Хазария

Посыльный, бросив привычное «Добре, княже, быть исполнену», тут же удалился. Оставшись один, Святослав достал из перемётной сумы небольшой деревянный ларчик и, бережно вынув из него соколиное перо, спрятал его в рукаве овчинного тулупа. Велев охоронцам оставаться на месте и ждать его, князь, кликнув верного стременного, пошёл с ним к заснеженным зарослям лесной малины. Здесь князь сбросил на снег тулуп, поднял над собой соколиное перо и зашептал заклятие. Он повторял и повторял какие-то слова, пока не побледнел, и, вытянувшись, будто в его тело вогнали железный стержень, рухнул на расстеленный тулуп. Стременной поглядел ввысь и узрел, как прямо над ними очерчивает круги белый сокол. Могучая птица сделала ещё несколько кругов и исчезла в сероватом зимнем небе. Безжизненное тело князя лежало навзничь на тулупе, но стременной не подходил к нему и не трогал, ведал, что того нельзя делать, пока душа князя летает над заснеженными просторами белым соколом. Много времени прошло в томительном ожидании, зорко следил юный стременной за тем, чтобы никто не потревожил покой княжеского тела, а когда увидел наконец гордую птицу над собой, что вновь стала чертить в небе круги обережные, то возрадовался. Белый сокол опустился осторожно на толстую сосновую ветку, склонил гордую голову набок и прикрыл глаза, странно опустив, будто от сильной усталости, крылья. Лежавшее на земле тело князя дёрнулось, по нему пробежала судорожная волна, потом стали подёргиваться руки и ноги, а ещё через несколько мгновений он открыл глаза. Святослав сел на тулупе, потирая лицо и виски, слегка понадавливал на глаза, а потом на несколько мгновений прикрыл их раскрытыми ладонями. Встав на ноги, он подошёл ещё не совсем твёрдым шагом к птице, что продолжала сидеть на той же сосновой ветви, и, низко поклонившись, изрёк:

– Прости меня, птица гордая, что волю твою я подавил, – не для услады души своей и не из любопытства пустого я сие сотворил, а из необходимости. Прости, брат сокол вольный, и прощай! – Святослав ещё раз поклонился недвижно сидевшей птице и пошёл прочь.

Стременной не выдержал и спросил:

– Почему, княже, ты прощение у сокола просил и прощался с ним, будто навсегда.

– Потому что птах или зверь, в которого человек вселился, после этого долго не живёт, – грустно ответил юному стременному Святослав, а сам всё размышлял о том, что узрел с высоты птичьей. Там, на полуночи, гонах в восьми отсюда, он зрел тех, кто навёл страху на полуночных булангар и югру с пермяками. Князь-сокол сделал несколько широких кругов, постепенно снижаясь, чтобы удостовериться. Да, так и есть, это его бравые варяги под командою бесстрашного Инара. Значит, не придёт булгарам подмога от полуночных народов. А где ж основная конница Атулай-бека? Подался сокол дальше к полудню и долетел до главного града Булгарии – Бюлляра, но не узрел конницы ни в граде, ни вокруг. А как стал ворочаться, то обнаружил множество конных воев. То снижаясь, то вновь поднимаясь ввысь, кружил белый сокол над идущим походным порядком войском, и глядел внимательно, и считал их полки и тьмы. Только после того, как булангарские лучники стали метать стрелы в одинокого сокола, отчего-то до сих пор не отлетевшего к югу, поднялся он на высоту недосягаемую, сделал ещё один круг и заскользил в студёном воздухе в обратный путь.

Уже стали сереть предвечерние сумерки, когда из Передового дозора прискакали гонцы с сообщением, что сеча на полуночи, о которой поведал отрок из Сувар-града и которая нагнала столько страху, была предпринята Инаром с его Варяжской тьмой. А из Бюлляр-града действительно вышла огромная конница во главе с Атулай-князем, которому подчинились все восточные земли.

Борзо шло Святославово воинство, ветры дули навстречу, мели снега обильные, засыпали дороги. Но воинам было не привыкать, конница шла бодрой рысью. Через два дня вошла в лес, за которым открывалось чистое поле. А на поле этом, по докладу дозорных, выстраивалась грозная сила Атулай-бека, который был упреждён отпущенными булгарами о приближении Святослава.

– Что скажете, воеводы? – обратился князь к ближайшим темникам.

