Шелковый путь

Басбух — джигит опытный, человек с характером, не зря ведь он работал главным бухгалтером, — взял ферму в свои руки, и все у него закрутилось, завертелось. Весь ушел в работу засучив рукава. Короче говоря, человек сел на своего конька, пошел в гору, расправил плечи. Слова ему теперь не скажи. И до этого любил прихвастнуть, а теперь и подавно, заслушаешься, незаменимый стал человек. Ну я смекаю, тут что-то не так, откуда в нем столько спеси и чванства? Уж не в том ли причина, что стал заведовать фермой? Пятьсот голов крупного рогатого скота, шутка ли. Да, решил я проверить свои подозрения…

— Ну и как? — спросил Едил. — Что из этого вышло?

— Слушай дальше. У нас в ауле есть один джигит по имени Кулшыгаш. Люди его прозвали Малюткой. Не потому, что он дитя по возрасту, а потому, что человек он прямой и открытый, душа нараспашку. Так вот, я освободил его от риса и сказал: «Ты сын казаха, со скотом управляться умеешь, не привыкать, пойди на ферму, пересчитай каждую голову, сколько там бычков, коров, телок — будешь пастухом». Так вот, этот Малютка согласился, видя, что я ему ничего худого не желаю. Согласился, но сказал: «Хорошо, возьмусь за это дело, но, если недосчитаюсь хоть одного копыта, подниму тревогу». Меня это немного покоробило, он, видите ли, ставит мне свои условия. В общем, весь этот сыр-бор начался из-за Малютки…

— Да, но при чем же здесь я? — развел руками Едил. — Я, главный врач, и твои коровы?

— Видишь ли, братишка Едил. Многословие не украшает человека. Скажу прямо. Этот самый Малютка лежит сейчас в твоей больнице, душа его между небом и землей. Вся моя честь и слава теперь зависят от тебя. Придумай любой способ, только спаси его.

И Карыкбол умолк, побледнев и сгорбившись на стуле.

Вот что произошло в совхозе «Сунаката» на самом деле. За год до того, как Кулшыгаш попал в больницу, он довел до полного отчаяния всех руководителей и специалистов совхоза, доказав перед авторитетной земельной комиссией, что риса у них посеяно намного меньше плана, сводка составлена незаконно и урожай не соответствует действительности, то есть цифры завышены. Естественно, все в ауле были недовольны и прозвали Кулшыгаша «черноухой напастью». Откуда ему было знать, простодушному, что все связаны в ауле одной нитью, каждый друг другу сват или брат и много темных углов и закутков в их отношениях, а жизнь намного сложнее и запутаннее, чем та, о которой пишут в газетах и говорят с трибун.

Сделав свое дело, добившись справедливости, Кулшыгаш продолжал со спокойной совестью орудовать кетменем и ухаживать за всходами. Но аульное начальство, как говорят, с тех пор повернулось к нему спиной. Оно никак не могло простить ему ту некрасивую истину, которую он открыл землемерной комиссии. В один миг Малютку освободили от должности звеньевого.

Аульчане не давали ему покоя, каждый считал своим долгом поучить уму-разуму. Мол, ты не понимаешь, откуда ветер дует, всегда ломишься в открытые ворота, не знаешь, что почем и как, кому дать и от кого взять. В общем, ведешь себя так, будто только вчера на свет появился, сущий ребенок, малютка.

С тех пор и стали его сторониться. Дела, конечно, шли своим чередом, дела не совсем безвинные, но злоумышленники старались, чтобы Малютка в такие минуты спал или был где-нибудь подальше от греха.

Если какой-нибудь проныра запускал руку в косяк лошадей, бдительно охраняемый самим директором, то не беда, если кто-нибудь увидит, главное, чтоб не знал ничего Малютка.

Если какой-нибудь деляга брал отпуск, собираясь на курорт, и созывал гостей, своих толстокошельковых единомышленников, с которыми не раз приходилось делить и страх, и незаконную прибыль, то лучше, чтобы об этом не знал дотошный и прямодушный Малютка. У него ведь что в голове, то и на языке.

За короткое время аульное общество отвернулось от Малютки по примеру начальства. А без общества, дело известное, человек становится наподобие аппендикса: существует, но для чего, неизвестно.

А Малютка при всем своем простодушии и наивности приметил, что те, против которых он выступил, как будто бы стали еще более авторитетными среди аульчан и чувствуют себя нисколько не хуже. А его собственная жизнь заметно усложнилась. Работал как вол, по семь потов проливал, а получал крохи. Малютка не раз задумывался, почему он работает больше всех, а заработок у него курам на смех.

Как тут не возьмет досада? Другой бы на его месте, конечно, сразу сообразил что к чему, то есть что плыть против течения нет никакого смысла, когда можно плыть и по течению. Но Малютка стойко стоял на своем, словно карагач, который всеми корнями вцепился в скалу, никакому ветру его не вырвать.

Однако в последние месяцы заработок его до того уменьшился, что хоть беги к людям да занимай деньги на прожитье. И вот он подумал, что Карыкбол держит весь этот аул в своих руках, человек грамотный и авторитетный, надо пойти к нему и рассказать все. Может быть, он и подыскал бы какую-нибудь более прибыльную работу. И Малютка пошел искать справедливости у директора.

Карыкбол сидел в кресле и, поджав губы, что-то писал. Малютка почувствовал, что заявился не ко времени, и директор вовсе не рад его приходу. Но раз уж случилось такое дело, пришел, надо высказать все, терять нечего.

— Каркеке, в последнее время я весь извелся. Стал мальчиком на побегушках. Сами подумайте, работал грузчиком, сторожем, веял семена, закупал мясо, возил на поля навоз, удобрения. Брался за любую работу, ног уже не волоку, а толку от этого никакого. Найдите мне постоянную работу. Чем я хуже других людей?

Карыкбол испытующе посмотрел на него исподлобья. Он удивился прямодушному характеру Малютки, который без всякого подобострастия и лишних слов рассказал о своем деле. «Такие искренние джигиты как воздух нужны нашему аулу, — подумал он. — А то все юлят да остерегаются, как бы чего не ляпнуть лишнего, все намеками, вокруг да около, а сказать прямо духу ни у кого не хватает».

— Цену человеку всегда узнаешь после его смерти, — сказал наконец директор.

— Мм? — промычал Малютка, не поняв глубокомысленного замечания директора.

— Вот что, Кулшыгаш, — сказал директор. — Басбух подыскивает себе пастуха вместо старого, который заболел и собрался уходить на пенсию. Он просил меня найти трудолюбивого, толкового человека. Если ты согласен, направлю туда.

— Согласен, — сказал Малютка. — Буду хоть на одном месте, одним делом заниматься.

Карыкбол, видимо, не ожидал, что он так легко согласится, не особенно надеялся, поэтому сразу повеселел, тут же велел секретарше написать бумагу на имя Басбуха и заготовить приказ. Вот так и получилось, что Малютка вдруг стал пастухом совхоза, начальником над стадом в пятьсот голов. Он молча положил бумагу, подписанную директором, в карман и собрался уходить. Однако Карыкбол поманил его пальцем и сказал доверительно:

— Бродят всякие слухи, что стадо уменьшилось. Прошлой осенью я посылал специального представителя для пересчета. Он сказал, что прочесали весь тугай, пересчитали весь скот, составили список, определили возраст, заклеймили, то есть по сводке выходит, что все стадо цело. Уж не знаю, ошибся новый заведующий фермой или так оно и есть на самом деле. Советую тебе: прими скот не на бумаге, а на деле. Народ там стреляный, лукавый, так что поосторожнее. Вместо недостающих коров пригонят тебе личный скот, которого полно в тугае, и включат в список. Понял?

— Все сделаем как положено, — сказал Малютка. — Все будет по правде и по совести.

И он ушел, очень довольный директором. «Хороший человек, — размышлял он. — Мы его сами портим своей лестью да подхалимством, втягиваем во всякие дрязги. И вот совсем доконали человека, стал он подозрительным и осторожным».

Так, раздумывая о директорской доле, о его сложной, нелегкой жизни, он добрался до запущенной фермы. В просторном сарае с огромными воротами держали только дойных коров, а нетели, бычки разбрелись по тугаю, смешавшись с личным скотом и коровами соседнего хозяйства. Тугай поглотил их, как песок воду. Заведующий фермой Басбух сидел в доме пастуха и жевал хлеб, обмакивая его в сметану. Увидев Малютку, он весь ощетинился, как дикий кабан.