Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Миг власти московского князя

Из книги С.А. Королева «Великие князья владимирские». Владимир, 2001 г.

Михаил Ярославич Хоробрит (? — 1248) — ве­ликий князь владимирский (1248–1248), первый князь московский (1247–1248). Сын Ярослава Всеволодовича. После смерти Ярослава Всеволодовича великое княжение принял его брат Святослав. Михаил Ярославич Хоробрит (Храбрый) получил Москву в 1247 году по роду (за­вещанию) отца от дяди, великого князя Святослава, которого в 1248 году, улу­чив момент, выгнал из Владимира и захватил великое княжение в нарушение всех прав и обычаев. Скоро Миха­ил погиб на реке Протве в битве с литовцами. Епископ суздальский Кирилл велел привезти его тело во Влади­мир и похоронить в Успенском соборе. С Михаила начи­нается великое княжение Ярославичей, основной ветви князей владимирских.

1. Встреча с Москвой

Солнце опускалось все ближе к верхушкам могучих елей, их синие тени становились длиннее, и людям, уставшим за долгий тя­желый переход по заснеженному лесу, каза­лось, что черные деревья вплотную подсту­пают к дороге, пытаясь загородить ее косма­тыми еловыми лапами.

— Далеко ли еще до Москвы? — как можно бодрее спросил дружинный отрок у ехавшего рядом с ним сотника Демида.

— Да кто ее знает. Воевода говорил, что три–четы­ре перехода, но вишь, пятый на исходе, а городка того все не видать, — прозвучал в ответ хриплый от стужи голос.

Ветер, с полудня не дававший путникам покоя, до­нес до воеводы разговор двигавшихся за ним дружин­ников. Егор Тимофеевич уже не раз сам себе задавал этот вопрос. Если верить словам Никиты, по поруче­нию князя побывавшего в Москве, то цель их пути должна быть совсем близка, но еще ближе ночь, и по­этому воевода решился предложить Михаилу Ярославичу остановить дружину, чтобы, пока совсем не стемнело, устроить место для ночлега.

Воевода хотел было окликнуть князя, молодой и сильный конь которого почти на корпус опережал его испытанного в сечах гнедого, но в тот момент сильный порыв ветра снова ударил в спину. На мгно­вение снежный заряд заставил опытного воина вжать голову в плечи, однако краем глаза тот все же успел заметить, что Михаил Ярославич на злой ветер не об­ратил никакого внимания и так же мерно покачивал­ся в седле.

Князь едва ли не весь последний день ехал молча, хотя еще накануне он то вновь и вновь принимался расспрашивать о полученном в удел городке сотника Никиту, ставшего теперь проводником, то, поравняв­шись с воеводой, начинал вспоминать Переяславль и Владимир, много смеялся, говорил об охоте и о ка­ких‑то пустяках.

Егор Тимофеевич опекал князя чуть ли не с самого детства, и князь Михаил относился к воеводе не толь­ко как к удачливому воину, который благодаря храб­рости и опыту не единожды одерживал победу над вра­гом, но и как к доброму другу и советчику. Он за дол­гие годы стал князю едва ли не ближе отца, когда‑то поручившего молодому ратнику из княжеской дружи­ны пригляд за сыном.

Словно очнувшись от какого‑то наваждения, князь передернул плечами, отчего обсыпавший их снег заст­руился по складкам подбитого собольим мехом корзна, длинные полы которого закрыли от стужи круп кня­жеского скакуна.

— Егор Тимофеевич, а не пора ли устраиваться дружине на ночлег? — будто прочитав мысли своих по­путчиков, спросил князь, обернувшись к воеводе.

— Что верно, то верно, — с готовностью согласил­ся воевода. — Пока не стемнело, и шатер гриди поста­вят, и похлебки горячей наварят. Уж больно ветер сту­ден, тепла кости старческие просят, — добавил он, улыбнувшись в едва тронутые седым инеем усы.

— Вот доберемся до моих владений, там наверняка свои кости в мыльне отогреешь, а на сей раз, уж не обессудь, костерком обойдешься, — ответил с усмеш­кой князь, останавливая коня, — а теперь, пока совсем не замерз, отдай приказ сотникам.

