От рук художества своего

Annotation

Писатель, искусствовед Григорий Анисимов — автор нескольких книг о художниках. Его очерки, рецензии, статьи публикуются на страницах «Правды», «Известии» и многих других периодических издании.

Герои романа «От рук художества своего» — лица не вымышленные. Это Андрей Матвеев, братья Никитины, отец и сын Растрелли… Гениально одаренные мастера, они обогатили русское искусство нетленными духовными ценностями, которые намного обогнали своё время и являются для нас высоким примером самоотдачи художника.

Часть первая

Всё, всё изменилось

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Посвящение в художники

Петропавловская крепость

Глава четвертая

Часть вторая

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Пейзаж с ласточками

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Часть третья

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Эпилог

Часть четвёртая

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Часть пятая

Глава пятая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Эпилог

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

Часть первая

Возвращение

Всё, всё изменилось

Жил-был в прежни времена

Живописец беспримерный…

Пушкин

Посвящаю Юрию Домбровскому

Глава первая

Град святого Петра

— Все наверх! Канаты очищай!

Убирали и ставили паруса. Словно обращенный в птицу, легко и быстро скользил по воде русский фрегат.

Прошли Толбухин маяк. Матросы набирали воду и втаскивали ее наверх в коротких, узких ведерках. Вахта орудовала пеньковыми швабрами.

Вскоре показался уже и Кронштадт. Ободрились люди: слава богу, доплыли! Ободрился даже фрегат: хотя и морская посудина, все же и ей в порту дом…

Легли в дрейф и взяли на борт лоцмана. Медленно и осторожно вошли в устье Невы.

— Ей, на русленях! Сказывай глубину!

— Восемь сажен!

— Брось лот еще раз!

— Подвахтенные, на низ!

— Пять сажен по лоту! Пять сажен!

— Готовь якоря!

Фрегат из Ревеля прибыл в Троицкий порт Санкт-Петербурга. Вот это, наверное, и называется приехать наконец домой.

«Возвращение блудного сына в отчий дом», — подумал Андрей.

…Да, домой, домой!

На троицкой пристани остро и свежо пахло обжитой землей. Соскочив с причала, Андрей Матвеев огляделся и обмер. Еще и свет едва забрезжил, а столица — град святого Петра — уже проснулась. Дымятся трубы, возы тянутся по мостовой. Двери складов и амбаров растворены настежь, а возле них что-то перетаскивают, отвешивают, привозят, увозят, грузят на возы и на тележки.

Раньше в это время улицы стояли тихие, безлюдные, глухие. Все окна были намертво забиты ставнями и железными болтами. Как сундуки в купецких домах.

Не отрываясь смотрел сейчас на все это Андрей. Тогда, в первый раз, когда попал сюда из новгородской глуши, он был робкий ученик. Теперь мастер голландской выучки, повидавший немало, а смотрел на все с нескрываемым удивлением. Ну, значит, действительно он приехал. Вернулся в родные края, домой. Все ему здесь было знакомо и в то же время как бы не совсем свое.

Откуда же оно взялось, как выстроилось? Как будто со дна моря поднялось и встало само собой… Как будто не великий царь Петр-антихрист, насильно бривший бороды, согнал сюда тысячи плотников, каменщиков, а воля и судьба или сам господь бог создал этот град из камня и воды, с мостами и каналами, с причалами и кораблями, с хриплыми криками простых деревенских мужиков и черепичными крышами, с частоколом высоких мачт, пестрых от английских, голландских, шведских, германских, французских флагов.

Город всплывает из тумана, все растет, растет, растет. Он будто на якоре стоит, как тяжело нагруженный корабль. Матросы разгружают корабль, он легчает, подымается, делается выше, выше — и вот уже весь целиком и явственно прочертился он меж небом и водой.

Когда Андрей уезжал, город тянулся всего версты на две, а ныне и конца ему не видно! Вон куда вымахнул! А по ту сторону Невы проступают неясные очертания храмов и дворцов, подернутые утренним сизым туманом.

Ошалело смотрел Андрей на парадиз. Парадиз — рай — так называл его император всея Руси. Может быть, может быть… Да только рай этот какой-то неприютный, сырой, холодный. «Дивиться-то им можно, а вот жить в нем как? Я-то как буду здесь?» — с опаской подумал Андрей. Глянул он вдаль, и показалось ему, что линия горизонта чуть-чуть качается. От долгого плавания это или со страху?

— Нет, врешь, — сказал Андрей вроде и не себе, а кому-то стоящему рядом и чужому. — Ничего я не раскис. Запугивает, стерва! А я — ничего… Я не боюсь! И ты меня не запугивай. Вот так-то — не запугивай!

Он приложил палец к шляпе на манер голландских рыбаков, а потом по-русски поклонился на все четыре стороны — туманному небу, темной воде, серому камню и черной родной земле.

— Ну, здравствуй! Принимай меня, родная сторона!

Андрей взял свои баулы, связку картин, вышел на плац, кликнул извозчика. «Поеду к Адмиралтейству перво-наперво, посмотрю там, что к чему, кто жив и кто помер, знакомых поищу… А потом прямо к светлейшему князю Александру Данилычу нагряну, к Меншикову, пусть на службу определит». Решил и поехал.

Ехали по непролазной грязи. Камень, доски и ровные дороги были только у пристани, а тут повозка опасно кренилась, лошадь еле-еле вытаскивала ноги, храпела и недовольно фыркала. Кнут щелкал, извозчик негромко ругался. Боже мой, это и была Россия! И Андрей был доволен. Он будто очутился за кулисами, по ту сторону декораций, но ее-то, сторону эту, он знал хорошо и поэтому сразу успокоился. Тут ему было привычней, все как прежде. Даже эта глубокая, вдавленная в грязь колея. Но скоро они въехали на мостовую, и колеса весело застучали по деревянным торцам.

— Ну-ка, братец, постой, останови! — попросил Андрей. — Это чей же дом? — спрашивал он, разглядывая массивное фигурное сооружение.