Камилла Клодель

В ту эпоху расстояния тоже превращались в неблагоприятный фактор. Единственный близкий человек, который понимает и любит ее без всякой зависти, а также знает цену ее таланту, — брат Поль. Но он с 1895 по 1909 год почти постоянно находится за пределами Европы, не считая двух недолгих приездов в отпуск в 1895 и 1900 годах. Эта разлука с братом в самое мучительное для Камиллы время тоже сыграла немалую роль. В такой момент, когда она особенно нуждается если не в любви, то хоть в нежности, один из главных оплотов ее жизненных сил отсутствует. Только старый Луи-Проспер заботится о ней, тайком присылая кое-какие деньги. И вновь в этой тягостной материальной зависимости Камилла Клодель усматривает проявление роденовского заговора.

К последним годам ее жизни в миру относится щемящее описание, оставленное одним из последних друзей — Анри Асленом.

Однажды утром, когда я пришел позировать, дверь мне открыли лишь после долгих переговоров: наконец передо мной предстала Камилла, мрачная, растрепанная, дрожащая от страха и вооруженная палкой от метлы, утыканной гвоздями. Она сказала мне: “Сегодня ночью двое мужчин пытались взломать ставни. Я их узнала: это итальянские натурщики Родена. Он приказал им меня убить. Я ему мешаю: он хочет избавиться от меня”. Мания преследования, медленно и жестоко подтачивающая ее, этой ночью пугающе продвинулась.

С этих пор (1905) Камилла стала каждое лето систематически уничтожать, разбивая молотком, все, созданное за год. В это время ее двухкомнатная мастерская представляла собой печальную картину разрушения и опустошения. Потом она вызывала возчика, которому и поручала увезти и похоронить в каком-нибудь рву эти жалкие бесформенные обломки. После чего клала ключи под циновку и исчезала на целые месяцы, не оставив адреса. Поль Клодель уехал обратно в Китай. Сам я был в Чэнду, в далекой Сычуани, когда получил от Камиллы письмо, начинающееся такими словами: “Вашего бюста больше нет: он отжил свой срок, как отживают розы…”

Когда она получает какие-нибудь деньги, она приглашает кучу незнакомого народа и всю ночь они у нее поют и веселятся, как малые дети. Не был ли это знак, что немного помощи, радости, дружбы еще могло бы — кто знает! — спасти ее?

Между тем мир ее не забыл. В 1906 году Маргерит Дюран, основательница журнала “Фронд”, выражает желание опубликовать посвященную ей статью Джудит Кладель. Камилла счастлива узнать об этом. Хоть какой-то луч света в ее жизни. Тем не менее в письме к Маргерит Дюран она не может удержаться от горьких замечаний, в которых сквозит слепая ненависть к Родену.

При этом она принимает бескорыстное участие в другой художнице, тоже скульпторше, и дает ей высокую оценку, рекомендуя ее работы предпочтительно перед своими для публикации в журнале:

Посылаю вам единственные две фотографии, которые мне удалось найти, та, где я в большом сером плаще, довольно хорошая и еще не публиковалась. Потом, пожалуйста, верните их. Со “Зрелости” уже делали фотографии. В прошлом году к статье г-на Андре Мира, вы ее там найдете, но она уже довольно известна. Лучше было бы показать работы г-жи Ульмон, очень интересной и малоизвестной художницы.

В данный момент я не в том состоянии, чтобы фотографироваться, и только что переболела. Выгляжу плохо, и потом, у меня нет одежды, которая была бы мне к лицу. Забыла вам сказать, что буду в восторге, если вы дадите статью обо мне, но с непременным условием, чтобы я не оказалась в паре с другим художником или другой художницей, которых я не знаю (из числа протеже господина Родена, для которых он, как обычно, заставит меня служить буксиром). Соседство некоторых особ мне совсем не нравится.

Я счастлива была узнать от вас, что готовится нечто радостное для меня. Если бы для начала мне уплатили за государственный заказ, который вот уж неделя, как сдан, и ничего о нем не слышно, это уже было бы замечательно.

В 1907 году статья все еще не вышла. 2 июня Камилла Клодель снова пишет Маргерит Дюран. Тон письма откровенно неприязненный:

Я немного запоздала с ответом на вопросы, которые вы мне задавали. Во-первых, я чувствовала и до сих пор чувствую себя очень плохо. Три четверти времени провожу в постели, находя облегчение только в лежачем положении. Мне некому доверить отправку письма, так что не следует удивляться моей необязательности. Вопросы ваши мне кажутся праздными, ненужными для вашей статьи: какая надобность знать, кто были владельцы моих статуэток.

У вас достаточно материала — то, что я вам сказала в нашу последнюю встречу, гораздо интереснее, чем пускаться в перечисления и ненужные подробности. Так что отвечать вам мне казалось лишним.

Этим же годом датируется ее последняя выставка у Эжена Бло. Больше Камилла Клодель уже не появится ни в обществе, ни у старых друзей: ни у Швобов, ни у Поттешеров. В 1909 году Поль Клодель записывает в дневнике: “Париж, безумная Камилла… огромная и чумазая, без умолку говорящая монотонным металлическим голосом”. Потом, в 1911-м, две зачеркнутые строки: “27 ноября — Камилла в четыре часа утра убежала из дому, где она, неизвестно”.

Остров Святого Людовика уже больше не монастырь, но тюрьма; предоставим слово Полю Клоделю: “Жильцы старого дома на набережной Бурбон жаловались. Что это за квартира на первом этаже с постоянно запертыми ставнями? Внутри грязь и беспорядок были, говорят, неописуемы…”

На самом деле Камилла Клодель самосжигалась на медленном огне. Разрушив свои творения, потом внутренние источники творчества, любовные и дружеские отношения, она ничего не оставила от себя, кроме загнанной тени в темной мастерской, ищущей безмолвия и забвения. И все же трудно было решиться на крайнюю меру — фактически обречь ее на медленную смерть, доверив жестокой медико-административной машине.

Потом Поль Клодель написал: “Пришлось пойти на такой шаг… и это на тридцать лет”.

Заживо умершая

1913–1943

Была я счастлива, была прекрасней всех, но вдруг

Как зеркало разбилось все как если б день единый возвестил,

Что умерло среди слепых воспоминанье.

Поль Клодель. Золотая голова

Как было принято решение о госпитализации? Кем? Эти вопросы остаются без четких ответов: почти вся переписка была уничтожена, Поль Клодель в своем “Дневнике” с уклончивостью сивиллы обходит факты личного характера, и биограф художницы вынужден рассуждать как детектив.

Вот протокольное изложение событий.

Воскресенье, 2 марта 1913 года. Смерть Луи-Проспера Клоделя в Вильнёве в 3 часа утра.

Вторник, 4 марта. Похороны в Вильнёве. Камилла не извещена и отсутствует.

Среда, 5 марта. Поль Клодель встречается с доктором Мишо, врачебный кабинет которого находится в доме 19 по набережной Бурбон. Последний выписывает медицинское заключение — по закону 1838 года оно является основанием для принудительной госпитализации.

Пятница, 7 марта. Поль Клодель встречается с директором больницы в Виль-Эврар. Медицинское заключение уже передано ему, но он требует внести в текст какие-то поправки.

Суббота, 8 марта. Поль Клодель пишет врачу, пересылая ему исправленное заключение, с тем чтобы госпитализация могла состояться в этот же день. Поскольку заключение не дошло вовремя, Камилла проводит свое последнее воскресенье в Париже.

Понедельник, 10 марта. Камилла госпитализирована. Два дюжих санитара силой вламываются в мастерскую на набережной Бурбон и забирают ее.

Такая поспешность в стремлении изолировать Камиллу может показаться достойной осуждения. Впрочем, Поль Клодель сам пишет в своем “Дневнике”: “Я был очень несчастен всю эту неделю”. Конечно, соблазнительно увидеть в подобном трагическом решении расправу буржуазного порядка — с его узколобой моралью, проникнутой духом забывшего о милосердии католицизма, — над творческой натурой, над гением и его воображением. Но мог ли Поль Клодель, внезапно ставший главой семьи, оказаться соучастником козней завистливых и мстительных женщин, когда все свидетельствует о том, что его любовь к сестре была, да и впоследствии осталась нерушимой? Переписка Поля с сестрой никогда не прерывалась. В каждый свой приезд он навещал ее в приюте. Он единственный из членов семьи, кто проводил подле Камиллы значительное время, чтобы поддержать ее.