Быть Руси под княгиней-христианкой

   — Индульф! Индульф! — кричали они хором. — Варяг — победа! Рус — смерть!

Викинг, подбадриваемый криками друзей, наседал на Микулу с новыми силами. От его частых и сильных ударов уже не было возможности уклоняться. Они сыпались градом, всё чаще и чаще обрушиваясь на русский щит. Вот под очередным ударом щит затрещал, на нём появилась трещина, а Индульф, громко расхохотавшись, принялся бить раз за разом уже прямо по ней. Казалось, что ещё один удар — и щит разлетится вдребезги.

Тогда Микула, отпрыгнув назад, отшвырнул расколотый щит в сторону и обхватил рукоять меча обеими руками. Вмиг стихли крики беснующихся викингов, сразу остановился и замер на месте Индульф. Не только он, все, находившиеся на подворье, поняли, что настоящий бой начнётся только сейчас, а то, что они наблюдали до этого, являлось лишь пробой сил.

Глаза Микулы зло вспыхнули. Пригнувшись и обеими руками занося над головой меч, он первым прыгнул на врага. Быстр и точен был удар его меча, загремел и заискрился под ним варяжский щит. А славянский меч уже сверкнул перед самыми глазами викинга, заставив его торопливо отшатнуться в сторону. Теперь наступал Микула. Сильными, короткими ударами он вынуждал Индульфа всё время прятаться за щитом, не давая ему возможности нанести ни одного своего удара, перехватывая его меч ещё в воздухе и отводя клинок от себя.

Варяг чувствовал, как всё труднее увёртываться ему от русских ударов, как тяжелее следить за постоянно сверкающим вокруг него славянским мечом. Собрав оставшиеся силы для последнего страшного удара, он, выбрав удачный момент, прыгнул вперёд и занёс меч над головой Микулы. Но тот, быстро шагнув ему навстречу, перехватил чужой клинок возле самого перекрытия варяжского меча. И так они замерли в шаге друг от друга: Индульф — стараясь опустить меч на голову Микуле, а тот — удерживая его над собой.

От неимоверных усилий на шее варяга вздулись вены, побагровело лицо. Когда казалось, что славянин сейчас не выдержит и меч викинга, обрушившись ему на голову, разрубит его пополам, Микула отпрянул в сторону и присел, держа меч впереди себя. Клинок Индульфа сверкнул рядом с ним, и в этот миг русич, словно распрямившаяся пружина, прыгнул вперёд, с силой выбросив меч под открывшийся левый край щита варяга.

Многоопытен и расчётлив был киевский воевода, зорок и верен его глаз, а потому точен и неотразим нанесённый им удар. Меч безошибочно вошёл по середину лезвия туда, куда и метил Микула, — в узкую полоску между двумя стальными пластинами на кольчуге викинга, самом уязвимом месте в его доспехах. Оставив меч в груди зашатавшегося варяга, Микула отскочил назад и выхватил из ножен кинжал. Но оружие ему больше не понадобилось. Захрипев, Индульф выронил из рук щит и схватился ладонями за грудь. Сделал из последних сил шаг в сторону русича и, будто подрубленное дерево, тяжело рухнул на землю.

Какое-то время на подворье стояла мёртвая тишина, затем она раскололась от громких криков полоцких горожан и русских дружинников. Только викинги, опустив глаза и угрюмо насупившись, хранили молчание.

   — Люди, русичи и иноземцы! — прозвучал над подворьем голос князя Люта. — На ваших глазах свершился суд Божий, само Небо указало нам правого и виновного! Русская дева, волей богов ты очищена от подозрений и все твои слова признаны правдой! А ты, хазарин, будешь держать ответ за свои злодеяния!

Князь повернулся в сторону Хозроя, но место, где купец только что находился, было пусто. Презрительно усмехнувшись, Лют поднял руку:

   — Люди, слушайте все. Хазарский купец Хозрой отныне не гость Руси, а тать и головник! Всяк, кто изловит и доставит его ко мне, получит награду!

Подворье постепенно пустело, вскоре осталась лишь группа викингов, окруживших мёртвого Индульфа. Опустившись в кресло, Лют обратился к Эрику:

   — Ярл, вечером у меня застолье. Жду и тебя с гирдманами.

Веселье в княжеском тереме было в полном разгаре, когда Лют поставил на стол кубок и тронул за локоть Эрика.

   — Погоди пить. Хочу спросить тебя.

