Железная роза

— Владеют, — промолвил Рощин. — Только не такие, как мы с тобой, а богачи, Баташевы да Демидовы.

— А ты, милок, про то помни, как с обидчиком парень расплатился, своей силушкой переведался.

— Вот и нам надо так!

— Надо!.. Рано тебе об этих делах думать.

— О чем же мне думать-то?

— Как о чем? О девках.

— Эх, дедушка Лука! С тобой всерьез, а ты…

Василий обиделся и замолчал.

Ярко горевший с вечера костер чуть теплился. Осторожно, чтобы не разбудить начавшего дремать плотинного, Рощин подложил в огонь толстую корягу, поправил армяк у себя под головой, улегся поудобнее. Уже засыпая, подумал: «А хорошо на реке! Каждый день ходил бы сюда…»

VI

Двое с котомками за спиной шли пешком, третий позади ехал верхом на лошади. Лес то расступался перед ними, образуя прогалины, то вырастал стеной, преграждая дорогу. Местами с трудом удавалось продраться сквозь чащобник, и вершный зло матерился.

— Слушай-ко, милок, ну чего ты лаешься? — миролюбиво говорил Лука. — Мы вот незнаемо куда идем, да и не своей волей, и то помалкиваем.

— А ты поговори еще! — Приказчик снова выругался. — Вот пригоню на место, там и разговаривай… С волками да медведями.

Лука остановился.

— Неужто есть?

Приказчик кивнул головой.

— И много?

— Велия тьма!

— Слышь, Ястребов?

— Ну и что? Не бойся, не тронут, — отозвался Павел.

На место пришли только к вечеру. На большой поляне тихо курились видимо давно зажженные палы. Навстречу путникам с хриплым лаем метнулась лохматая собачонка. Из притулившейся на краю поляны землянки вышел невысокий с черной, как смоль, бородой мужик.

— Примай, Чурило! — крикнул приказчик.

— Пошто они мне? — исподлобья глянув на пришедших, спросил жигарь. — Без них, вдвоем с женкой управлюсь.

— Велено так. За провинность будут у тебя работать. Барин милостив еще к ним, на пять недель приказал только послать, потом опять на завод возьмут.

Приказчик слез с седла и пустил лошадь на луг.

— Работу, сказано, им дать самую тяжелую, понял? Что сделают — в зачет тебе пойдет, а с тобой я потом расквитаюсь. Уголья много наготовил?

— Пять куч сложено.

— Что-то мало ты ноне!

— Уголь погляди какой. Ни на одном курене не найдешь!

— Ну-ну, смотри у меня.

Приказчик подошел к лошади, подтянул подпруги и легко вскочил в седло.

— Удалой! — сказал жигарь, глядя ему вслед. — Не боится ехать на ночь глядя.

Постоял молча, почесал в затылке.

— Вот грех, ночевать-то вам негде. В землянке тесно, да и негоже: женка со мной.

— А мы вон в тех кустиках шалаш построим, — ответил Ястребов. — Теперь лето, теплынь. Топор-то есть у тебя?

— Жигарю как без топора? И не один найдется.

Ловко орудуя топором, Павел вырубил кустарник, затем сплел верхушки молодой ветлы.

— Тебе, я вижу, не впервой такое жилье ладить? — спросил Лука.

— Приходилось. Пойдешь, бывало, на речку, обязательно на ночь шалаш состроишь.

Нарубив еловых лап, навалили их на крышу.

— Ты клади так, чтобы иглицы к земле смотрели, — учил Павел. — Так способней. Дождь пойдет — вода внутрь не попадет, наземь стекать будет.

— Ишь ты, молодой, а разумный!

— Тебе что, в лесу бывать не приходилось?

— Бывать-то бывал. По грибы хаживал. А шалаш — пошто он мне?

Ястребов отобрал лапник помельче, набросал вовнутрь:

— Вот нам и постеля.

Притомившись за день, уснули быстро. Ночь промелькнула, как звезда по небу пронеслась.

— Эй вы, варнаки, долго дрыхнуть будете?

Открыв глаза, Ястребов посмотрел на стоявшего у шалаша жигаря и толкнул в бок Луку.

Солнце, поднимавшееся где-то за лесом, чуть золотило верхушки сосен. Неяркий свет пробивался сквозь чащобу. Утреннюю тишину нарушало лишь щебетание птиц.

— Куда в эдакую рань? — ворчал Лука.

— Айдате за мной!

Чурило коротко объяснил, какой лес нужно выбирать для пожога, как лучше валить и разделывать древесину.

— Наготовите — на поляну волоките, скоро новые кучи палить будем.

