Страстная неделя

Говор у полковника грубый — сразу видно уроженца Тарна. А насчёт трудных заданий сказал, наверно желая подкупить. Наверно. И ведь действительно это подкупает. Сен-Шаман так не делал.

Отдавал приказ с высоты своего величия, подпёртого жёстким воротником, вот и все.

Задание состояло в следующем: проехать по долине Соммы до подступов к Абвилю или по крайней мере до места расположения королевских войск. Весьма возможно, что дальше Пон-Реми проникнуть не удастся, — следовательно, лошадей гнать больше восьми лье не придётся. Остановиться как можно ближе к противнику, ибо маловероятно, что отряды королевской гвардии станут преследовать кавалеристов Дьёдонне, когда они поскачут обратно. Манёвр этот имеет вполне определённую цель: дать Мармону почувствовать близкое соседство императорских войск, подстегнуть его, чтобы двигался побыстрее, показать, что он взят в кольцо, вообще создать у противника впечатление непрестанно грозящей ему опасности. То ли они хотят, чтобы сражение произошло как можно дальше отсюда, то ли задумали поставить красным мундирам капкан и загнать их туда. А вернее всего, желают припугнуть их такой перспективой, заставить короля и принцев как можно скорее убраться из Франции с частью войска, создать благоприятные условия для того, чтобы остальные не уходили и присоединились к своим преследователям. Страна больше не должна видеть в Людовике XVIII своего законного монарха: нужно отбросить этого графа Лилльского к линиям союзнических войск — пусть он вновь станет заграничным претендентом. Между тем в широковещательных воззваниях, которые передавались во все концы Франции по оптическому телеграфу, а также через эстафеты, мчавшиеся во весь опор, сообщалось, что отдан приказ схватить и арестовать короля и всех Бурбонов, где бы они ни попались. Упоминалось также ещё человек десять важных особ, и в списке их Робер Дьёдонне увидел имена Мармона и Бурьена. Но нигде не говорилось, что приказано атаковать королевские войска. Симоно настойчиво подчёркивал это. Преждевременная битва могла ускорить вражеское нашествие на французскую землю, а императору нужно было выиграть время, чтобы произвести реорганизацию государства и армии. В случае необходимости поручик Дьёдонне пошлёт в Амьен курьера с донесением.

— Все поняли? Да? Можете не скакать всю дорогу сломя голову. Остановитесь в Пикиньи, разведайте, не занят ли просёлок между Пикиньи и Эреном… Затем не спеша двигайтесь к Пон-Реми. Никаких глупостей не делать. Постарайтесь только, чтоб они увидели вас. Вот и все… Пожалуй, достаточно будет сосредоточиться в Лонпре и послать к Пон-Реми лишь нескольких кавалеристов, дать им приказ только показаться противнику и немедленно возвратиться к отряду. Оставляю это на ваше усмотрение… Вы толковый офицер, я читал ваши донесения.

Сущее безобразие, что у вас до сих пор нет третьей нашивки.

Имейте в виду, что ещё одна колонна развернётся по правому берегу Соммы. Если понадобится, соединитесь с нею. Нынче вечером мы выступаем на Дуллан.

Отряд Дьёдонне снялся с места около полудня. Часа полтора двигались по дороге, проходившей у подножия холма, реки ещё не было видно. Проезжали через деревни, вернее, скопища лачужек у перекрёстка дорог. Долина Соммы в середине марта только начинает зеленеть. И все же чувствовалась буйная сила уже пробуждавшейся растительности: со склона косогора деревья протягивали к всадникам, словно руки, серые и узловатые толстые ветки; побеги плюща, омелы спускались с них завесами и гирляндами до самой земли, устланной ковром опавших листьев.

Природа напоминала старуху в запылённом платье — стала старуха неряшлива, не следит за собой, к тому же исхудала, вся высохла, а все-таки видно, что была хороша собой в молодые годы, когда по её плечам рассыпались волны блестящих и мягких волос. Прорезая это переплетение серых тенёт, тянулись под дождём к нависшему небу высокие деревья, и в чёрном узоре их ветвей виднелось множество жёлтых и рыжих шаров остролиста.

Егеря двигались по дороге, впереди — Дьёдонне, а за ним десяток улан с пиками, отборных кавалеристов, добавленных к его отряду, — они, в сущности, не входили ни в одну из частей, словно и не были причислены к армии, и не удивительно, что поручик Дьёдонне их не знал. В общем, он был против этой системы: она вносила разнобой в вооружение отряда, а присутствие в нем каких-то особых, отборных вояк нарушало боевое единство и солдатскую солидарность. За деревней Дрейль сквозь сетку дождя увидели Сомму. Она лениво текла между высокими тополями и уже зелёными пастбищами, кое-где прорезанными чёрными ямами торфяных карьеров; река разбивалась на несколько рукавов: одни были проточные, другие заглохшие старицы; взгляд терялся в их лабиринте; а какое множество излучин делала Сомма: то удалялась, то поворачивала назад. Несмотря на упорные, не стихавшие дожди, день выдался необыкновенно тёплый — хотя было не больше двадцати двух градусов, но по сравнению со вчерашней прохладной погодой Роберу Дьёдонне казалось, что стоит удушливый зной, какая-то нездоровая, парная, расслабляющая жара. В Эйли, в Брейли люди выходили из домов поглядеть на проезжавших егерей, даже кричали: «Да здравствует император!» За Брейли Сомма делает излучину в сторону Тиранкура, льнёт к правому холмистому берегу, а между дорогой, что идёт по левому берегу, и рекою тянется длинной полосою болотистая низина с жидкими перелесками и озёрами.

Дьёдонне ехал и думал о том, что ему оказали большое доверие и это очень приятно; разъясняя приказ, полковник не ограничился изложением стратегического плана. А как он сам, поручик Дьёдонне, поступает со своими солдатами? Требует от них повиновения, но ведь ничего им не объяснил. Значит, надо сделать привал в Пикиньи и там поговорить с ними.

Через час прибыли в Пикиньи. Дьёдонне ожидал увидеть город, а оказалось, это просто большая деревня в триста дворов с населением в тысячу двести душ. Приём здесь оказали восторженный, вывесили трехцветные флаги, которые прятали при Бурбонах; жители Пикиньи, в целом народ бедный — добытчики торфа да ткачи, работавшие для амьенских и абвильских мануфактур, — пожелали угостить вином императорских кавалеристов.

Выяснилось, что о королевской гвардии они ничего не знают, никого не видели. Лавочник решительно отказался брать деньги за табак, купленный у него поручиком. Пришли люди из Шоссе-Тиранкура, с правого берега Соммы. Они сказали, что видели, как проходил отряд императорских егерей, который шёл из Амьена, направляясь к Фликсекуру. Итак, встреча была превосходной, все очень приятно, но разговоры разговаривать некогда. Дьёдонне собрал свой отряд и повёл его на гору, где виднелся полуразрушенный замок в духе тех руин, которые так милы Шатобриану и английским поэтам. Но поручику конно-егерского полка Роберу Дьёдонне развалины были не по душе — ни в каком виде. Зато с горы далеко видна была долина, перерезанная озёрами, и вздымавшиеся на ней голландские тополя, тёмные пятна сушилен и чёрные ямы торфяных выработок, словно могилы, вырытые для жертв предстоящей резни; и повсюду — в полях, на пастбищах, дымились, несмотря на дождь, кучки торфа. Но Робера интересовала не долина, а то, что было за развалинами башен и древних стен, — пустынное пространство, испещрённое белыми и лиловыми пятнами, необозримое голое плато, на котором земля почти нигде ещё не была вспахана. Скверная просёлочная дорога, шедшая из Эрена, наискось пересекала это плато и спускалась в глубокую ложбину, тянувшуюся за Пикиньи. Вдали на дороге Робер заметил повозку, ехавшую навстречу отряду. Подождали её. В ней везли из Эрена конопляное масло и мешки для зёрна; возчик, оказалось, видел королевские войска: он утверждал, что какие-то конные солдаты в красных мундирах движутся к Абвилю по той дороге, что идёт на Кале. И больше ничего нельзя было вытянуть из этого молчаливого небритого пикардийца, закинувшего за плечо длинный кнут.

— Но уж что касаемо беспорядка, то уж действительно беспорядок у них… хуже некуда… Шайка бездельников!.. Все верхами, а челядь ихняя везёт господский скарб, да только коляски-то увязают в грязи…