Королева Реформации

Я следовал учению Церкви!

По этому учению святые добиваются большего, чем нужно, чтобы попасть на небеса, поэтому их достижения помещаются в духовный банк. Поскольку этот банк был открыт для меня, я искал их достоинства, чтобы ими покрыть свои недостатки. Банк достоинств контролировался папой! Более того, он позволяет заимствовать эти достоинства, и это называется индульгенцией“.

Лютер снова посмотрел на часы, прошелся взад-вперед и продолжал:

„В 1510 году благодаря диспуту в Августинском Ордене, который организовал папа, я и еще один брат были избраны для поездки в Рим в качестве представителей Эрфурта. Это была великолепная поездка! Окружающая природа, особенно Альпы, была прекрасна. На пути нам встречалось множество монастырей, и мы останавливались там.

Мне очень хотелось побывать в Риме, потому что в Вечном Городе находится больше всего реликвий. Я считал, что стоит мне взглянуть на эти реликвии, и мне передастся огромное количество достоинств. Но город принес мне разочарование. В нем пахло еще хуже, чем в Виттенберге! И все же я решил воспользоваться своим пребыванием там. Я обзавелся путеводителем и посетил много известных святынь. Поскольку у меня мало времени, я расскажу вам об одной — Scala Sancta. Это лестница, которая, как предполагается, находилась напротив дворца Пилата в Иерусалиме, по ней поднимался Иисус, чтобы встретиться с Пилатом в Святую пятницу.

Я затрепетал от волнения, увидев эти ступени. Сама мысль о том, что я, Мартин Лютер, сын горняка, поднимусь по тем ступенькам, которых касалась нога Иисуса, казалась невероятной. Мне казалось, что я слышу за своей спиной толпу, кричавшую: „Распни его, распни!“ Поскольку один из пап заявил, что любой человек, поднявшийся по этим ступеням на коленях, может вызвать душу из чистилища, я прошел все двадцать восемь ступеней на коленях и на каждой из них с усердием читал Pater Noster. Когда я поднимался по ступеням, я почти хотел, чтобы мои родители умерли, и я тем самым мог бы освободить их из чистилища. Поскольку оба они были живы, я пошел на компромисс. Я молился за освобождение дедушки Хайна.

Однако я должен признаться, что даже в то время я не был настоящим верующим. Когда я встал, чтобы уйти, я пробормотал про себя: „Кто знает, так ли это?“

Почему я сомневался? В Риме я столько всего видел! В одном месте я почти не поверил своим ушам, когда услышал, как итальянский священник говорил перед причастием: „Хлеб Ты есть и хлебом останешься, вино Ты есть и вином останешься“. Но это еще не все. Я ужаснулся дерзости и легкомысленности некоторых священников, которые читали мессу об усопших. Некоторые из них успевали пробормотать шесть или семь служб подряд, пока я едва успевал произнес слова одной, а когда я служил мессу, они кивали мне: „Passa! Passa!“ (Давай быстрей). Каждый день, вспоминая свою поездку в Рим, я содрогаюсь“.

Он поднял лист бумаги. „Пока я был в Вартбургском замке, прячась от императора Карла V, я перевел Новый Завет на немецкий. Я надеялся каждой из вас вручить первые копии. Но книга будет издана только в сентябре. Лукас Кранах, один из наших близких друзей, работает над гравюрами, и я думаю, что он еще не закончил их. Поскольку у меня нет копий, я напечатал несколько ключевых стихов, которые привели меня к истине. — Он протянул копии всем девочкам и продолжал. — Каждый из этих стихов для нас важен так же, как компас для Колумба. Тот компас помог ему открыть Новый Свет. Изучите каждый стих и начните учить их. Позже мы с вами разберем их“.

Он посмотрел на часы и почти бегом направился к двери. „У меня начинаются следующие занятия“, — пробормотал он через плечо и исчез.

После того как Лютер исчез, Кати произнесла: „Мне хотелось бы спросить его о Габриэле Цвиллинге. Этот человек загадка для меня“.

