Воевода Шеин

Патриарх побледнел, на лбу выступил холодный пот. Сердце сжалось от боли. «Зачем ты, матушка, так безрассудно поступила?! — воскликнул он в душе. — Боярская дума, аки лавина, сметёт трон и будет править державой своим именем».

   — Сын мой, позови ко мне немедленно правителя Бориса, — сказал Иов. — И не мешкай нигде, никому ни слова, что царицы нет во дворце. Беги!

Пока Михаил летел к Годунову, патриарх попытался размышлять и счёл, что нужно и дальше управлять державой именем царицы Ирины. Это его долг, как первосвятителя.

Вскоре Михаил вернулся ни с чем.

   — Борис Фёдорович отказался прийти к тебе, святейший.

   — Почему?

   — Он не объяснил. Но я так понял, что Борис Фёдорович болен. Вид у него плачевный вовсе.

   — Помоги добраться к нему, сын мой, — попросил патриарх.

Михаил отвёл Иова в палаты Бориса Годунова и передал его на попечение супруги Бориса, Марии. Он ушёл — и напрасно. Там оставалась Маша, с которой он через миг встретился бы.

Позже от неё он узнал, что как только Иов увидел Годунова, то сказал ему, не пытаясь скрыть это ни от кого, чтобы Борис дал согласие стать царём Руси, и поведала Маша, что Борис Фёдорович разбушевался и заявил, что он пострижётся в монахи, ежели Иов будет настаивать на том, чтобы он встал на царство. И Михаил поверил в то, что Борис Годунов говорил правду. Вера Михаила питалась тем, что он запомнил из событий в Угличе.

К полудню того же дня к Борису Фёдоровичу приходил его дядя, окольничий Семён Никитич. О чём они вели речь, неизвестно, но из палат Годуновых по всему царскому дворцу и Кремлю разошлись слухи о том, что царица Ирина в ночь уехала в Новодевичий монастырь и спустя три часа после утренней молитвы была пострижена в монахини, приняв имя Александры.

Патриарх Иов не поверил тому и отправил своего услужителя диакона Николая в Новодевичий монастырь установить истину.

К тому времени решил свою судьбу Борис Годунов. Он ждал лишь ночи, чтобы выполнить задуманное. Правитель истязал себя мыслями о том, что не имеет права на русский престол, потому как погряз в грехах и один из несмываемых грехов — это якобы убийство по его воле царевича Димитрия. И теперь уже для самого Бориса Фёдоровича не имело значения то, что тогда он пытался не допустить на престол державы змеёныша или, хуже того, злодея, каким был Иван Грозный. Как считал Борис Годунов тогда, всё это творилось во благо Руси. Ныне эти досужие умозаключения потеряли смысл. Борис Фёдорович понял полноту своего греха и счёл, что замолить этот грех можно, только отдав себя служению Богу. И он, по примеру сестры, отважился уйти в какой-либо монастырь, там принять постриг и посвятить свою жизнь замаливанию грехов.

Придя к подобному решению, Годунов с нетерпением ждал ночи. В помощники, чтобы исполнить задуманное, он позвал Михаила Шеина, сдержанного, умеющего молчать молодого боярина.

   — Ты, стольник, забудь, что я тебе накажу, но в полночь будь с чёрной лошадью, сам в чёрном, с крытым возком. И никому ни слова, да прежде всего Иову и моему дяде Семёну.

   — Никто не услышит от меня ни единого слова, — заверил Михаил.

Всё так и было. В полночь крытый возок и вороная кобылка стояли у чёрного крыльца палат и за возницу в чёрном плаще сидел Михаил. Ждал он недолго. Борис Фёдорович вышел один. Он был тоже в чёрном плаще с капюшоном, в руках — кожаная сума. Он молча забрался в возок и опустил полог. Шеин тронул коня. Годунов велел ему ехать к Троицким воротам, а как миновали их, сказал:

   — Ты, Михаил, теперь свободен. Иди к матушке на Рождественку, а я покачу своим путём.

   — Твоя воля, Борис Фёдорович, а мне жалко с тобой расставаться. Никто так не порадеет за Русь.

   — Не знаю, не знаю.

Годунов отобрал у Шеина вожжи, и тот спрыгнул с облучка.

Михаил посмотрел вслед возку и увидел, что Борис Фёдорович уезжал к Москва-реке на мост. Куда он поедет дальше, Михаилу оставалось только гадать. Он прошёл мимо храма Василия Блаженного и, свернув на Варварку, направился по пустынной, полуночной Москве домой.