Ярл с неудовольствием отнял от губ чашу с вином, вытер рукой липкую от хмельного зелья бороду.

   — Спрашивай.

   — Ты обещал узнать волю своих богов и сказать, куда двинешься из Полоцка с викингами. С тех пор минуло много времени, а я так и не слышал твоего решения. Скажи мне его сейчас.

   — Боги не дали нам ответа. Один указал старому дротту дорогу войны на древлян, а райские девы валькирии, говорившие с вещуньей Рогнедой, и огненные стрелы, посланные Тором, позвали нас в поход на полян. Когда новый главный дротт снова пожелал узнать волю Неба, боги предсказали нам удачу в Тёплых морях. Я до сих пор не знаю, что делать.

   — Жаль, — жёстко сказал Лют, — потому что завтра вечером тебе с викингами придётся покинуть Полоцкую землю.

Эрик удивлённо вскинул брови.

   — Завтра вечером? Ты торопишь нас. Мне надобно ещё разузнать волю богов и держать перед походом совет с лучшими воинами-гирдманами.

   — У тебя остаётся сегодняшняя ночь и целый день завтра. За это время можно сделать всё тобой упомянутое. Главное, запомни одно: чтобы завтра вечером ни одного твоего викинга в Полоцке не было и в помине.

Ярл с грохотом поставил чашу на стол.

   — Ты гонишь меня, брат? Забыл о святом законе гостеприимства, который нерушимо блюдут и русы, и викинги?

Глаза Люта сузились, на скулах вздулись желваки.

   — Закон гостеприимства, ярл? Как смеешь ты говорить о нём? Мы, русичи, добры и приветливы к друзьям и гостям, но мы суровы к врагам. А ты не гость на Полоцкой земле, а её недруг. Вступив в подлый и злодейский сговор с хазарином Хозроем, ты собираешься разжечь смуту на Русской земле, а также зовёшь в её пределы тевтонов, этих убийц и грабителей. Возноси хвалу Небу, что я разговариваю с тобой, а не велел прибить гвоздями к воротам града, которому ты мечтаешь принести столько зла и горя.

Эрик с такой силой ударил кулаком по столу, что подпрыгнули и жалобно зазвенели кубки. Ноздри ярла раздулись, глаза сверкали. Ещё бы, ведь никто и никогда так с ним не разговаривал!

   — Угрожаешь мне, полоцкий князь? Смотри, пожалеешь.

   — Мне незачем угрожать, ты и сам знаешь, что слабее меня. Я просто не хочу лишней крови и потому взываю к твоему благоразумию. Перестав быть гостем Полоцкой земли, покинь её подобру-поздорову. Так будет лучше прежде всего для тебя.

Эрик расхохотался.

   — Ошибаешься, князь. Да, как властелин Полоцкой земли, ты намного сильнее меня. Однако в самом городе хозяин — я. При тебе лишь старшая дружина, вместе с киевлянами воеводы Микулы это всего триста мечей. А у меня в городе — пятьсот. Одно моё слово — и конунгом Полоцка вместо Люта станет Эрик.

Не ответив, Лют схватил ярла за локоть, с силой сжал и рванул вверх. Заставив этим Эрика вскочить на ноги, князь подтолкнул его к распахнутому окну горницы.

   — Взгляни на подворье. Ты привёл с собой на застолье сто лучших викингов, исключи их из числа тех пятисот, о которых сейчас упоминал.

Эрик провёл рукой по глазам, сгоняя с них хмельную пелену, и выглянул во двор терема. На подворье стояло несколько длинных столов, на лавках вдоль них сидели вперемежку русские и варяжские дружинники. Столы ломились от яств, трещали от множества сосудов с душистым италийским и греческим вином, от громадных корчаг с пенящимся пряным мёдом. Прямо на земле между столами высились дубовые бочки с игристым и пьянящим пивом-олом.

Эрик с ужасом заметил, насколько пьяны его викинги по сравнению с русами. Многие из них едва держались на ногах и не были уже в состоянии подняться со скамей, некоторые свалились на землю и спали под столами. Те же, что ещё могли передвигаться, сгрудились вокруг седого певца-скальда и подпевали ему хриплыми, нетрезвыми голосами. Эрик обратил внимание и на то, как много сновало сегодня между столами княжьих прислужников-гридней в шлемах и боевых кольчугах, с мечами на поясах. От взгляда ярла не ускользнули и русские дружинники, стоявшие в тени деревьев невдалеке от пирующих со щитами и копьями в руках.