Марий и Сулла. Книга вторая

Милий Викентьевич Езерский

Марий и Сулла

Книга вторая

I

Марий, толстый, обрюзгший, слабосильный старик, чувствовал себя плохо: ревматизм не давал покоя, но идти нужно было, — Сулла мог вырвать из-под носа победы. И Марий отправлялся, проклиная свою жизнь, судьбу и более всего гордого патриция.

Сулла, улыбаясь, смотрел, как грузного и одряхлевшего Мария подсаживали на коня, как он потом ехал, покачиваясь, хотя старался держаться прямо.

— Где ему воевать! — громко смеялся Сулла в кругу друзей. — Клянусь Венерой, он даже не сладит со своей женой! Настоящая развалина!

— Куда они едут? — спросил он одного из вольноотпущенников и получил ответ, что Марий вместе с консулом Рутилием Лупом выступает во главе легионов в область вольсков.

«Это его родина, — думал Сулла, — местность он знает, и победа над врагом обеспечена. Пусть так, но я должен затмить его своими успехами, чтоб говорили обо мне: «Вот он, слава и надежда Рима».

Уверенный в успехе, он весело прощался накануне отъезда из Рима с друзьями, бывшими женами и любовницами.

Сначала он посетил свою первую жену Илию, от которой у него была дочь, и подарил обеим золотые серьги; затем Элию, и ей — фибулу, усыпанную хризопрасами, потом Клелию, с которой развелся из-за ее бездетности (он любил ее больше всех жен), и вручил ей золотой браслет, унизанный гиацинтами; ласкал второпях Арсиною, вызвал эпистолой Юлию, жену Мария, и простился с Ней (обеим подарил по цисте с драгоценностями), а затем отправился к Тукции.

В лупанаре он пробыл недолго. Узнав, что патриций уезжает, Тукция заплакала. Это растрогало Суллу, и он подарил ей горсть динариев.

Он видел, как на войну отправлялись Серторий, Цицерон, Лукулл, Цинна, Сульпицмй Руф, Марий Младший, патрицианская и всадническая молодежь и волунтарии — волыюотпущенники, составившие двенадцать когорт. А из вилл, деревень и городов стекались добровольцы; бедные и богатые, они шли, чтобы отстоять свои римские права и усмирить восставшие племена, которые посягали на гражданство и хлебную тессеру.

Геспер и Люцифер на войну не пошли: они считали преступлением идти против союзников, за дарование прав которым боролся Фульвий Флакк.

Этруская вилла, подарок покойного господина, процветала под наблюдением Люцифера, да и сам Геспер часто наезжал из Рима.

За несколько дней до войны он беседовал с Люцифером о мергеле для удобрения пашен и утучнения лугов.

— Британский мергель действует восемьдесят лет, лучше его нет, — говорил Геспер, высыпая ему на ладонь серебристый порошок, — но купцы дерут за него шкуру, он отказался. Сделаем так же, как соседи: для пашен я куплю аканумаргу, то есть негорький мергель, красноватый; он дает плодородие полям на полвека. А для лугов приобрету глиссомергель, сладкий, и тридцать лет скот будет обеспечен хорошей травою. Не забудь, что мергель употребляется с навозом; для сухой почвы жирный, для мокрой — сухой, а для средней — глиссомергель, состоящий из сукновального мела.

Люцифер кивнул и спросил:

— А олива и виноград?

— Оливковые посадки и виноградник будешь удобрять известью. Из нее же приготовишь замазку… Возьмешь свежей извести, погасишь ее вином, добавишь свиного сала и смоквы и будешь толочь, пока она не станет вязким тестом. Такая замазка тверже камня.

Уехав в Рим, Геспер вскоре вернулся с вестью о войне. Нужно было спасать имущество, и он приказал грузить на повозки все, что было ценного, а дом заколотил и людей отпустил.

— Конец всему! — хмуро сказал он, садясь на лошадь. — А ведь можно было бы избежать войны, если бы сенат принял закон Фульвия Флакка.

Он ударил коня бичом и поскакал по дороге в Рим.

II

В Рим приходили известия о победах и поражениях римлян. Сенат, надеявшийся быстро справиться с союзниками, сразу увидел, что легионам придется бороться с врагом опытным, хорошо подготовленным.

Все знали, что душою восстания был Квинт Помпедий Силон, лучший друг Ливия Друза Младшего, и сенат старался узнать, куда девались и что делают остальные друзья убитого трибуна. Мысль об измене страшила отцов государства, и когда соглядатаи донесли, что большинство друзей, вместе с Сульпицием Руфом, отправились против союзников, сенат приказал учредить над ними надзор и в случае предательства убивать на месте.

Сульпиций служил легатом при консуле Публии Рутилии Лупе и был его любимцем. Муж знатный, богатый, с большими связями, он учился ораторскому искусству под руководством видных риторов, и когда вспыхнула Марсийская война, — растерялся, не зная, на чью сторону стать: разделяя идеи и стремления Марка Друза, которого он любил и уважал, будучи сам патрицием и потому приверженцем олигархов, Сульпиций не мог примкнуть к угнетенным народам, считая это изменой родине, и после долгих размышлений отправился воевать.

Он видел поражения и гибель Рутилия Лупа, незначительные победы Мария, а когда приходили вести об успехах Суллы и Марий бесился, Сульпиций пожимал плечами.

Однажды Сулла помог Марию разбить марсов и уничтожил более шести тысяч человек, укрывшихся в виноградниках.

Когда часть победы была присуждена войсками ненавистному патрицию, Марий упал духом: «Неужели я разучился побеждать? — думал он. — О боги, сжальтесь над стариком, любящим родину!»

Он сидел в шатре рядом с Суллой и слушал речь соперника, тормоша усы и сдерживаясь, чтобы не натворить глупостей. Сулла спокойно говорил о необходимости выставить сторожевые посты вдоль латино-кампанских берегов, упомянул об успехах Люция Юлия Цезаря при Ацеррах и Помпея Страбона в Пиценском округе и прочитал несколько слов из эпистолы рижского друга:

Марий был мрачен. Он тоже получил эпистолу, но о ней молчал: Юлия писала, что сенат порицает его за нерешительность и медлительность, а всадники и часть народа считают его одряхлевшим стариком.

«Ему шестьдесят шесть лет, говорят всюду и удивляются, что ты вздумал воевать. Я и друзья советуем тебе возвращаться в Рим. Из южных войск отзывают в Рим Люция Юлия Цезаря — не потому, что им недовольны, а оттого, что он выбран цензором».

— Гонец из Рима! — объявил караульный легат, входя в шатер.

— Пусть войдет, — хмуро вымолвил Марий.

Взяв из рук гонца несколько эпистол, он хотел отложить их, но тот указал на свернутый в трубку пергамент с печатями:

— Срочное приказание сената.

Марий сорвал печати, и лицо его, по мере того как он читал, бледнело. Однако, желая скрыть свое волнение от Суллы, притворился довольным:

— Наконец-то сенат внял моим просьбам и освободил меня от военной службы! Я болен, друзья, и передам легионы Люцию Порцию Катону, как только он прибудет из Этрурии… А тебе, Сульпиций, сенат приказывает отбыть в страну пиценов, в ведение Помпея Страбона…