахтал над своими часами: заводил их и надоедал всем, кому только мог, демонстрируя их. Если бы я знала об этом, я бы посочувствовала ей. Жизнь принцессы де Ламбаль состояла из одних лишь поездок из замка в замок вместе со своим странным свекром и его коллекцией часов. Все же я нашла утешение в нашей встрече. Та минута, когда мне представили принцессу, до сих пор наиболее ясно сохранилась в моей памяти по сравнению со всеми остальными представлениями, непрерывная череда которых, как мне тогда казалось, будет длиться вечно.