– Поскольку враг знает о нашем приближении и готовится, идти прямо на него нельзя, – отвечал Свенельд. – Надо выведать всё, какие у него силы, и, может быть, ударить с боков, взять в Клещи.

– Кабы Инар с полуночи на голову Атулая свалился, вот было бы славно, – потирая щеку с давним шрамом, молвил Издеба.

– До подхода Инара дня три ещё, – заметил на это Святослав, – а бек с дружиной вот он, тут.

Посовещавшись ещё, решили, что незаметно по лесу нужно обойти поле и ударить сбоку. Выполнять сей важнейший замысел Святослав поручил Издебе, как самому искусному из темников, а сам снова открыл деревянный ларчик и взял клок барсучьей шерсти.

Выслав вперёд дозоры, Издеба, начал тайный переход. Вместе с дозорами шли проводники из местных радимичей, вятичей и рязаничей. Всю ночь они выведывали силы и расположение врага. Осторожно, чтобы не хрустнула под ногой сухая ветка, звериными тропами пробирались изведыватели-проводники к большому полю, где собралась несметная булангарская конная рать. Двое самых осторожных и опытных охотников вызвались пробраться поближе к самим постам атулаевским. Полная луна то озаряла серебряным светом лес и обширное поле, то на некоторое время пряталась за очередным облаком.

Сначала шли сторожко, будто тени, а потом легли на снег и ужами поползли к опушке леса. Вдруг сбоку что-то зашуршало и фыркнуло, а потом быстро пробежало по снегу под низкими кустарниками.

– Чигирь, – шёпотом спросил один охотник у другого, – что это было?

– Кажись, барсук, брат, – растерянно ответил Чигирь.

– Какой ещё барсук зимой, ты что? Они же…

– Не хуже тебя ведаю, что барсуки зимой спят, но сдаётся мне, то барсук был, – упрямо ответил Чигирь.

– Хм, чудеса, брат! – Охотники снова бесшумными тенями заскользили под кустами, покрытыми плотными белыми шапками.

И было доложено князю после полуночи обо всём, что узнали охотники и что поведал пленник, коего незаметно те охотники под покровом темноты похитили. Посланец темника Издебы рассказал, что в булангарском войске сто полных полков, а в каждом полку тысяча воев, то есть тьма тем конницы. Или, иначе, в каждой полутьме пять полков, а всего двадцать полутем. И каждая тьма стоит неприступной стеной и ждёт слова Атулай-бека, по которому готова разметать русскую конницу!

Отослав к Святославу гонца, Издеба передал, что будет дожидаться утра, а затем совершит нападение на врага. Но князь, выслушав посыльного, велел утра не ждать, а выступать немедля, чтобы удар был как можно крепче и неожиданнее.

– То поле и вправду велико, – говорил посыльному Святослав, – да самое широкое место там, где две дороги на него выходят, а в середине сильно сужается. Передай Издебе, пусть ударит со стороны дорог, а потом в узком месте, где несколько вековых елей выходят на поляну, а тогда уж и со стороны леса наскочить можно.

Подивился посыльный, во весь опор летя к Издебе, ведь не говорил он князю, как то поле выглядит, а ему, оказывается, и так всё ведомо. Чудно, сами боги, видно, дают Святославу зреть в ночи сквозь леса и поля заснеженные.

Выслушав посыльного от Святослава, Издеба подозвал стременного:

– Скачи борзее ветра и реки боярину Сушине и тысяцкому Лесине вылетать на врага вихрем буйным, а боярину Колюве следом идти и оказывать подмогу. Я же с двумя полками буду в засаде и вступлю в бой, когда понадобится. С нами Перун!

Скрылся стременной во мраке ночном, передал слова Издебовы темникам и назад воротился быстрей вихря.

Боярин Сушина дал знак, и конница выскочила из леса всей тьмой. На Челе летел сам боярин с мечом, воздетым к небесной Макоши. Булгары от неожиданности в первые мгновения смешались, стали бегать по полю, торопливо садиться на коней. Затем прозвучали окрики начальников, и те, кто вырвался навстречу, разом повернули назад, повинуясь команде построения. Когда Сушина подлетел к вражеской тьме, то мало кто из булгар встретил его мечом. А боярин, не упуская удачу, стал рубить и крошить врагов, которые легко подавались назад, а иные повернули коней к бегству. Начальники кричали приказы, но не все булангары их уже слушались.