Жезл маршала. Василевский

   — Вызовите ко мне наркома боеприпасов Ванникова и начальника тыла генерала армии Хрулёва.

   — Будет исполнено! — отчеканил Антонов. Он шагнул к двери, но Сталин остановил его:

   — Маршал Василевский сейчас находится в войсках Брянского фронта. Свяжитесь с ним и передайте моё распоряжение, чтобы он возвращался в Ставку. У меня для него есть новое задание.

«Ну и настали времена, Александр Михайлович почти не бывает в Москве, ездит с одного фронта на другой», — огорчился в душе за своего начальника Антонов.

Василевский прибыл в Москву глубокой ночью. Дежурный по Генштабу доложил ему, что генералы Антонов и Штеменко находятся в Ставке.

«И я сейчас туда поеду», — подумал Василевский.

Он быстро разделся в своём кабинете, причесался перед зеркалом и удивился, увидев своё лицо. Серое, невыразительное, тёмные круги под глазами. Горько усмехнулся: ещё бы, уже третью ночь спит урывками. Ничего, вот доложит Верховному ситуацию на фронтах и поедет домой, завалится на кровать и будет спать всю ночь, и никто не станет его тревожить, и Катя, его милая Катюша, сделает всё, чтобы выспался он на славу. При мысли о жене у него пылко затрепетало сердце.

Из Ставки вернулся генерал Антонов.

   — Вы уже прибыли? — спросил он маршала, едва увидев его.

   — Как видишь, Алексей Иннокентьевич! — Василевский мягко улыбнулся. — Ты был у Верховного?

Антонов сказал, что Сталина беспокоит ситуация на Курской дуге. Под Кромами и Борисовской немцы сосредоточивают новые танковые части и войска.

   — С разрешения Верховного я направлял фронтам предупреждение, что немцы могут начать наступление под Курском не позднее двадцать шестого мая, — продолжал Антонов. — Но этого не случилось. Потому-то Верховный и волнуется. Вчера у него на ковре были генерал армии Хрулёв и нарком боеприпасов Ванников. Он прочёл ваше донесение из армии Баграмяна и приказал генералам принять меры, чтобы доставить на фронты боеприпасы и боевую технику... Это я к тому, чтобы вы знали, о чём шла речь в Ставке.

Василевский с удовлетворением подумал: «Толковый у меня заместитель!»

   — Очень кстати вы прибыли, — сказал Сталин, когда Василевский вошёл к нему. Выслушав отчёт о подготовке фронтов к операции «Кутузов», он добавил: — Вы проделали большую работу, и весьма оперативно. У вас ещё что-нибудь?

   — Есть, товарищ Сталин, и существенное, — стараясь не выдать своего волнения, ответил Василевский. — Воздушная разведка засекла переброску немецких войск на Спас-Деменском и Жиздринском направлениях. Партизаны сообщили в штаб фронта, что с запада на Спас-Деменское направление прибыла танковая дивизия врага. Правда, у нас там достаточно сил, чтобы прикрыть Ки лужское и Тульское направления. И всё же я счёл необходимым переместить 19-й стрелковый корпус из района Гжатска в Юхнов, оставив его в составе 10-й гвардейской армии...

   — Вы приняли правильное решение... Скажите, что думает по поводу операции «Кутузов» генерал Соколовский?

   — У него боевой настрой, — констатировал начальник Генштаба. — А вот на Брянском фронте я вскрыл серьёзные недостатки и потребовал от генерала Рейтера устранить их.

   — На днях у него примет дела генерал Попов, — произнёс Верховный.

   — Надо ли менять командующего в канун сражения? — возразил Василевский. — Генерал Рейтер — вояка опытный, но медлителен и слишком доверчив к комдивам, а их надо постоянно держать под контролем. Такой у него стиль работы.

   — Я не против того, чтобы у командующего был свой почерк, — заметил Верховный. — Возьмите генерала Рокоссовского: разве он похож, скажем, на Ватутина или Конева? Но эти военачальники добиваются успеха в сражениях, а генерал Рейтер ещё ничем нас не порадовал. Стараться быть самим собой, — продолжал Сталин, — значит быть волевым, а воля, как говорил Энгельс, определяется страстью или размышлением, чего как раз и не хватает Рейтеру. Что, станете возражать?

   — Нет, в ваших словах истина!

   — Вы похвалили меня устами Мехлиса. — По лицу Сталина пробежала тень. — А мне похвала не нужна, она, подобно ржавчине, разъедает душу. Кстати, два-три дня поработайте в Генштабе, а потом полетите к Попову и поможете ему войти в курс фронтовых дел. У вас есть вопросы?

   — Да нет, я вот о чём подумал, — смутился Василевский. — Скоро начнутся бои на Курской дуге, и было бы здорово, если бы союзники открыли второй фронт! Тогда немцы вынуждены были бы часть сил снять с советско-германского фронта на запад Франции.

   — Пока они ограничиваются операциями против незначительных сил вермахта, — заметил Сталин. — Правда, когда мы обороняли Сталинград, английская 8-я армия генерала Монтгомери [17] разгромила войска генерала Роммеля под Эль-Амейном. Это было нам на руку. И когда я буду писать Черчиллю очередное послание, непременно с похвалой отзовусь о Монтгомери. Уверен, что когда союзники откроют второй фронт, а сделать это им придётся, как бы господин Черчилль ни юлил, этот генерал станет играть в операции не последнюю роль...

(И действительно, в июне 1944 года при высадке десанта союзников через Ла-Манш в Нормандии — открытие второго фронта — Монтгомери умело руководил войсками союзников и наступлением их до пределов Сены, за что и был награждён советскими орденами «Победа» и Суворова 1-й степени. Ордена Монтгомери и генералу Эйзенхауэру [18] по распоряжению Сталина в 1945 году в штабе Эйзенхауэра во Франкфурте-на-Майне вручил маршал Жуков. Тогда же по приглашению Сталина Эйзенхауэр со своим сыном посетил Советский Союз, его сопровождал Жуков. Фельдмаршал Монтгомери побывал в СССР лишь в 1947 году; в первый же день приезда начальник Генштаба Василевский устроил ему приём.

Василевский уже был дома, когда ему позвонил Сталин. Он спросил, как в Генштабе прошёл приём фельдмаршала.

   — Всё хорошо, Иосиф Виссарионович, Монтгомери остался доволен. Я преподнёс ему русский сувенир — бекешу на беличьем меху и генеральскую папаху из серого каракуля. Он очень обрадовался подарку.

   — О войне беседовали?

   — Да! Вспоминали оборону Москвы, Сталинградскую и Курскую битвы, ну и конечно же штурм Берлина. Фельдмаршал высказал мне одну просьбу...

   — Какую?

   — Он хочет увидеться с вами. Я сказал, что это решать вам.

   — Может, дать обед в честь высокого гостя в Большом Кремлёвском дворце?

   — Это было бы хорошо. Всё-таки Монтгомери сейчас начальник имперского генерального штаба. Он признался мне, что Черчилль не советовал ему ехать к нам: мол, это наш вероятный противник в будущей войне.

   — Этот рыцарь «холодной войны», наверное, уйдёт на тот свет с лютой ненавистью к Советам, — выругался Сталин. — Но Монтгомери я приму.

На обед в честь фельдмаршала Монтгомери в Большой Кремлёвский дворец пришли партийные и государственные деятели, военачальники. И вот в зал вошёл Монтгомери, на нём была бекеша и папаха. Василевский растерянно смотрел на гостя.

   — Я оделся в русскую бекешу и папаху, чтобы меня увидел генералиссимус Сталин, — улыбнулся гость. — Так что прошу не сердиться.

   — Пожалуйста, господин фельдмаршал, как вам лучше, — тоже улыбнулся Василевский.

Наконец в зал вошёл Сталин и члены правительства. Вождь засмеялся, глядя на Монтгомери.

   — Что это такое? — спросил он Василевского.

Но ответил фельдмаршал:

   — Я желаю, чтобы вы, господин Сталин, увидели меня в русской форме! Можно с вами сфотографироваться? На память...

   — А что, для истории пригодится! — улыбнулся Сталин. — Пожалуйста, подойдите ко мне...

Фотограф сделал своё дело.

   — А теперь, товарищи и господа, прошу к столу! — пригласил Василевский.

На другой день фельдмаршал Монтгомери улетал в Англию. На аэродроме он был в той же бекеше и папахе, приняв рапорт начальника караула. Василевский не сомневался, что русский сувенир пришёлся маршалу по душе. — А.3.).