Царица Армянская

царицы. Все несли святую воду в кувшинах и кропили царицу и ее свиту.

Вокруг курился ладан. Приближаясь к Мари-Луйс, люди сбрасывали с ног

обувь. Царицу земными поклонами приветствовали и хетты, бежавшие от своего

царя и нашедшие убежище в Нерике. Одеты они были в женоподобные балахоны.

В сочетании с их бородатыми лицами это выглядело довольно-таки комично.

Один из них вдруг выкрикнул:

— О богоравная царица, не отдай нас нашим мучителям на истязание!..

Юноши-армяне ярко раскрасили свои полуобнаженные тела. Идущие впереди

царской процессии дворцовые рабы несли медные и глиняные подносы с огнем

для храма Мажан-Арамазда. Встречный люд, примыкая к шествию, громко

приветствовал свою царицу.

— Слава светоносной царице нашей!.. Слава!..

И каждый считал за долг и за счастье прикоснуться губами к полам ее

развевающихся одежд. Девушки и парни поспешно надевали на ноги цепи, как

бы спасаясь от недоброго глаза и от беды, когда будут проходить мост через

пропасть, называемую адовой. Царица время от времени снимала с себя то

одно, то другое из украшений и одаривала девушек, тянущихся к ней с

восторгом и поклонением.

— Иди, дочь моя, — говорила она при этом, — припади к священным

стопам Мажан-Арамазда!

Все, кто получал маленькие подарки царицы, чувствовали себя очень

счастливыми. Веселыми были все сопровождавшие царицу, от мала до велика.

Таги-Усак, опередив царицу, задолго до нее был в храме Мажан-Арамазда

и коленопреклоненно молился перед алтарем. Откуда-то сверху пробивался

узкий луч света и падал прямо на каменный лик великого бога, делая его до

ужаса грозным, словно бы ожившим.

— О, Мажан-Арамазд, всесильный и справедливый, вырви из моего сердца

черный источник греха! Сделай так, чтоб я стал для Мари-Луйс глыбой льда,

нежеланным и чужим! О единственный и всемогущий бог наш, сжалься надо

мной, будь милосердным!..

Шум на улицах все усиливался. Горожане выносили из дома навстречу

царскому шествию сухофрукты, сладкие напитки, пиво и наперебой стремились

угостить и царицу и ее свиту.

Улицы города чисто выметены и политы. На крышах домов выставлены

изображения разных идолищ-богов. «О пресвятая Эпит-Анаит, — думала про

себя Мари-Луйс, — какое множество богов у народа Хайасы! Зачем их

столько?»

Как заноза сидела эта боль в сердце царицы. Бог Митра, Шант, Лелван,

богиня Нуар и сколько еще других!.. «Кто ты, Шант, откуда ведешься? И за

что я должна почитать тебя богом?.. Легко сказать: поклоняйтесь только

одному богу. А как свершить небывалое?..» Хорошо, если бы Мажан-Арамазд в

подтверждение своей великой силы сам бы сотворил такое, что всех убедило

бы в его могуществе, чтобы все поверили в него, все те, кто не верит ей,

Мари-Луйс...

Процессия подошла к храму Мажан-Арамазда. Сотни жрецов встречали

царицу, воскуряя ладан.

Мари-Луйс не поспешила к ним навстречу. Мрачный взгляд ее черных глаз

говорил не столько об усталости, сколько о досаде и недовольстве. Она

словно бы вызывала на поединок и сонм богов, и весь мир. В ее длинных

черных ресницах сверкали иссиня-белые белки. Цвета вороньего крыла волосы,

разделенные на прямой пробор, были заплетены и уложены в высокую прическу.

На губах блуждала загадочная улыбка. Округлые плечи оголены, шея высокая,

и кожа такая тонкая и прозрачная, что кажется, выпей Мари-Луйс глоток

воды, будет видно, как он пройдет по гортани.

Внешне царица выглядела в этот день достаточно ровной и спокойной,

как Евфрат в Тегарамской долине, но душа ее бушевала. Не давали покоя все

те же волнения, все тот же внутренний голос. «В душе всякого смертного

противоборствуют и вера и неверие, и все это болит, как рана», — думала

Мари-Луйс. Видно, потому она и жила как бы двумя жизнями, враждующими одна

с другою. И примирить их, эти две ее жизни, может только могила.