Высоко взметнула кверху небольшой и неяркий иглистый свой шатер гладкостволая сосна. Павел подошел, поглядел, куда способнее ее валить, и взялся за топор. Размахнулся и с силой ударил по дереву, потом еще и еще. Раз за разом бил он по твердому, как кость, стволу, все глубже вонзая лезвие топора. Янтарные щепы разлетались в разные стороны. Чем глубже становился надруб, тем чаще вздрагивала сосна под ударами топора дровосека.

Прежде чем повалить дерево, Ястребов сделал передышку. Неподалеку слышен был стук дятла — казалось, кто-то тоже рубил топором. Утерев пот с лица, Павел уперся в ствол плечом, качнул. Со свистом разрезая воздух, сосна повалилась на землю.

Хорошо наточенный с вечера топор легко рубил сучья. Покончив с одним деревом, Павел взялся за второе, за третье. К обеду спина у него уже еле разгибалась: непривычная работа оказалась тяжелой даже для него. Только через несколько дней привык он к новому и трудному делу.

Привольно в лесу, а все не у домны. Павел, усердно работая топором, думал, как бы быстрее возвратиться назад. Тянул его завод к себе. Не терпелось вернуться домой и Луке. За думами о родных время летело незаметно.

Вставали рано, вместе с солнцем. Поснедав, валили с корня кряжистые сосны, обрубали сучья, разделывали хлысты на длинные, в сажень, чурбаки, кололи их клиньями вдоль. Выбирали на пожог деревья посуше, не очень смолистые — так велел Чурило, работавший неподалеку на пару с женой.

Осмотрев заготовленное, жигарь сказал:

— Ну, так. Завтра палы будем ладить.

Утром начали складывать кучи. Составленные вершинами чурбаки образовали большой шатер. Внизу оставляли проходы-продухи. В средину заложили смолье. Поверх и с боков навалили толстым слоем дерн, чтобы дерево не горело, а томилось.

Чурило присел на колено, ударил кресалом о кремень, высек огня и запалил смолье. Из узкого отверстия вверху кучи показался темный дымок. Пламя сначала взметнулось ввысь, затем, словно испугавшись, начало оседать.

— Добрый уголь будет, — сказал Чурило и пошел поджигать остальные палы. Скоро всю поляну заволокло густым черным дымом.

Работу в этот день кончили рано. До захода солнца было еще далеко, и Ястребов решил побродить по лесу. Лука, которому он сказал о своем намерении, молча стал переобуваться.

— Куда это вы? — спросил их жигарь.

— Не бойсь, не убежим. Нам, окромя завода, бежать некуда, а там все равно будем. По лесу побродить охота, — ответил Ястребов.

— На хозяйку не нарвитесь. Она ноне с медвежатами.

— Ничего! Хозяйка нам знакома.

Недалеко от поляны встретилось большое озеро. Окаймленное березами, оно тихо плескалось о низкий, покрытый желтым песком берег.

— Смотри, благодать какая! — молвил Лука.

— Хорошо! — откликнулся Ястребов. — Эх, давно в бане не был, давай искупаемся!

Быстро раздевшись, он забрел по грудь и поплыл, рассекая воду сильными взмахами рук. Лука, опасливо поглядывая на него, сел на отмели и, удовлетворенно кряхтя, начал растирать ладонями пропахшую потом грудь. Сделав по озеру круг, Ястребов повернул к берегу.

— А что, Лука, домой бы теперь сбегать! — сказал он.

— Домой, парень, и мне охота. Старуха одна там осталась, не знай как мается. Да и тебя женка ждет. Только я скажу так: потерпеть малость надо. Уйдешь раньше времени — хуже будет, обдерут на «козе» — и вся недолга. Я, малый, не раз бегивал так-то, да только никуда от хозяина не делся. Кабальный — кабальный и есть. Навечно нам кабала эта.

— А как бегал, расскажи! — попросил Ястребов.

— Как бегал? А вот слушай. Впервой-то в кабалу к Демидовым попал. Скупил он всю нашу деревеньку и привез нас на завод, Сынтульский — знаешь? У Баташевых хоть и тяжело, зато помене бьют, а там никакого терпенья от побоев не было. Сделал не так — батоги, сказал не так — плети. Ну, и надумали мы однажды бежать. Выбрали ночку потемней — и тягу. Человек пять нас было. Недалеко ушли, у него на всех дорогах дозорные стояли. Пригнали нас назад и — на расправу. Бегал неделю, а месяц после того не ходил: все печенки отшибли. Однако мысли своей не оставил, вдругорядь бежал. Опять поймали и еще сильней всыпали. Мясо на спине лоскутьями висело. Да ведь и то говорится: побежишь за калачом — не плачь, коль в спину кирпичом. Плетей всыпали, а думки своей не оставил. Поправился я, меня — на Урал. Покуда к Оке гнали, по рукам друг с другом скованы были. А там посадили на баржу и до самого Каменного пояса на берег не спускали.