Западня для князя

Резко встал, стал собираться.

Пир когда-нибудь закончится. Нужно быть готовым.

Позвал мальчонку, чтобы тот принес воду. С наслаждением подставил шею и спину под прохладные струи. Смыл дорожную грязь. Надел свежую одежду. Достал меч, положил на сундук. Сел на лавку. Все, готов.

Почему-то на ум пришло, как пять лет назад в палатах так же пировали. Сотник улыбнулся своим мыслям.

Даниил всегда привечал своих дружинников. Искренне любил их за верность и отвагу.

В тот раз дружина веселилась на славу. Георгий тогда всего несколько месяцев прослужил у князя, поэтому все обычаи были для него в диковинку.

Выбирали самого удалого дружинника. Князь предложил награду — перстень с самоцветом. Вещь дорогую и памятную.

Во хмелю все тут же наперебой начали рассказывать о своих подвигах.

Георгий о себе говорить не любил, да и не считал себя достойным награды, поэтому веселился с другими и слушал.

Наконец князю это наскучило, и он поставил новое условие.

— Нет, эдак не пойдет, — сказал он, — каждый о себе горазд рассказывать. Ну-ка поведайте об удали своих товарищей.

Повисло неловкое молчание. И тут слово взял до сих пор молчавший сотник Михаил. Он вообще не любил говорить на пирах.

— Я о своем десятнике скажу, — кашлянул, собираясь с силами, — он хоть и недавно у нас, но дружинник исправный. Да и разведчик каких мало. Вот недавно отбивались мы от степняков. Пришли они большим отрядом, поболе нашего. Так десятник мой вот чего учинил. Зашел с малой силой им в голову и устроил такой переполох, что рванули степняки назад со всей прыти, а там уж мы в засаде ждали. Ни один не ушел.

— А кто засаду ту придумал? — с интересом спросил князь.

— Он и придумал. Места хорошо знал, где ударить можно, где схорониться до поры.

Князь, казалось, остался доволен услышанным.

— Приведи его ко мне, — сказал он, — за такую удаль быть ему сотником, а не десятником.

Михаил улыбнулся.

— Да вот он сам сидит, я его с собой привел.

Тут Георгий с удивлением почувствовал, что все смотрят на него…

Этот эпизод согрел душу теплом. Георгий машинально стал вертеть кольцо на пальце — тот самый перстень. Он носил его с тех пор как память. Его разбойники почему-то не тронули.

Разбойники. При воспоминании о них мысли сотника вернулись к настоящему. Вздохнув, он прислонился к бревенчатой стене.

Время шло, а к князю не звали. Глаза закрывались сами собой — сказывалась усталость. Ложиться одетым не хотелось. Сотник подозревал, что забудется крепким сном, как только его голова коснется подушки. Тогда он не сможет с ясными мыслями явиться на зов.

Зашаркали шаги. Вошел старый слуга князя — Матвей.

— Вставай, Егорушко, князь зовет, — сказал он. — Ба! Да ты и не ложился. Что ж, и не отдохнул совсем?

Георгий вздохнул.

— После смерти отдохнем, отец.

Сотник встал и пошел за Матвеем.

Князь ждал Георгия в своих покоях.

Даниил стоял перед иконостасом. Перед иконой Спасителя мерцала лампада. Тяжело было на сердце у князя. Все его усилия по укреплению городов Галиции и Волыни были потрачены впустую. Соседи в помощи отказали. Ему пришлось уступить силе орд темника Бурундая, сменившего слабого Курем-су. Он сумел остаться князем в своей вотчине, но получил приказ уничтожить все укрепления городов, которые он так тщательно и тайно возводил.

Уезжая первый раз в Орду, он устроил все дела, попрощался с братом, так как думал, что уже не вернется, однако смелостью своей завоевал уважение хана и получил ярлык на княжение с условием подчинения Орде, которое старался не исполнять.

Но сейчас, когда князь Василько и его сын Лев были вынуждены согласиться на уничтожение только что возведенных каменных стен и башен взамен на относительную самостоятельность княжества, дело принимало серьезный оборот. Такая победа равнялась проигрышу.

Этот день Даниил пытался отсрочить больше пяти лет, выигрывая отдельные сражения с Куремсой. Дольше остальной Руси на целых пять лет противостоял князь татарам. Про него говорили: первым Даниил обнажил меч на кочевников и последним вложил его в ножны.

Первым… на Калке…

Князю вспомнилась та злополучная для всей Руси битва близ реки Калки, когда погибло шесть князей из девяти. Из десяти дружинников только один вернулся домой, да и то только потому, что князья Мстислав Удатный и Даниил сумели прорваться через ордынское кольцо и организовать отход через степи. Такое сокрушительное поражение русичам еще не наносилось.

31 мая 1223 года. Степь была покрыта весенней травой, половодная в это время года Калка катила свои воды. На одном берегу, на холме под разноцветными родовыми стягами — отряды русской дружинной конницы, а на противоположном берегу, на зеленой равнине, — ровные ряды ордынской конницы, неподвижно застывшие в боевом строю. Строй ордынцев черный, зловещий, в плотной массе его невозможно пересчитать воинов. А ведь стояли еще полки в засаде, про которые не ведали русичи.

На военном совете, который был наспех собран князьями, мнения разделились. Великий князь Мстислав Киевский, считавшийся старейшим в войске, был против немедленного наступления. Он считал, что нужно построить на холме укрепленный лагерь, где можно было бы отсидеться, разослать во все стороны разведчиков, чтобы выяснить силы противника. Его поддержали многие князья. Мстислав Удат-ный, наоборот, настаивал на немедленной атаке. Того же мнения придерживался и половецкий хан Котян, многочисленная конница которого пришла вместе с русским войском. Он жаждал мести за разорение своих кочевий, виновником которого был отчасти он сам.

Согласие в действиях так и не было достигнуто. Мстислав Киевский с другими князьями начал спешно возводить укрепления на холме, а половецкий хан Котян, Мстислав Удат-ный и его верный соратник Даниил, тогда бывший князем Владимиро-Волынским, двинулись к реке Калке.

Мстислав велел своему зятю Даниилу первым переправиться через реку и вступить в бой. Будущему князю Галицкому было тогда двадцать два года.

Переправившись, он выдвинулся далеко вперед и бросился на врага.

Следом за ними поспешили половцы и конные полки Мстислава Удатного.

Мстислав Киевский и другие князья наблюдали за сражением с вершины холма.

В тот день победа могла достаться и русичам, если бы не поведение союзника — хана Котяна.

Половцы доскакали до строя татаро-монгол и отхлынули: их тактика состояла в быстром натиске и отступлении, не были они привычны к затяжным сражениям.

Взметнулись над вражеским строем бунчуки тысячников и темников, конная масса двинулась вперед и, набирая скорость, ударила по половцам. Другие монгольские отряды заходили с флангов. Не выдержали половцы, побежали прямо на русские дружины, смешивая их и внося сумятицу. Хаотичное бегство половцев нанесло урона больше, чем согласованные действия ордынцев.

Но и при таком раскладе галичане Мстислава Удатного и волынцы князя Даниила сражались стойко. Князь Даниил, бившийся рядом со своими дружинниками, был ранен копьем в грудь, но не покидал поля боя.

Более опытный Мстислав Удатный вовремя заметил опасность: свежие ордынские тысячи обходили русские полки с двух сторон. Вместе с князем Даниилом он повел своих дружинников на прорыв. Пожалуй, это было единственно верное решение. Князья повели свои дружины не к укрепленному лагерю великого князя Мстислава Киевского, а в степь.

Отходили с боем. Монголы на свежих конях догоняли галичан и волынцев, и тогда они поворачивали коней, принимали боевой строй и встречными ударами отгоняли преследователей. Это было не бегство, а отступление войска, дух которого не был сломлен поражением. Мстислав Удатный и Даниил сумели вывести из степей значительную часть своих дружинников, а остальных князей, равнодушно взиравших на битву с вершины холма, ждала горькая участь…

Монгольские тысячи со всех сторон окружили лагерь русских князей. Три дня они безуспешно штурмовали укрепления, наспех сооруженные из земли, обозных телег, составленных рядом щитов. Не эта жалкая преграда, а мужество и стойкость русских воинов остановили натиск монголов, которые несли большие потери. Тогда Субедей и Джебе — военачальники Чингисхана — начали переговоры, в результате которых князья во главе с Мстиславом Киевским были преданы брод-никами и убиты, задавленные досками, на которых сели пировать победители. Так своеобразно сдержали захватчики клятву не проливать кровь русских князей.