Для Руси это были судьбоносные ночные часы. Доберись Борис Годунов до Донского монастыря и прими там на рассвете постриг, держава была бы повергнута в смуту. И всё-таки смута придёт, но значительно позже, и в причинах её возникновения окажется в немалой степени виновен Борис Годунов. А пока наступило междуцарствие, и длилось оно в течение девяти месяцев.

Шагая домой, Михаил думал о происходящем как зрелый муж, хотя и непричастный к государственным делам, но во многом поднаторевший за годы придворной службы. Он определённо знал, что спокойная жизнь миновала. Уже завтра будет всем ведомо, что исчез правитель Руси и теперь вовсе некому управлять державой. И не дай Бог, если прослышат польские и литовские гетманы, что Русь осиротела, — тут же хлынут в её пределы разбойные ватаги, вновь подступят к Смоленску.

Конечно же, сдерживать порывы рвущихся к трону, может и патриарх всея Руси. Он властен, умён, в нём живёт сила Божьего слова, но хватит ли у него телесных сил? Он немощен. Сказались годы тяжёлой жизни при Иване Грозном. Надо уповать на Бога, чтобы у патриарха и церковного синклита [9] хватило здравого ума выбрать достойного государя, разумеется, если этому не помешает Боярская дума.

Михаил Шеин понимал, что не ему, царскому стольнику, судить, кого поставить у кормила власти. И всё-таки он вновь перебирал тех, кто хотел бы надеть корону державы. Князь Фёдор Мстиславский медлителен и неповоротлив. Возраст даёт себя знать. Случается, что и в думе дремлет. Усмехнулся Михаил и подумал, что и держава при нём дремать будет, а то и в сон окунётся. Вот князь Фёдор Романов и потянул бы тяжёлый воз. Властен, умён, но в любострастии был уличён. Потому патриарх Иов вряд ли выдвинет его занять царское место. А там и выборные из земель его не примут.

С Василием Шуйским всё было сложнее. Молодому стольнику Шеину не по силам оказалось раскрыть нрав и душу этого хитрого, всегда себе на уме князя, умеющего служить государям лучшим образом. Он и при Иване. Грозном ни разу не споткнулся, не дал взять себя за выю [10] и бросить на плаху.

Чьё же имя из перечисленных вельмож вознесёт патриарх с амвона Архангельского собора или с Лобного места на Красной площади? В любом случае патриарху могут поверить россияне и отдадут трон тому, кого он назовёт.

Не знал, однако, молодой стольник провидческой глубины патриарха Иова и потому со своими предпосылками зашёл в тупик.

Наутро, прибежав чуть свет в Кремль и встретившись с Машей на молитве, он спросил:

   — Машенька, какая новинка в Кремле за ночь проявилась? Я-то ныне у матушки спал.

   — Страсти господни случились, Мишенька. Только что ключница Годуновых Глафира поведала мне об исчезновении правителя Бориса Фёдоровича.

   — И что же, все уже о том знают?

   — Знают. Будто бы человек патриарха, лазутчик Лука Паули вызнал, куда отъехал батюшка Борис Фёдорович. Будто ночью провожал его до места. И сам патриарх уже поехал в Новодевичий монастырь, где и укрылся Борис Фёдорович.

«Вот уж, право, не спишь, да выспишь. Теперь решит Борис Фёдорович, что моими происками Иов пожаловал к нему», — подумал смятенный Михаил.

   — Что же делать-то? — спросил он Машу.

   — Ждать. Всё образуется.

Она смотрела на своего жениха с нежностью и сетовала, что их венчание и свадьба откладываются до неведомо какой поры.

Знали Михаил и Маша, что без царского благословения им не быть супругами, ибо так было сказано царём Фёдором. И никто из вельмож этого не забыл. Но пока молодые были счастливы оттого, что почти каждый день встречались в дворцовых палатах, в храмах Кремля, на его площадях. И они согревали себя обоюдной лаской. Но нынче жениху и невесте было не до нежностей.

К полудню в Москве начались волнения. Многие тысячи москвитян вышли на улицы, на площади, придвинулись к Кремлю и требовали показать им Бориса Годунова. Горожане ещё толком не знали и не понимали, почему вдруг исчез любезный им правитель державы. Но вскоре они забушевали, когда на Красной площади дьяк Судного приказа, по прозвищу Еремей Грач, подлил масла в огонь. Он взобрался на торговое строение и крикнул москвитянам: