Хазария

– Я слышал о таком пророчестве. И о том, что будет потом расцвет Руси небывалый, как не однажды уже случалось в прошлом, ибо таков закон коло Сварожьего, когда День сменяется Ночью. Верно речёшь, княже, надобно потомкам для преодоления Ночи Сварожьей силу Вед наших оставить. Я сам писать буду и ученикам накажу пуще жизни своей те письмена и все книги славянские беречь…

– Возьми всё, что Варяжко мой в походах на пергамент и бересту писал. Там что славянским письмом, а что рунами писано, ты ведь руны варяжские разумеешь?

– Разумею, а что не пойму, то есть у кого спросить. Нынче же и заберу, – ответил Степко, улыбнувшись по-доброму, а очи глядели при этом так глубоко-глубоко, как умеют только те, кто постиг науку звездочтения.

Проводив Добросвета, Святослав надел кожух и, закутавшись в него, вышел чёрным ходом из терема и направился в конец теремного двора, прошёл мимо конюшен, амбаров и других строений, а потом, оглядевшись, неслышно выскользнул через небольшую потайную калитку, сразу оказавшись в глубоком непротоптанном снегу.

Святослав спешил на встречу с кудесником Чернобога.

Князь немало подивился тому, как быстро и неслышно двигалась ему навстречу знакомая стать в чёрном, будто нечто невесомое, но неотвратимое.

– Здрав будь, княже. – Голос старого жреца был точно таким, как тогда в Кудесном лесу, когда юный княжич держал ответ пред волхвами.

– Здравия и тебе, отец Чернига. – Святослав, как и во время недавних поминок по Великому Могуну, поразился ещё более, увидев, что не только статью, но и ликом чёрный жрец не постарел за прошедшие годы. Напротив, бездонные очи его и сухощавая фигура источали такую неведомую силу, какой не было тогда в Кудесном лесу, где ещё совсем юный князь впервые увидел его. – Знать, Боги, коим ты служишь, отче, в силу нынче входят, – непроизвольно вырвалось у Святослава, – Великий Могун перед смертью…

– Знаю, княже, ведомо мне о последнем разговоре твоём с Верховным кудесником, да пошлёт ему Велес благие дни в Нави, он достоин того по праву. – Отец Чернига помолчал, огляделся вокруг, ещё помолчал, будто прислушивался к чему-то в вечерней тишине, и кратко бросил: – Пошли!

Святослав едва поспевал за чёрным жрецом, и если бы не полная луна в серебристом венце от крепкого мороза, всё выше поднимающаяся на густо-фиолетовом пологе неба, то можно было подумать, что не живой человек, а сама бестелесная ночная темень беззвучно скользит впереди. Тропинка, по которой шли, стала прерываться, теряться в лесных сугробах и наконец вовсе исчезла. Однако это никак не сказалось на стремительности движения чёрной фигуры впереди. Святослав тоже умел ходить по лесу беззвучно и мягко, но лететь сквозь заснеженные кусты и овраги не мог, поэтому прилагал все усилия, чтобы не отстать от кудесника. Это напомнило ему самый первый ночной поход по Кудесному лесу вслед за отцом Велесдаром.

Наконец они вышли на странную поляну почти правильной круглой формы, обрамлённую корявыми деревьями с причудливо изогнутыми стволами и ветками. Успокаивая дыхание, князь огляделся. Он узнал это место. Люди избегали бывать здесь, называя его «гиблым» или «чёрным». Говорили, что побывавшего на этой поляне начинают преследовать несчастья, а кое-кто и вовсе пропадал куда неведомо. Летом даже трава почти не росла на злосчастной поляне. А сейчас на ней не было снега, – голое чёрное место посреди леса. Над головой пронеслась одна, потом другая крылатые тени, похожие на летучих мышей.

– Верно рекут, что мыши летучие – слуги чёрных сил, – проронил Святослав.

Жрец покривил губы и досадливо хмыкнул:

– Люди, а не летучие мыши, – слуги и хранители чёрных сил. Эх, как мы любим на кого-то вину свою повесить, будто рваную онучу на сухой сук…

– Разве не волей богов посланы беды на нас, разве вопреки этой воле наступает над Русью Ночь Сварога?

– Мы, люди, и есть боги на земле, и за всё на ней сущее перед Отцами ответственны. Ладно, не за тем пришли сюда, чтобы разговоры вести, луна уж место своё заняла, глядит на нас сверху оком своим серебряным. Пора, княже, иди за мной. – С этими словами он поправил висевший на плече плетённый из лыка небольшой короб.

– Иди, иди… – услышал князь какой-то утробный скрипучий глас, как будто вдруг заговорило одно из корявых деревьев, что росли у края поляны. Святослав поёжился то ли от ночного холода, то ли от странного отзвука, так исказившего человеческий голос.

Жрец Чернобога на миг остановился и замер. Стать его в лунном сиянии как будто вытянулась. Потом он пошёл вдоль границы поляны, постепенно забирая чуть к центру её. Святослав шаг в шаг следовал за жрецом. И хотя двигались они теперь медленно и размеренно, князь ощущал, как нарастает тяжесть в теле и голове, всё сильнее сковывая подвижность членов и ясность мысли. Тревога, невесть откуда взявшаяся, усиливаясь с каждым шагом, давила на плечи и грудь, разливалась в мозгу свинцовым маревом. Ко времени, когда они достигли центра поляны, где из-под земли торчало несколько каменьев, похожих на обломки зубов неведомого чудища, окружённые небольшим коло из мелких камней, Святослав несколько раз терял из вида чёрную фигуру жреца, хотя был от неё не более чем в трёх шагах. А луна по-прежнему заливала холодным сиянием казавшуюся мёртвой поляну.

Может, неясные тени или загадочные отсветы лунного сияния, а может, и сами слуги могучего Чернобога то и дело выплывали из тьмы где-то сбоку и сзади, но, исполняя строгий наказ жреца, князь не глядел ни назад, ни по сторонам. Холодный страх, совсем не подобающий отважному воину, медленно вползал в сердце. Отец Чернига снял с плеча короб, поставил его под ноги и откинул крышку.

– Слава Чернобогу! – вновь раздался скрипучий голос, заставив Святослава внутренне вздрогнуть, потому как никакой, даже самый маленький, человек не мог поместиться в коробе. В следующий миг что-то захлопало, и… из короба вылетел, отражая лунные блики поверхностью глянцево-чёрных крыл, большой ворон, усевшись на плечо жреца. «Ворон не летает ночью», – изумился про себя князь.

Отец Чернига взял птицу и пересадил её на левое плечо Святослава.

– Теперь, княже, сложи руки на груди оберегом и стой не шевелясь, что бы ни увидел. И на ворона не гляди, чего бы он ни говорил. – Жрец склонился к камням и зашептал какие-то неразборчивые слова, не предназначенные для слуха человеческого. И были ли это вообще слова, князь так и не понял, не до того ему было, – все силы уходили на борение с неимоверной тяжестью, от которой звенело в ушах, и с застилающей глаза вязкой чернотой.

Ворон на плече заскрежетал, будто тонкой жестью по булату, забубнил, то ли подражая кудеснику, то ли своё, иногда произнося отдельные слова: «Чёрный огонь, чёрный огонь! Мара идёт, Мара идёт!» – повторяя каждое слово дважды.

Отец Чернига выпрямился и произнёс громким, сухим и жёстким, будто выдубленным степным ветром, голосом:

– Великие боги тьмы, мрака и смерти, Морок и Мара, вдохните хлад свой и спокойствие мрака вселенского в сердце и душу князя Руси Святослава, потому как не выдержать иначе пути, предназначенного ему на земле! Ибо жертву великую друзьями лучшими и любимыми взяли вы у него и ещё возьмёте немерено! Не выдержать такого сердцу человеческому, только вам, великим богам смерти, подвластен хлад и покой!

Крепко прижимая к груди скрещенные руки со сжатыми кулаками, Святослав зрел не мигая, как летят к нему из чёрной мглы невиданные существа. Они протягивают к нему свои длинные крючья-пальцы, вонзают в грудь и вырывают из самого сердца дорогие образы родных людей, тех, кого нет теперь в явском мире. Сердце трепещет и бьётся, как смертельно раненный птах, а из горла готов вырваться едва сдерживаемый вопль. Последними были вырваны самые дорогие лики – Велесдара, Горицвета, Овсены, маленького Мечислава, не оставив внутри ничего, кроме чёрной пустоты. Вокруг так же простиралась невиданная никогда прежде чернота Бездны, а он будто стоял на чём-то тонком, непрочном, у самого края. Бездна неумолимо притягивала к себе, и он вдруг почувствовал, что начинает соскальзывать с невидимого тонкого лезвия прямо в зияющую мраком пустоту. Незнаемый доселе ужас перед неведомым охватил всё существо князя, вонзился в сердце, будто огромный терновый шип. Терновый? Да, да, терновник, именно терновник научил его когда-то преодолевать страх. Возникший образ помог князю совладать со страхом и не упасть в пропасть, а шагнуть вперёд. Шагнуть спокойно и твёрдо, как на заросшую тернием тропу, как шагал он затем сотни раз прямо навстречу смерти, как учил преодолевать страх своих братьев-витязей. Он ступил на тропу ДРУГОЙ жизни, понимая, что навсегда прощается с той, в которой остались дорогие ему люди, да и он сам, прежний, навсегда! Тяжкий крик-стон освобождения, похожий на предсмертный, сотряс тело воителя и всю Мёртвую поляну.