Великий жрец Хайасы Арванд Бихуни, а за ним и другие жрецы,

почтительно кланяясь, приблизились к царице. Дочери властителя Нерика с

отвращением отпрянули. Омерзителен был им вид жреца, иссохшего и словно бы

змеиной кожей обтянутого. Такое впечатление производила пятнистость кожи

лица — темные точки среди серебрящейся щетины. Мари-Луйс сумела скрыть

свое отвращение.

— Подойди, великий жрец Арванд Бихуни. Не лишай меня твоего

приветствия и себя возможности поклониться своей царице.

Великий жрец, подобрав полы своего хитона, низко склонился перед

Мари-Луйс. Приблизились и хеттские жрецы. От армян они почти ничем не

отличались.

После длинных приветственных речений Арванд Бихуни торжественно

возгласил:

— Бог Нерика Шант доволен, что ты прибыла к нему на поклонение,

великая царица наша! Золотом осенило солнце рождение сегодняшнего утра!..

Царица в упор посмотрела ему в глаза:

— А я вовсе не к Шанту, а к единственному и неколебимому богу

Мажан-Арамазду прибыла на поклонение, о великий жрец Хайасы! Разве тебе

это неизвестно?

Армянские и хеттские жрецы еще ниже опустили головы. Никто не

предполагал, что будет свидетелем такого упорства царицы.

— Что делают в нашем городе хетты, досточтимый Арванд Бихуни? —

спросила Мари-Луйс.

— Они паломники, великая царица. Это давний обычай. Соседи-хетты

исстари приходят с великими дарами в Нерик поклониться нашему общему

покровителю богу Шанту. Так заведено.

Из хеттов вышел вперед один из жрецов и, отбивая земные поклоны,

сказал:

— Я великий жрец Верхней земли хеттов Кама Вараш, из рода

возлюбленного богами солнцеподобного нашего царя Мурсилиса!..

— Однако что вы, хетты, потеряли и что ищете в Нерике? — прервала его

царица.

— Бог Нерика Шант очень почитается хеттами, прекрасная царица. Мы

прибыли к нему с жертвоприношениями. Он ведь прежде был только нашим

богом, а уж потом и вы, армяне, стали ему поклоняться.

Царица подняла свой жезл.

— Может, скажете, что и этот Нерик некогда был вашим?! А?..

— Такого у нас на уме нет, волею богов прекрасная царица! Утверждать

эдакое было бы греховно. А грехи ведь караются богами...

Мари-Луйс сочла излишним вести дальнейший разговор при всей людской

толпе. И Арванд Бихуни взглядом молил ее о том же. Хетты прибыли со

щедрыми дарами, и ему не хотелось их обижать.

Царица первой подошла к распахнутым вратам храма. Арванд Бихуни молча

снес эту дерзость. По извечной традиции, при свершении ритуальных обрядов

первыми в храм ступали только жрецы. Никто, даже цари, не имел права

нарушать этот обычай. Мари-Луйс пока единственная, кто отважился на

подобное. Да простится ей!..

Сейчас у царицы был такой вид, словно она идет на охоту в камышиные

заросли на Евфрате и верит в удачный ее исход. Однако, первой переступив

порог двери, она дождалась, пока с ней поравняется Арванд Бихуни.

— Хетты собираются принести жертву богу Шанту? — спросила она.

— Да, великая царица. Именно затем они и прибыли к нам в Нерик.

Мари-Луйс не взглянула на него.

— Что бы нас ни ожидало впереди, Арванд Бихуни, мы не должны

забывать, что страна армян никому и ничем не обязана. Мы сами себе

хозяева. Вся наша жизнь — это солнце, этот храм, наши познания, все, что

мы имеем, — от нашей родной земли. И нам надлежит оберегать от бед нашу

землю, наш народ! Тебе понятно?..

— Понятно, — прохрипел в ответ Арванд Бихуни.

Грудь у него была узкая, впалая, живот вздутый, рот беззубый, веки

воспаленные.

В числе паломников был и Таги-Усак. Своей красотой и стройностью он

резко выделялся среди всех. Глядя на него, Мари-Луйс негодовала и сама на