На пороге трона

   — Я не посмел бы только из-за этого беспокоить вас, ваше императорское высочество, — ответил Бестужев. — Мне нужно сказать вам нечто более важное.

   — Так говорите скорее! — воскликнул великий князь.

Екатерина Алексеевна напрягла всё своё внимание. Она слишком хорошо знала этого хитрого царедворца и не сомневалась, что только очень важное дело могло заставить его прийти сюда.

   — Как я уже имел честь докладывать вам, ваше императорское высочество, — продолжал свою речь граф Бестужев, — фельдмаршал Апраксин в течение всей зимы не покинет Норкиттена, что при тех условиях, в которых мы сейчас находимся, вряд ли будет желательно...

   — Это почему? — перебил канцлера великий князь. — Ведь во всяком случае часть владений его величества короля прусского и без того занята нашими войсками.

По-видимому, великий князь только и думал о том, чтобы не нанести неприятности обожаемому прусскому королю; но Екатерина Алексеевна слушала с напряжённым вниманием слова канцлера, стараясь заранее угадать, к чему клонится его речь.

   — В эту минуту меня интересует не король прусский, — возразил Бестужев, — а Россия. Мне кажется, что интересы её императорского величества и вашего императорского высочества должны быть ближе фельдмаршалу Апраксину, чем удовольствие или неудовольствие Пруссии.

Взгляд Петра Фёдоровича омрачился, но он продолжал спокойно слушать слова канцлера.

   — Я уже имел честь говорить вам, ваше императорское высочество, что положение государыни императрицы очень тяжело. Выздоровеет ли она, удастся ли ей сохранить разум — известно лишь Одному Господу Богу. Все её верноподданные, в том числе и я, возносим горячие молитвы Милосердному Создателю о здоровье государыни императрицы, но весьма сомнительно, чтобы наши молитвы были услышаны; может быть, наш Господь, по Своей великой премудрости, порешил положить конец славному царствованию императрицы Елизаветы Петровны.

Пётр Фёдорович вздрогнул и забарабанил пальцами по столу.

   — Если случится это несчастье, — продолжал граф Бестужев, — то те лица, которые заслуженно или незаслуженно пользовались доверием государыни императрицы, высоко поднялись над толпой и забрали власть в руки, употребят все силы и способы для того, чтобы не лишиться этой власти.

   — Как же они могут иметь её? — воскликнул Пётр Фёдорович. — В России пользуется властью лишь один император.

   — Вы, ваше императорское высочество, лично на себе испытали, какую силу приобрели в царствование вашей августейшей тётки Шувалов и Разумовский.

Очень часто они оказывались сильнее государыни императрицы и её приказания стушёвывались перед волей этих господ. Я уверен, что как граф Шувалов, так и граф Разумовский употребят всё возможное, чтобы сохранить если не всю свою силу, то хоть часть её.

   — При мне они не будут иметь никакого значения! — решительно заявил Пётр Фёдорович, громко стукнув кулаком по столу.

   — Есть много средств для того, чтобы ограничить власть правителя, — спокойно возразил канцлер. — Вспомните, ваше императорское высочество, о влиянии сената, духовенства, которое, к моему великому прискорбию, не особенно благосклонно относится к вам... Вспомните о бунте среди войска...

   — Что? — с негодованием воскликнул великий князь. — Бунт среди солдат? Неужели есть такие, которые осмелятся изменить присяге и забыть свои обязанности?

   — В русской истории бывали примеры, — ответил граф Бестужев, — когда, благодаря влиянию духовенства, сената и дворян, а в особенности гвардии, власть императора была совершенно низвергнута и правление передавалось в руки всесильного министра.

Пётр Фёдорович мрачно смотрел в одну точку.

   — Если вы думаете, что это возможно, — глухо произнёс он, — то научите, что следует делать. Вы, граф, умнее и хитрее кого бы то ни было, а ваше присутствие здесь доказывает, что вы против низвержения законного императора, что в вашем лице я имею друга, который будет стоять за меня.

Бестужев искоса взглянул на великую княгиню и, прижав руку к груди, низко поклонился Петру Фёдоровичу.

   — Ваше императорское высочество, вы можете смело рассчитывать на мою непоколебимую преданность. Я затем и пришёл сюда, чтобы доказать вам это и дать один совет, который предохранит вас от всякой опасности, если вы, конечно, пожелаете последовать ему.

