Лжедмитрий II

Б. Е. Тумасов

Лжедмитрий II: Исторический роман

Из энциклопедического словаря Изд. Брокгауза и Ефрона. Т. XXXIV. СПб., 1897

Лжедмитрий II, прозванный Тушинским вором, — самозванец, выступивший на сцену в 1607 г., прежде всего в Стародуб-Северском; происхождения темного, родом, вероятно, из Белоруссии; хорошо знал русскую грамоту и весь церковный круг, говорил и по-польски; по одним известиям — попович, по другим — крещеный еврей. Он знал многие тайны Лжедмитрия I, был, вероятно, в числе его приближенных; по некоторым известиям, под именем Богданка был учителем в Могилеве; взялся за роль самозванца в интересах польской партии. По наружности он не походил на Лжедмитрия I; был груб и развратен. Сначала он называл себя московским боярином Нагим и распространял в Стародубе слухи, что Дмитрий спасся; когда его, с его пособником, подьячим Алексеем Рукиным, стародубцы подвергли пытке, последний показал, что называющий себя Нагим и есть настоящий Дмитрий. Он был освобожден и окружен почестями; к нему присоединились Заруцкий, Меховицкий, с польско-русским отрядом, и несколько тысяч северцев. С этим войском Лжедмитрий взял Карачев, Брянск и Козельск; в Орле он получил подкрепления из Польши, Литвы и Запорожья. Весной 1608 г. он двинулся к Москве, разбил на дороге войско Шуйского под Волховом и призывал на свою сторону народ, отдавая ему земли «изменников» бояр и позволяя даже насильно жениться на боярских дочерях. Обойдя другое войско Шуйского, Лжедмитрий подошел к Москве с севера и после ряда передвижений занял село Тушино, в 12 верстах от столицы; лагерь свой он скоро обратил в укрепленный городок, с 7000 польского войска, около 10 000 казаков и десятками тысяч вооруженного сброда. Часть освобожденных по ходатайству Сигизмунда поляков, отъезжая в Польшу, попала в руки тушинцев; в августе 1608 г. находившаяся в их числе Марина Мнишек, уговоренная Рогинским и Сапегой, признала Лжедмитрия своим мужем и для заглушения укоров совести была с ним тайно обвенчана. Сапега и Лисовский присоединились к Лжедмитрию; казаки все еще стекались к нему массами, так что у него было до 100 000 человек войска; в столице и окрестных городах влияние его все росло. Захваченный его пособниками митрополит Филарет был возведен им в патриаршее достоинство. Ему подчинились Ярославль, Кострома, Вологда, Муром, Кашин и многие другие города. После неудачи Сапеги перед Троицкой лаврой положение «царька» Лжедмитрия пошатнулось: дальние города стали от него отлагаться. Новая попытка овладеть Москвой не имела успеха; с севера надвигался Скопин со шведами, во Пскове и Твери тушинцы были разбиты и бежали; Москва, благодаря помощи извне, была освобождена от осады. Новые планы Сигизмунда III, его поход под Смоленск еще более ухудшили положение Лжедмитрия; поляки стали отходить к королю. Лжедмитрий тайком бежал из стана, переодетый крестьянином. В укрепленной Калуге его приняли с почестями. В Калугу прибыла и Марина с конвоем, данным ей Сапегой; Лжедмитрий жил, окруженный некоторым блеском, и без надзора польских панов чувствовал себя свободнее. Ему вновь присягнули Коломна и Кашира. Он снова приступил к столице, сделал лагерем Коломенское, жег слободы и посады. Боязнь измены заставила его, однако, возвратиться в Калугу. За него стоял весь юго-восток, на севере его признавали многие земли. Главной силой его были донские казаки; полякам он не доверял и мстил им за измену пытками и казнями пленников. Он погиб вследствие мести крещеного татарина Урусова, которого подверг телесному наказанию. 11 декабря 1610 г., когда Лжедмитрий, полупьяный, под конвоем толпы татар выехал на охоту, Урусов рассек ему саблей плечо, а младший брат Урусова отрубил ему голову. Смерть его произвела страшное волнение в Калуге; все оставшиеся в городе татары были перебиты донцами; сын Лжедмитрия, Иван, был провозглашен калужцами царем.

