Жезл маршала. Василевский

Ответы командующих поступили в течение суток. Василевским ознакомился с ними, и напряжение у него спало, ибо мнения комам дующих не разошлись с заключением Генштаба. Удивило его лишь мнение командующего Центральным фронтом генерала Рокоссовского, предложившего «усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов уничтожить орловскую группировку против ника, пока она ещё не подготовилась к наступлению». Как можно начинать военные действия против войск генерала Клюге под Орлом, если не разбит Манштейн? Сталина, однако, предложение Рокоссовского заинтересовало, иначе он не задал бы Василевскому вопрос:

   — Что скажете насчёт орловской группировки немцев?

   — Надо сначала разбить немцев на Курской дуге, а уж потом браться за орловскую группировку, — ответил Александр Михайлович. Он сказал это спокойно, без раздражения, хотя в душе у него кипело. И всё же то ли в его голосе, то ли в его беспокойном взгляде Верховный уловил обиду и сделал ему замечание:

   — Надо ценить тех, кто жаждет сражаться с врагом!

Кажется, эти слова кольнули Василевского.

   — Я уважаю и ценю талант Рокоссовского, товарищ Сталин, мы даже друзья с ним, но если его предложение идёт вразрез с замыслом Ставки, это меня коробит, — заявил он.

   — Я ваш союзник в этом деле, — усмехнулся Сталин. — Рано заниматься орловской группировкой.

«Сталин не может скрыть своей симпатии к Рокоссовскому, хотя Костя допускает немало огрехов, — подумал Александр Михайлович. — А вот генерала Рейтера он готов засунуть в любую дыру, только бы убрать с поста командующего фронтом. Да и Конева он недолюбливает. И в отношении к Жукову у него проскальзывает неприятный холодок. Я этого не понимаю. Если меня такое коснётся, я взорвусь и выскажу Верховному всё, что накипело на душе». А когда поздно ночью Василевский ложился спать в своём кабинете в Генштабе, мелькнула мысль, от которой он почувствовал, как кровь прилила к лицу: «А нет ли у меня в душе червячка чёрной зависти? »

День прошёл в хлопотах, но под вечер у Василевского появилось хорошее настроение — с фронта вернулся Жуков.

Как там небо, хмурое, Алексей? — спросил Василевский Антонова, колдовавшего над картой.

   — Хмурое небо, всё в тучах, — отозвался тот.

   — Значит, сейчас выглянет солнце, если к нам прибыл Георгий Константинович!

Антонов заулыбался, а Жуков, присев на стул, взглянул на Александра Михайловича.

   — Ты что такой весёлый, Саша? — спросил он.

   — Есть тому причина. — Василевский подошёл к нему, протянул портсигар: — Закуривай.

Жуков вынул из портсигара немецкую сигарету.

   — Трофейные? Надо попробовать. Кто тебя угостил, а? Наверное, Костя Рокоссовский? Он хвастался мне, что захватил у немцев большие трофеи. Виски, шоколад, сигареты...

   — Не угадал, дружище! — Василевский спрятал портсигар в карман. — Час тому назад у меня был маршал авиации Новиков, он и угостил.

Жуков прикурил сигарету, затянулся дымом.

   — Чертовски вкусная, Саша! — воскликнул он. — Дай мне пачку!

   — Бери, вот в тумбочке...

   — Ты не ответил на мой вопрос: отчего такой весёлый? — вновь спросил Жуков.

   — Верховный утвердил предложение Генштаба вывести на укомплектование войсковые соединения на Орловском, Курском, Харьковском и Донбасском направлениях.

   — Много выводишь армий и корпусов?

   — Порядком! Четыре танковых, два механизированных корпуса... Вот он план, посмотри...

Жуков взял из его рук листок, пробежал глазами.

   — Изрядно набралось! — Он вернул листок. — Я согласен с решением Генштаба.

   — Верховный приказал полностью их укомплектовать и чтобы к тридцатому апреля были в полной боевой готовности. Каково, а? Все мои помощники в Генштабе только этим и заняты. Радует, что теперь у нас есть всё, что надо фронтам, — танки, самолёты, орудия...

   — Сколько сейчас в резерве Ставки армий? — поинтересовался Жуков.

   — Девять! А к тридцатому апреля, как ты знаешь, надо ещё создать Резервный фронт. Верховный уже назначил командующего и начальника штаба.

   — Кто такие?

   — Наш общий друг Маркиан Попов, а начальник штаба — Матвей Захаров. В Резервный фронт вошло шесть армий, шесть танковых и два механизированных корпуса.

   — Танковые корпуса — это хорошо! — одобрил Жуков. — Па Курской дуге ох и заварится каша! И мы крепко побьём немцев. Я не завидую Манштейну и Клюге. — Он взглянул на Василевского: — И нам с тобой придётся там хлебнуть военного лиха.

Он встал. — Ну, Саша, прощевай, мне пора!

   — Куда едешь? — спросил Василевский.

   — Туда же, на Воронежский фронт. Я был в Москве всего лишь сутки...

Неожиданно дверь открылась, и в кабинет вошёл высокий и рослый генерал Николай Воронов. Он поздоровался с Василевским и, увидев у стола маршала Жукова, сказал:

   — Я вас ищу, Георгий Константинович. Самолёт к вылету готов.

   — Ну, если главный артиллерист Красной Армии так говорит, значит, и вправду нам пора лететь, — засмеялся Жуков.

Месяц назад генерала Воронова назначили командующим артиллерией Красной Армии. Василевский поздравил его и как бы между прочим заметил, что Генштаб по-прежнему рассчитывает ив помощь «вездесущего артиллериста», как назвал его Жуков. Воронов в свою очередь ценил военный авторитет Василевского, особен но сблизился с ним под Сталинградом, когда по заданию Ставки осуществлял общее руководство операцией по разгрому войск фельдмаршала Паулюса. Сейчас вместе с Жуковым он ехал на фронт.

   — Николай Николаевич, есть к тебе вопросы, связанные с обеспечением фронтов артиллерией, — сказал Василевский. — Когда смогу с тобой обсудить их?

   — Дня через два-три я вернусь в Ставку. Не поздно?

   — Терпимо.

   — К тебе, Александр, тоже есть дело... — Он подождал, когда все вышли из кабинета, и только тогда сообщил, что утром виделся с генералом Смирновым. — Он узнал, что я иду в Генштаб, и попросил передать, чтобы ты позвонил ему вот по этому телефону. — Воронов дал Василевскому клочок бумаги, где был записан номер.

   — Спасибо, я сейчас свяжусь с ним.

Закрыв дверь кабинета, Александр Михайлович позвонил по телефону. На другом конце провода ему сразу ответили:

   — Генерал Смирнов слушает!

Голос тихий, как у ребёнка, он не шёл к большой и грузной фигуре генерала.

   — Это Василевский, Ефим Иванович, — негромко произнёс в трубку Александр Михайлович. — Воронов сказал мне, чтобы я позвонил вам... Да-да, я вас хорошо слышу!.. Вчера были у профессора Эйниса... Дело у моего сына идёт на поправку? Спасибо за добрые вести... Конечно, пусть лечится, пусть окрепнет как полагается. На днях я смогу подъехать в клинику. Ещё раз спасибо вам, Ефим Иванович!..

Василевский только сейчас услышал, как гулко стучит сердце. Надо немедленно позвонить Серафиме.

   — Серафима, здравствуй! Это я, Александр... Я хочу сообщить о нашем сыне. Он поправляется, температура, правда, есть, но небольшая. Генерал Смирнов, наш главный военный медик, сказал, что Юре придётся ещё полежать в клинике, чтобы набраться сил...

   — Теперь ты переживаешь за Юру, — прервала она его. — А когда был моим мужем, тебя сын не очень-то интересовал. Помнишь, ты собирался в командировку в Куйбышев, а Юра лежал с простудой? Я просила отложить поездку хотя бы дня на три, но ты всё же уехал. И что же? Юре стало плохо, и я две недели, пока ты был в отъезде, выхаживала его...

   — Перестань, Серафима, — перебил её Василевский. — Побойся Бога... И что тебе от меня надо? Если ты думаешь, что я брошу Катю и вернусь к тебе — такого никогда не случится, и ты на мой разрыв не рассчитывай.

Зато Катя говорила с ним по телефону ласково, и ему сразу стало легче.

   — Саша, если ты не против, я могу Юру в клинике навещать, — щебетала она. — Я уверена, что он будет доволен. Игорёк тоже просит взять его, когда пойду к Юре в больницу. Так разрешишь мне его проведать?

   — Дома поговорим, — сдержанно ответил он.