Пушкин

. Они то и дело говорили друг другу "ваше превосходительство". А по вечерам заседали в красных колпаках - "Беседа" звала их якобинцами за каждый перевод с французского. Писались длиннейшие и презабавные протоколы. Завелся, как всегда, секретарь - не кто иной, как сам Жуковский. Протоколы писались штилем дьячков. Самые месяцы были переименованы и пересочинены по-славянски. Календарь изменился. Январь был теперь у них Просинец, февраль - Лютый и Сечень, март - Вресень, апрель Березозол. Собственные имена и фамилии показались им скучны. Они взяли баллады Жуковского и стали переименовывать себя по его героям и по всему, что придется: Рейн, черный вран, дымная печурка, о которых говорилось в стихах, - все пригодилось. Теперь они прозвали его Сверчком, и он был истым арзамасцем. Карамзин внимательно смотрел на Александра Пушкина - отныне Сверчка. Он уважал и ценил этот возраст, когда радость так переполняет все существо, что губы прыгают перед тем, как засмеяться. Улыбка его была, впрочем, грустная. Вяземский, подняв палец, как уездный секретарь, читающий статью закона, привел текст:

С треском пыхнул огонек, Крикнул жалобно сверчок, Вестник полуночи.

Слово "пыхнул" он произнес с особым выражением, по-арзамасски. - У нас, друг мой, у всех теперь такие имена, - сказал Василий Львович торопливо. - Вот Вяземского зовут Асмодеем, Батюшкова - Ахиллом - это больше по росту; ты ведь с ним виделся - он маленький... Меня тоже прозвали: Вот. Александр переспросил. Дядюшкино имя было ни на что не похоже. - Вот, - повторил дядя неохотно, - вот и все. - Не вот и все, а Вот, - поправил Вяземский. - Я и говорю: Вот, - сказал дядя с неудовольствием. Конечно, все было смешно: и Ахилл и Сверчок, но Вот было совершенно ни с чем не сообразно. - Там есть у Жуковского такие стихи, друг мой, - пояснил дядя, внезапно омрачась: - Вот красавица одна... вот легохонько замком кто-то стукнул, и прочее. В конце концов, не все ли равно? Вот так Вот. Он был явно недоволен своим именем. - Дашков - Чу, а я Вот, - сказал он потом, повеселев. - А Тургенев - Две Огромные Руки, вот как. Дядя слишком был занят своим именем. Вяземский сказал Александру, уже не шутя: - "Беседа" одна конюшня, а если члены ее выходят за конюшню, так цугом или четверкой заложены вместе. Почему же только дуракам можно быть вместе? Вот и мы заживем по-братски - душа в душу и рука в руку. Когда вы кончаете лицей? Мы собираемся по четвергам. Потом он спросил его серьезно, и хохолок встал на затылке, читал ли он новую балладу Жуковского и критику на него Блудова. Критика очень замечательна. Карамзин спросил Александра, не сыро ли в Царском Селе, особенно в Китайской Деревне, потому что он собирается сюда всею семьею на лето. Это была еще новость, он только вчера окончательно надумал, и теперь по пути в Москву они остановились осмотреть его домик. Заглянул в двери быстрый Ломоносов, и дядя, вспомнив золотые дни, когда в каком-то вдохновении писал "Опасного соседа", а Ломоносов и Пущин были невольными свидетелями