Борис Тумасов

Часть первая

Вздыбленная Россия

Годы 1606–1608-е

Глава 1

Жив царь Дмитрий. Шуйский — царь боярский. Посольский поезд в Речь Посполитую

В мае, когда в зелень оделась лиственница, а отпаривавшая земля покрылась молодой травой, волк отыскал себе логово у самого Севска. Ночами, на весь городок навевая тоску, слышалось его заунывное пение. Волк выл не от голода. В те годы дикий зверь промышлял мертвечиной. Трупы казненных холопов и татей неубранные валялись у обочин дорог, в заброшенных деревнях комарицкой земли. Волк настойчиво зазывал к себе подругу, садился на задние лапы, подняв морду к луне, заводил тоскливую песню. Сначала она напоминала тихое урчание, затем усиливалась, переходя на самый высокий накал.

Севские охотники не раз подстерегали волка, но он оказался матерым и хитрым.

Однажды Артамошка Акинфиев, год как появившийся в Севске, все-таки укараулил волка. Запрятался с вечера в засаде, затаился.

Зверь объявился в полночь с заветренной стороны, осторожной трусцой приблизился к Акинфиеву, остановился, принюхался, но опасности не учуял. Умостившись, серый поднял голову к небу, выжидающе помолчал. Артамошка взял самопал наизготовку, однако не стрелял, медлил. А волк сидел не шевелясь долго, потом неожиданно заскулил по-щенячьи жалобно.

Дрогнуло у Акинфиева сердце, опустил самопал. Серый был старый и одинокий. А Артамошке было известно чувство одиночества. Который год гоняет его злая судьба.

В моровые лета оказался Артамошка в Москве, а оттуда к Хлопке подался. С ним громили боярские вотчины. Когда же в бою со стрельцами погиб Хлопка и рассеялись его отряды, Артамошка скрылся.

Потом пристал Акинфиев к Дмитрию, какой сыном царя Ивана Васильевича Грозного назвался и из Речи Посполитой на Москву пошел против Бориса Годунова и тех бояр, какие его руку держали.

Говорил Дмитрий: «Я иду отобрать у Бориски царский трон, какой по праву мне принадлежит, и буду править по справедливости».

Но вскоре убедился Артамошка: самозванец Дмитрий и никакой он не царь. Окружил себя панами вельможными, а те российский люд грабят, обиды чинят.

Ушел Артамошка от самозванца. В Москве в Кузнецкой слободе повстречал Агриппину. Но недолго длилось его счастье…

Свистнул Артамошка, волк прянул в чащобу, а Акинфиев, вскинув самопал на плечо, побрел в городок.

Тридцать седьмое лето живет Артамошка на свете, борода и волосы в серебре, на лице морщины глубокие. Одолеваемый невеселыми мыслями, шагает он, сутулясь, к темнеющим избам.

Той майской ночью, когда Артамошка Акинфиев подкарауливал волка, в Москве князья Василий Иванович Шуйский да Василий Васильевич Голицын с другими заговорщиками убили Лжедмитрия, сожгли его и пепел из пушки по ветру развеяли. Года не просидел на царстве Григорий Отрепьев, назвавшийся царевичем Дмитрием. И избрали бояре своего, боярского царя, князя Василия Ивановича Шуйского.

…В Грановитой палате вдоль искусно расписанных стен уселись на лавках бояре думные совет держать. И часа не минуло, как они меж собой перегрызлись. Такое в Грановитой палате не единожды случалось, когда родовитые, весьма почтенные мужи псами лютыми друг на друга кидались, облаивали словами последними. Князь Ромодановский, белый как лунь, нос репкой, ногами по полу сучил, тонкоголосо, по-бабьи, Волконскому выговаривал:

— Ты, Григорий, вотчины мои грабил, разбойничал! Сколь деревенек разорил, мужиков с земель моих свел?

— Окстись, кто, как не ты, в воровских делах уличен! Мерзопакостен ты есть, князь Ромодановский!

А Юрий Трубецкой к Андрею Голицыну подскочил, лик перекосило, забрызгал слюной:

— Весь ваш род голицынский изменой кормится. Не вы ли самозванцу пятки лизали?

Высокая горлатная шапка свалилась с головы князя Андрея. Плюнул в бороду Трубецкому, задохнулся.

Царь Василий Иванович Шуйский подслеповато щурится, сухим задом в кресле елозит. С помоста свару наблюдает, голос пытается подать, ан его не слушают. Дмитрий и Иван Шуйские переглядываются, а сами наготове брату помощь оказать. Не разобрали: то ли Романов Иван Никитич, то ли Татищев ненароком в адрес Василия Шуйского слово пустил: