Честь

— Здравствуйте, дети! — радостно восклицает Великий Князь, не дожидаясь рапорта дежурного офицера.

— Здравия желаем, Ваше Императорское Высочество! — нестройно звучат детские голоса с разных мест длинного ротного зала. Из классов высыпали все кадеты… Окружили кольцом Великого Князя. Начинаются игры… чехарда… бег на перегонки… бег в мешках… Шумно, весело и просто. Великий Князь сам руководит играми и раздает победителям пакетики с конфетами. Дядьки приносят канат, пробовать силу — кто кого перетянет. Первые отделения 1-го и 2-го классов против вторых отделений тех же классов.

Кадеты с шумом берутся за канат: впереди силачи и в конце слабосильная мелюзга 1-го класса. Великий Князь, дежурный воспитатель, и только что прибывший в роту полковник Евсюков, стоят в центре. Свисток дежурного воспитателя… Все смолкло… потянули… Первое время, пока не иссякли силы, обе стороны стойко отстаивают свои позиции. Великий Князь подбадривает тех и других, лицо все чаще и чаще озаряется доброй улыбкой, отражающей любовь к детям. Вдруг кадеты вторых отделений сделали один, другой, третий удачный рывок, противник зашатался и, потеряв баланс, заскользил по полу. Великий Князь перебежал на сторону слабых, взялся за канат, восстановил равновесие сил, и через несколько секунд черная экзальтированная масса покатилась обратно, заскользила и, оглашая воздух детскими, звонкими голосами, как орехи, рассыпалась по паркету. К радости одних и к горечи других сторона Великого Князя победила… Побежденные и победители плотным кольцом обступили Великого Князя. С разных сторон искорками беспредельного обожания горели детские глаза.

— Ну, а теперь, дети, по классам… — готовить уроки… Я завтра приду и буду спрашивать вас… Я строгий, — закончил Великий Князь, с улыбкой оглядывая коротко стриженные головы кадет.

Кадеты молча побрели в свои отделения, унося в своих сердцах ласку и тепло, согревшие их маленькую казенную жизнь…

…Шесть часов утра… Час подъема… Великий Князь в спальне 2-ой роты. Со всех сторон слышится сладкое посапывание крепкого, молодого сна… Оторопевший от неожиданной встречи с Великим Князем горнист, надув румяные щеки, нестройно трубит утреннюю зорю. Великий Князь с улыбкой наблюдает, как, испуганные резким звуком трубы, просыпаются, вскакивают кадеты, идет с ними в просторную умывалку, где из больших подвесных кранов плещется холодная вода, до красна разогревая детские мускулистые тела; сам делает утренний осмотр, журит за плохо вычищенные ногти, с ротой поет молитву перед ротным образом и с аппетитом ест холодную кадетскую котлету, отпивая из кадетской кружки сладкий горячий чай.

За четыре дня пребывания в корпусе Великий Князь не пропустил ни одной трапезы, и желанным дорогим гостем побывал на каждом столе огромной корпусной столовой. Для всех, в зависимости от возраста, у него находились простые теплые слова, оставлявшие в сердцах кадет глубокий след обожания. С малышами, только что оторванными от семьи и еще не свыкшимися с суровой обстановкой корпуса, он шутил, рассказывал смешные истории, радовался их веселому смеху, и сам хохотал с ними. С юношами 2-ой роты он вел более серьезные беседы: о необходимости хорошо учиться, быть примерного поведения и постепенно подготовлять себя к высокому званию будущих учителей солдат. Во время завтраков и обедов с кадетами выпускного класса Великий Князь любил повторять одну и ту же фразу. Задумается, окинет ласковым взором кадет, и как то проникновенно скажет:

— В мире я самый счастливый отец… У меня 15 тысяч сыновей в возрасте от 10 до 17 лет, и все кадеты, все будущие верные защитники Отечества и Престола.

Остается неизвестным, знал или не знал Великий Князь, что его аппетит и повышенная любовь к кадетскому столу приносили большой убыток инвентарю корпуса, ибо в силу прекрасной юношеской традиции, каждая тарелка, на которой он ел, каждая кружка, из которой он пил, забиралась кадетами, разбивалась на мелкие кусочки и раздавалась на память. Особенно ценились кусочки с нетронутой буквой «К». Корпусная посуда была белая с синими буквами С. К.

Эти кусочки разыгрывались в лоттерею, имевшую 10 билетов по числу кадет за столом. Администрация корпуса, конечно, знала о существовании этой, на первый взгляд может быть не совсем разумной, традиции, но она всемерно поддерживала ее, как выявление чистой детской любви к Великому Князю.

ВЕЛИКОКНЯЖЕСКАЯ ПОДКЛАДКА

Дедушка «Крокодил» был корпусной швейцар и едва ли кто-либо из кадет корпуса знал его настоящее имя. Знали только, что он бывший солдат времен Александра 2-го, что вот уже 20 лет, верой и правдой, служит в корпусе. Красивый, статный старик с копной вьющихся седых волос, с холеными седыми усами и бакенбардами, он с достоинством носил шитую галунами ливрею и никогда не потворствовал шалостям кадет на территории швейцарской комнаты. В деле же сохранения традиций корпуса, зачастую не совсем разумных, он, пренебрегая возможной ответственностью, был всегда на стороне кадет и в трудные минуты даже был их помощником.

Так было и теперь… Традиция корпуса повелевала, чтобы даа кадета 3-ей роты, помещавшейся на одном этаже с швейцарской, во время завтрака вырезали красную генеральскую подкладку с шинели Великого Князя. Вырезанная подкладка передавалась в строевую роту, где доморощенные портные резали ее на мелкие кусочки, по числу кадет корпуса, и раздавали каждому кадету, как память посещения корпуса Великим Князем. На перемене, после второго урока, оба отделения 2-го класса тянули жребий, кому быть подкладочными хирургами. Жребий достался Искандару Мальсагову и Жоржику Брагину.

Как только рота ушла на завтрак, «заговорщики-Еырезатели», вооружившись перочинными ножами, направились в швейцарскую. Поставленные в рамки ограниченного времени, зная бдительность и крутой нрав «Дедушки Крокодила», они заметно нервничали и не уверенные в его поддержке, пробирались тайком. Но их опасения были напрасны. Старик уже ждал их, и как только они переступили порог швейцарской, нетерпеливым шопотом спросил: —«Струменты есть?» Кадеты показали перочинные ножи.

— Эх вы — стрижи шустрые… Да ведь за Штиглец-сукно я в ответе буду… Не ровен час, порежете, — раздраженно проговорил Дедушка Крокодил, торопливо вынимая из кармана ливреи большие, острые ножницы.

Он сам подвел кадет к шинели Великого Князя, рядом с которой висела другая, тоже с генеральской подкладкой.

— Эту не трожьте… Лайминга, — сказал швейцар и отошел в сторону.

Искандар отвернул полу великокняжеской шинели, Жоржик присел на корточки и похолодевшими, трясущимися руками начал резать широкое поле красной подкладки.

— Скорей, скорей… Ну, что ты там мямлишь… не можешь вырезать подкладку, — топотом торопил друга Искандар.

— Боюсь сукно порезать…

Сложная операция заняла 10 минут, в течении которых «Дедушка Крокодил» искусственно бодро ходил по швейцарской, фальшиво напевая себе в усы какой-то бравурный, военный марш. Мокрые от волнения, комкая полы вырезанной подкладки, кадеты с благодарностью вернули «Дедушке Крокодилу» его ножницы и быстро направились в роту, когда услышали позади себя хриплый голос старика:

— Меня не забудьте… И мне кусочек принесите…

Швейцар подошел к шинели Великого Князя, распахнул полы… С темно серого фона сукна на него с молчаливым укором смотрели неровные зубцы жалких остатков подкладки. Старик задумался, покачал головой, по морщинистому лицу скользнула, чуть заметная, счастливая улыбка, словно он радовался, что подкладочная операция прошла благополучно, что традиция сохранена, что Великий Князь уйдет из корпуса без подкладки…

— Вот это любовь… эх, стрижи шустрые, — тихо сказал он, опуская полы шинели.

Рота возвращалась с завтрака… В классе Жоржик с увлечением рассказывал обступившим его кадетам об этапах подкладочной операции, а Искандар с гордостью демонстрировал перед экзальтированными слушателями неровные полосы красной подкладки. В класс неожиданно вошел дежурный офицер полковник Манучаров.