Шелковый путь

— А чего тут объясняться? И так все ясно, — не согласился Малютка.

— Давай забудем наши разногласия, забудем землемерную комиссию, — заюлил Басбух. — Тогда я пострадал справедливо. Ты прав. Но зачем быть посмешищем для людей, честь-то у нас общая? Зачем делать так, чтобы злорадствовали наши враги?

Малютка даже и не посмотрел в его сторону, однако вспыхнул, как сухой камыш от огня, не сумев овладеть собой:

— Вы тут шепчетесь в прохладной комнате, сговариваетесь, а я брожу в тугае в поисках разбежавшегося скота, весь заеденный комарами, ободранный до крови колючками. Все, хватит с меня! Натерпелся! Пойду к самому Гайнекену! Сейчас же.

Малютка круто повернулся и направился к двери. Директор вскочил и, сметая на ходу стулья в кабинете, догнал Малютку, усадил его на диван, как тот ни упирался. Потом велел секретарше принести чаю. На глаза ему попался Басбух, и директор с яростью накинулся на него. Тот стал отступать к дверям, бормоча что-то невнятное в свое оправдание, и выскочил в коридор, спасая свою голову.

Малютка и директор остались одни. Секретарь внесла фарфоровый чайник, закутанный полотенцем, и стала разливать в небольшие пиалки. Малютка сделал жадный глоток и чуть не поперхнулся. В чайнике, оказывается, был коньяк. Директор услужливо подсунул ему плитку шоколада:

— Самое лучшее лекарство для твоих потрепанных нервов.

Крепкий напиток обжег горло Малютке и вихрем ударил в голову. Он отдышался и с трудом проговорил:

— Я не злой человек, но тут уж вскипел! Так поступить с казенным скотом.

— Малютка, дорогой, поживешь — увидишь, я эту собаку до смерти доведу. Все вернет обратно до последнего копыта. Только я прошу, повремени с районом, зачем выносить сор, подумаем о нашей чести. Уважь старшего брата…

— Да ведь я невольно вскипаю!

— Я сам вскипаю, — сказал директор. — Но ты сегодня иди и отдохни, наберись терпения. Завтра пораньше приходи ко мне. Я тебя поставлю на хорошую должность.

Он взял чайник и налил в пиалы.

— Мне хватит, — сказал Малютка.

— Давай выпьем за честь и мое спокойствие, — сказал директор, не обращая внимания на слова Малютки. — Не будем высокомерничать, переливать через край. В конце концов, справедливость выиграет. А этого типа я больше и близко не подпущу к скоту.

Малютка подумал, что директор тут не виноват, его самого подвели, и вот теперь мучается, места себе не находит. Он решил не спешить, время еще есть, сегодня можно отдохнуть, обдумать все как следует, а уж потом действовать.

Он еле дотащился до дому, усталость и коньяк доконали его.

Семья Малютки занимала две комнатки в финском домике. Впрочем, одно название, что семья: их было всего двое с женой. В комнате ничего не было, кроме двух железных коек, печки да стола, списанного и выброшенного из конторы.

С женой Малютка жил неважно. Она редко ночевала дома. При любом удобном случае уезжала в гости к своей родне. И теперь ее не было дома, видимо, уехала погостить к родителям.

Малютка растянулся на железной койке с газетой в руках и вскоре задремал. Проснулся от духоты, в груди что-то давило. Он выволок постель на улицу и устроился на лавочке перед домом.

Привычка спать на улице, едва наступят теплые дни, осталась у Малютки с детства. Он любил смотреть на небо и разглядывать далекие звезды.

Овчарка Басбуха, дом которого находился рядом, всю ночь оглашала окрестности лаем, не давала ему уснуть. Только под утро он задремал, но тут же проснулся с испугом, весь обливаясь холодным потом. Ноги у него заледенели, в груди давило и болело. Он приподнялся, но снова рухнул в постель. Словно сквозь позвоночник у него кто-то продел длинную иголку. Совсем теряя сознание, он вскрикнул жалобно и протяжно. В это время из конторы возвращался ночной сторож и услышал стоны Малютки. Он подбежал к нему со словами:

— Что с тобой, родной мой?

— Ох! — простонал Малютка, не в силах выговорить ни слова. Сторож острым взглядом окинул стонущего, ворочающегося Малютку и завопил на всю улицу:

— Каракурт! Каракурт напал! О-о-о!