   — Я понимаю, в чём дело! — живо воскликнула Екатерина Алексеевна. — Да, граф Алексей Петрович, вы — наш действительный друг и тысячу раз правы.

   — Я пока ещё ничего не понимаю, — заявил великий князь, с удивлением и завистью смотря на Екатерину Алексеевну. — С большим нетерпением я жду совета, который моя супруга уже прочла на вашем лице.

   — Среди многих средств, к которым прибегнут враги вашего императорского высочества, самым действительным будет восстановление войска против вас, — начал Бестужев, — и я боюсь, что у вас могут быть крупные неприятности с этой стороны. Фельдмаршал граф Разумовский очень любим гвардией, а Пётр Шувалов — артиллерией. Оба они состоят главнокомандующими, а солдаты всегда очень склонны слушать больше всего своих начальников. Кроме того — простите мне за откровенность! — вы, ваше императорское высочество, мало популярны среди войска, так как отдаёте видимое предпочтение голштинским солдатам, которых русские солдаты ненавидят как чужестранцев и иноверцев. Сами вы даже почти никогда не носите русского мундира, разве только в особенно торжественные дни.

   — Да, да, всё это возможно, — согласился великий князь, — я действительно сделал ошибку. Но неужели кто-нибудь решится подрывать авторитет царской власти?

   — Я уверен, что найдутся люди, которые не остановятся перед этим, — ответил канцлер. — Скажу даже больше: я не сомневаюсь, что в настоящий момент идёт возмущение среди гвардейских полков против вашего императорского высочества.

   — И я в этом вполне уверена! — воскликнула Екатерина Алексеевна. — В особенности Шуваловы употребят все силы для того, чтобы заставить Петра Третьего сыграть роль Петра Второго; если они даже оставят ему титул императора, то только титул с его мишурным блеском.

Пётр Фёдорович побледнел; он сразу потерял самоуверенность и робко оглядывался вокруг.

   — Что же делать? — беспомощно спросил он. — Ведь тут решается вопрос жизни. Я думаю, что и для вас, граф Алексей Петрович, обстоятельства складываются неблагоприятно? Шуваловы не считают вас своим другом.

   — Если они и не любят меня, — возразил канцлер, — то во всяком случае считаются со мной, вероятно находя, что многолетний опыт старого дипломата может быть полезен им для внешней политики. Ну, да это для меня безразлично! Я знаю лишь один долг — верой и правдой служить своему законному императору и законной императрице, — прибавил Бестужев, поклонившись великой княгине, — и считаю своей обязанностью охранять их от интриг врагов. Мне кажется, что существует верное средство для того, чтобы уничтожить козни Шуваловых и Разумовского. Нужно только просить Бога, чтобы у нас хватило времени для выполнения этого средства. Армия фельдмаршала Апраксина находится уже довольно продолжительное время вне здешнего влияния. Она, как всякое войско на поле битвы, чувствует особенную привязанность к своему главнокомандующему. Последнее удачное сражение ещё более возвысило фельдмаршала во мнении его солдат, и поэтому он приобрёл над ними ещё большее влияние. Помимо этого между армией Апраксина и здешней гвардией существуют вполне естественные враждебные отношения. Солдатам Апраксина приходится переносить все ужасы войны, все неудобства лагерной жизни, тогда как гвардейцы приятно проводят время, пользуясь всеми благами спокойной гарнизонной службы.

   — Правда, правда! — живо воскликнула Екатерина Алексеевна, и даже во взгляде великого князя, упорно устремлённом на канцлера, отразились оживление и как бы некоторое понимание высказанных мыслей.

   — Фельдмаршал Апраксин, — продолжал Бестужев, — мой друг; подобно мне, он искренне и беззаветно предан вашим императорским высочествам и в одинаковой мере возмущён надменностью всемогущих временщиков. Если бы Апраксин появился со своей победоносной, храброй армией под Петербургом или если бы его войска окружали ваши императорские высочества здесь, в Ораниенбауме, то всякая попытка повлиять на войско петербургского гарнизона, в смысле ограничения императорской власти, была бы подавлена и уничтожена в зародыше, так как в распоряжении ваших императорских высочеств была бы такая могучая сила, как превосходная, опытная армия, на стороне которой, без сомнения, находятся симпатии всего народа.