На краю света. Подписаренок

Тут Иван Фомич снова развернул газету, подмигнул мне и кликнул дедушку Митрея. Тот вышел из судейской с веником в руках и недовольно спросил:

— Ну, чего тебе опять?..

— Ты недавно плакался, что у вас в прошлом году потерялся конь из табуна?

— Потерялся.

— Не нашли его?

— Найди попробуй. Все суседские деревни объездили, везде узнавали, спрашивали. Но так и не нашли. Добрый конь был. Сорок рублей давали. Пропал ни за грош.

— А какой масти он был?

— Мухортой масти, с темными крапинами.

— Нашелся твой конь, Митрей Васильевич. Говори: слава богу.

— Как нашелся?

— Так и нашелся. Пришатнулся к лошадям Сосипатра Козулина в деревне Тарайской.

— Это где же такая деревня? Я что-то и не припомню… За рекой или на Июсе где?..

— Деревня-то? Далеконько отсюда. В Знаменской волости, где-то за Батенями…

— Эвон куда зачесался! Далеко ведь отсюдова. Неужто цыганы туда угнали?

— И цыгане могли угнать, и сам мог туда податься. Как перебрался за реку, так и пошел от деревни к деревне прямо в Знаменскую волость. А там, значит, и пришатнулся к лошадям этого Сосипатра Козулина.

Иван Фомич говорил все это серьезно, и дедушко Митрей даже не заметил, что его опять разыгрывают…

— Через день, через два, а может, и через неделю, — продолжал Иван Фомич, — Сосипатр заметил чужого коня со своими лошадьми. «Чей это конь? Откудова?» — не знает. Тут поймал Сосипатр твоего Мухортка, привел в деревню, спрашивает соседей: «Не знаете ли, мужики, чей это конишко? К моим лошадям пришатнулся». Никто из его соседей твоего Мухортка, конечно, не знает. Тогда повели они его к дяде Вахромею, который помнит в Тарайской наперечет всех лошадей до седьмого колена. Тот посмотрел на твоего Мухортка и сразу говорит: «Ведите этого коня к старосте. Это конь приблудный. У нас в деревне ни у одного хозяина нет такого. Был похожий немного у Малафея Беспрозванного, так того коня у него уж три года, как волки задрали». Тут Сосипатр с твоим конем к старосте. А староста и говорит Сосипатру: «Раз этот Мухортый пришатнулся к твоим коням, ты, значит, и соблюдай его, пока мы не найдем ему хозяина. Можешь на нем работать. Но чтобы конь был в теле, в полном порядке». И сразу все это со своим писарем оформил по всем правилам. То есть взял с Сосипатра расписку на коня и написал в Знаменское волостное правление, чтобы там сделали розыски хозяев к твоему Мухортку. Те, конечно, объявили по всей Знаменской волости, что в деревне Тарайской у Сосипатра Козулина есть пригульная лошадь такой-то масти, таких-то примет. Но в Знаменской волости хозяев твоему Мухортку, как и следовало ожидать, не нашлось. Тогда Знаменское волостное правление написало обо всем этом в Красноярск в газету, а я сейчас прочитал и решил скорее тебя обрадовать.

— Они что же, и про Вахромея этого напечатали, к которому моего Мухортка водили, и про Малафея, у которого конь похожий был?

— Ну, про Вахромея они ничего не печатали. Это я уж присочинил немного. Но ведь это и так понятно. Ведь в каждой деревне есть свой Вахромей, который всех коней знает наперечет. У вас в Кульчеке есть кто-нибудь, кто знает деревенских коней и жеребят наперечет? — обратился ко мне Иван Фомич.

— У нас, — сказал я, — Секлетея Афанасьева Полякова. Всех чужих коней к ней водят. Она сразу и говорит — чей конь, от какой кобылы, от чьего жеребца, в каком табуне ходил. Она все знает и помнит.

— Вот видишь!

— А что там написано насчет моего Мухортка? — спросил дедушка Митрей.

— Да то и написано, что Знаменское волостное правление разыскивает хозяев к пришатнувшемуся к лошадям крестьянина Сосипатра Козулина мерина масти мухортой, роста среднего, около четырех лет, грива на правую сторону, на лбу звездочка, тавра нет, правое переднее копыто расколото. Оценена в шестнадцать рублей.

Вначале дедушко Митрей внимательно слушал Ивана Фомича. Но когда тот начал перечислять приметы пришатнувшегося к лошадям Сосипатра Козулина мухортого коня, на лице его появилось недоумение, которое потом сменилось досадой. Наконец он плюнул в сторону и сказал:

— Вранье все это! Никакой звездочки у моего Мухортка на лбу не было. И тавро у него было на задней левой ляжке. Ты мне про какого-то другого коня читаешь.

— Я тебе про коня мухортой масти читаю. Тут этих объявлений насчет пришатнувшихся лошадей в каждой газете по нескольку штук, и все о конях самых разнообразных мастей: и сивой, и каурой, и рыжей, и пеганой. А вот насчет мухортого прочитал первый раз и сразу же решил, что это о твоем пишут.

— Тоже скажешь… Мне за Мухортка сорок рублей давали, да я и то не отдал. Это был конь! Хоть под седлом, хоть на вожжах. В обозе ходил на нем два раза в Красноярско. А тут оцепили коня в шестнадцать рублей. И правое копыто еще расколото. Такого коня ковать надо круглый год.

— Жаль, жаль! А я думал, объявился твой Мухортко. Дай, думаю, обрадую человека…

— Ничего ты не думал. Если бы думал, так не морочил бы мне голову. А я развесил уши и слушаю. А то и невдомек, как он попадет от нас в эту Знаменскую волость. Большу грамоту знаешь, а такой пустяк сообразить не можешь…

И дедушко Митрей ушел в сторожку в уверенности, что на этот раз он как следует отчитал Ивана Фомича.

А Иван Фомич сходил в судейскую и принес оттуда гектограф. Потом протер его влажной тряпкой и показал мне одну из тех строгих бумаг, которые повергали в трепет нашего Финогена и заставляли Ивана Адамовича спешно сочинять в волость очередные сводки и ведомости.

Потом Иван Фомич положил этот циркуляр на гектограф так, чтобы весь текст, написанный химическими чернилами, впитался в студень, чтобы каждая буква, каждая точка, каждая запятая вошли в него. Через некоторое время он осторожно содрал циркуляр с гектографа и стал накладывать на него один за одним чистые листы бумаги. Положит лист, разгладит его как следует и сразу же снимет. Потом другой, потом третий… И на этих листах отпечатывается красивыми оранжевыми буквами точь-в-точь тот самый циркуляр, который он смял и бросил под стол. А я стоял и дивился на такое дело.

— Понял теперь, как нужно работать на гектографе?

— Понял.

— А ну, попробуй!

Я взял чистый лист бумаги и осторожно положил на гектограф. Потом пригладил его несколько рал и снял. И у меня тоже отпечатался этот циркуляр, только немного кособоко.

— Ладно, сойдет! — сказал Иван Фомич. — Напечатай теперь таким манером двадцать экземпляров, потом осторожно протри гектограф влажной тряпкой и поставь под стол. А циркуляры принеси мне.

Через некоторое время я принес Ивану Фомичу отпечатанный циркуляр, и он немедленно «расписал» его всем сельским старостам Комской волости.

Я представил, как через несколько дней все старосты Комской волости, в том числе и наш Финоген, получат эту строгую бумагу, и стало обидно, что никто из них не догадается, что это я напечатал ее на гектографе.

— Ну, вот теперь у тебя есть уж постоянная работа. Будешь печатать нам на гектографе. Потом, когда немного освоишься с делом, сам будешь писать эти бумаги химическими чернилами. Почерк у тебя хороший. А пока, до поры до времени, помогай в работе нашему Петьке.

Петька Терсков, которого дедушко Митрей именовал заочно брандахлыстом, был комский парень лет семнадцати. Он уже курил, соображал что-то насчет выпивки и старался в волости держаться со всеми как взрослый. В товарищи ему я, конечно, не годился.

Петька очень обрадовался, что я буду его помощником. Он отвел меня в маленькую пустую комнату, вход в которую был из прихожей, усадил там за большой стол, потом принес туда огромную кипу картонных папок с подшитыми в них бумагами.

На каждой папке большими буквами было напечатано:

И на каждой папке от руки уж было написано — какое именно это дело. Или «С текущей перепиской», или «С циркулярными указаниями высшего начальства», или «С податными реестрами», или со статистическими отчетами. Дел было много. Больше двадцати штук.