По цепочке, растянувшейся на лесной заваленной снегом дороге, быстро полетели от одного человека к другому долгожданные слова о привале. Два десятка дружинников, возглавлявшие колонну, уже спеши­лись, и князь Михаил, глянув в их сторону, увидел, как, спрыгнув с коня, разминал ноги Никита.

— Негоже, думаю, мне появляться в первый раз в своем удельном городе темной ночью, аки тать. Что скажешь, Егор Тимофеевич? — посерьезнев, продол­жил разговор князь.

— Прав ты, Михаил Ярославич. И то сказать, дру­жине не впервой в снегах отдыхать. Чай, не девицы красные — вой, в сечах закаленные. Тебе в город так надо войти, чтобы людишки сразу поняли: князь! И что сильна дружина княжеская — опора твоя и горо­да защита, — ответил воевода тоже серьезно.

Сумерки в лесу сгущались быстро, и вот–вот обсту­пила бы людей кромешная темнота, но в последний миг сначала робко, а затем веселей, сразу в нескольких местах дорогу осветили костры.

Воины княжеской дружины, включавшей в себя немало людей молодых, были тем не менее в самом де­ле привычны к разным походным условиям, и потому место для ночевки обустраивалось быстро. Пока одни разводили огонь и, подвесив над ним котлы, наполнен­ные снегом и разрубленной на куски дичью, собира­лись кашеварить, другие, достав из обозных саней ши­рокий полог и установив княжеский шатер, укладыва­ли в нем лапник, устраивая место отдыха для князя. Вскоре в подступавшую к кострам темноту потянулся приятный запах жареного мяса, а над котлами заклу­бился душистый парок. В предвкушении густой по­хлебки дружинники негромко переговаривались, тя­нули к огню озябшие руки, шумно втягивали напол­ненный ароматом воздух, беззлобно посмеиваясь над своими особо нетерпеливыми товарищами, которые, решив не дожидаться общей трапезы, обжигаясь, в спешке поглощали кое‑как обжаренное мясо.

За хлопотами никто даже не заметил, что ветер, так всем досаждавший в дороге, наконец‑то стих, небо про­яснилось, сквозь редкую пелену проплывающих в вы­шине облаков хорошо стали видны звезды и подняв­шийся на небосклоне лунный диск, словно примятый с одной стороны. Когда его холодные лучи проникли на землю через засыпанные снегом кроны, обещая мо­розную ночь, дружина уже угомонилась. Бледный свет причудливо освещал деревья и расположившихся под ними людей, насытившись, они привычно устроились на ночевку, натянув поглубже на уши шапки, запря­тав руки в рукава теплых свит и укутавшись в меховые или сермяжные пологи. Оставленные на страже гриди были рады тому, что им не надо до рези в глазах вгля­дываться в темноту леса, чтобы, паче чаяния, не про­пустить появления непрошеных гостей. Ими в эту по­ру могли стать не только звери, но и потерявшие чело­веческий облик бродяги, стаями, словно волки, нападавшие на застигнутых врасплох путников.

К Михаилу Ярославичу сон не шел. Выйдя из шат­ра, князь походил меж кострами, у которых, череду­ясь, грелись гриди, охранявшие покой спящих дру­жинников, добрел до коновязи, где его конь, прозван­ный за черную без единой отметины масть Вороном, тихим ржанием приветствовал хозяина. Наконец князь возвратился в шатер, в углу которого в большой глиняной плошке переливались всеми оттенками ало­го цвета угли, принесенные дружинным отроком. От морозного воздуха, проникшего под полог вместе с князем, они на мгновение вспыхнули ярче, осветив непритязательную походную обитель.

Скинув корзно, Михаил Ярославич расстегнул во­рот свиты и улегся на укрытый медвежьими шкурами лапник. Казалось, что после длинного утомительного перехода, после прогулки под морозным звездным не­бом он должен был сразу же уснуть, но не тут‑то было.

В углу, забыв о том, что ему нужно следить за углями в плошке, давно посапывал разомлевший от тепла Николка, а князь все ворочался с боку на бок на своем ложе, но уснуть не мог.