Глава 6. Новый свет

Когда на следующий день Кати посмотрела на себя в зеркало, ее не так уже огорчило увиденное. Улыбка открыла два ряда ровных зубов. Она увидела твердый подбородок, небесно-голубые, немного косящие глаза, полные розовые губы, рыжие брови и короткие рыжие волосы, которые теперь свободно росли, а также уличную одежду, которая сменила одеяние монахини.

Поворачиваясь перед зеркалом, она изучала свои волосы и думала, как их лучше уложить, когда они отрастут. Блузка с высоким воротником была немного велика в плечах. В остальном она сидела прекрасно, так же как и подходящая к ней юбка, доходившая до лодыжек. Черные туфли довершали крестьянский костюм. Может быть, все это не было модным и современным, зато было красиво, — и она чувствовала себя свободно. Убедившись в этом, она ощутила прилив радости.

Атмосфера за столом во время завтрака сильно отличалась от той, что была накануне. Одетые в новую одежду, бывшие монахини весело болтали, чувствуя, что теперь они подходят к новому обществу. Эльза хихикала как обычно, и все с удовольствием опустошали тарелки и просили добавки. Еда подходила к концу, когда появился Мартин Лютер.

„Я вижу, что сегодня вы счастливее, чем вчера, — сказал он, занимая свое место. — Мне говорили, что новая одежда может согреть сердце женщины“.

„Но наши волосы еще совсем коротки“, — пожаловалась Аве.

„Не волнуйтесь. Волосы вырастут. Мои были выбриты в середине, чтобы я мог носить терновый венец. Посмотрите на них теперь! Если бы не одеяние, никто бы не догадался, что раньше я был монахом“. Склонив голову, он произнес про себя молитву и с жадностью накинулся на еду.

Кати как завороженная смотрела на то, как Лютер опустошил тарелку и снова наполнил ее. Накануне, когда она разглядывала его глаза, она заметила их проницательность, которая делала его взгляд похожим на орлиный.

Когда Лютер расправился с едой, он встал и сказал: „Вчера я раздал вам отдельные стихи из Библии, напечатанные на бумаге. Но я забыл сказать вам, что вы должны приносить их каждый раз к столу. А теперь, если вы не возражаете, я думаю, будет лучше, если вы пойдете к себе в кельи — я хотел сказать в комнаты! — и принесете эти листочки. Если вы подобны священникам и монахиням, которых я знаю, вы никогда не изучали Библию. Для нас Слово гораздо важнее традиций“.

Кати кинулась по ступенькам, схватила листок и вернулась к столу. После того как все собрались, Лютер сказал: „Наверное, я смогу ответить на все ваши вопросы. Скоро мне нужно уйти на занятия“.

Подняв руку, Кати сказала: „Пожалуйста, расскажите нам об ошибке, которую Эразм нашел в Вульгате“.

„В от Матфея 4:17 Эразм обнаружил, что Иероним перевел греческое слово metanoia как латинское poenitentiam agite, что значит „накладывать наказание“. Это неправильно. Поэтому он изменил это слово на poetiteat vos. Эти латинские слова означают: покайся. Я думаю, вы видите, что между двумя переводами существует огромная разница. Позже Эразм еще лучше осветил этот вопрос и изменил metanoia на resipiscite, что для тех, кто понимает латынь, значит: измени свой разум. [12]

Я думаю, вы видите, что между изменением образа мыслей и наказанием большая разница?

Я преподавал здесь, в Виттенберге, где Эразм сделал это открытие. Оно открыло мне глаза и стало для меня важнее, чем открытие Нового Света!“

„А теперь расскажите нам, как вы поняли, что „праведный верою жив будет“, — сказала Аве.

Лютер посмотрел на часы. „Это долгая история, а времени мало. Но вкратце произошло следующее. Во вторник, 1 августа 1513 года, я читал лекцию своим студентам по 13-му псалму. Когда я готовился к лекции, меня озадачили слова In Justitia tua libera me — „по правде Твоей избавь меня“. Что значили эти слова? Я листал комментарии в поисках ответа. Его не было. Я рассудил так: как могу я, созданный из праха, пользоваться праведностью Божьей? Мне казалось это невероятным. Затем я встретил ту же самую мысль в другом месте — в Псалме 70:2. Там я прочел: „По правде Твоей избавь меня“. Я повсюду искал ответ. Но так и не нашел“. Он снова посмотрел на часы.