Потом сторож кинулся в ближайший дом, а оттуда выскочил сосед Малютки Басбух, на ходу надевая пиджак.

— Не надо теряться, аксакал, — сказал он сторожу. — Против каждого яда есть противоядие. Кстати, наш каракурт не то, что каракурт Кызылкумов. От того сразу протянешь ноги. Сейчас я его вылечу, не беспокойся.

Он велел принести из дома бутылку водки, вылил, ее в пиалу. Сторож запротестовал:

— Не поможет. Скорее садись на мотоцикл и лети к старику Макулбеку. Он умеет заговаривать яд!

Однако Басбух, не слушая его, заставил выпить водку, укрыл Малютку двумя одеялами и сказал:

— Яд выводят ядом.

— А я говорю, поезжай за Макулбеком! — кричал сторож. — Только он может помочь бедняге! Если яд подымется выше, прервется дыхание!

— Дам выпить еще одну бутылку!

— Надо заговорить яд. Это может сделать Макулбек!

— Религиозные суеверия. Все эти заговоры — одна болтовня.

Пока они спорили, солнце уже взошло, а Малютке не стало лучше. Не хватало воздуха, стискивало грудь, временами мутился разум. Драгоценное время для спасения его жизни сокращалось с каждой минутой. Наконец джигит потерял сознание…

Карыкбол узнал о случившемся только в полдень. Он подкатил к дому Малютки на своем «газике», разогнал всех, погрузил больного в машину и велел шоферу гнать в районную больницу. Слава богу, машина не сломалась в дороге, Малютку благополучно доставили в больницу и передали в руки врачам. Те не мешкая засуетились вокруг больного. Один измерил давление, другой послушал сердце, третий сделал укол. Сделали также надрезы на бедрах и выпустили почерневшую кровь.

Широкоплечий русский врач сказал Карыкболу:

— Вы запустили болезнь. Надо было привезти его сюда немедленно после укуса каракурта.

Карыкбол зашипел от злости, как змея:

— Эти подлые темные людишки ничего не сказали мне. Только зря теряли время, споря друг с другом. Я узнал поздно. Ну, дружище, не пожалей себя! Спаси самого уважаемого джигита нашего аула. Если он умрет, то позор упадет на мою голову, на все мое поколение, на всех потомков.

— Сделаем все, что в наших силах, — сказал врач.

Выходя из палаты, Карыкбол бросил взгляд на Малютку. Тот вытянулся на койке с помутневшими, бессмысленными глазами, взгляд его блуждал по потолку.

Сдерживая рыдания, Карыкбол выскочил в коридор, сел в машину и поехал к дому главного врача Едиля. Ему было безразлично, дома тот или нет, может быть, человек в отпуску или чем-то занят, вытолкает его за дверь. Но сидеть сложа руки Карыкбол не мог,

Он подбежал к двери и позвонил. Едил на его счастье был дома. Он рассказал ему обо всем в подробностях и умолк, будто прирос к стулу, из глаз побежали слезы.

Потом они поехали в больницу, и началась борьба за спасение жизни Малютки. Начались консилиумы, споры, раздумья, и все для того, чтобы спасти его жизнь. Карыкбол впервые увидел людей, о которых читал только в книгах или видел в кино, людей, которые проводили бессонные ночи у постели больного, лишь бы спасти его, не требуя взамен ничего. В эти дни он по-настоящему понял, что в жизни есть нечто более весомое, чем получка, чин, богатство, — это честь, человечность. И только ими определяется настоящая цена человека. Он понял, что для мыслящего человека печаль преобладает над радостью, и главное мучение, главная пытка — это мысль, которая вполне благополучному здоровому человеку другой раз не дает спать ночами.

Он несколько суток просидел у постели Малютки, не зная, что бросить на колеблющуюся чашу весов его жизни, чем помочь страдальцу.

Через месяц Малютка встал с постели как призрак и, опираясь на палку, вышел из больницы.

Весь город был залит летним солнцем, но ему тяжело дышалось здешним воздухом, пропитанным чадом машин. Ему тяжело было смотреть на длинные улицы, забитые народом, словно вены на висках уставшего человека. Но у него здесь были еще свои дела, и они повели его за собой.