Три жизни княгини Рогнеды

Константин Тарасов

ТРИ ЖИЗНИ КНЯГИНИ РОГНЕДЫ

Судьбы, которые возникнут в повести, свершились тысячу лет назад. Но главные деятели того времени всем известны: Владимир, Ярополк, Добрыня, Святополк, Ярослав Мудрый… Есть и менее известные: в летописном житии князя Владимира проходят они беглым упоминанием, как некие вехи его бурной жизни. Для князя встреча с ними — рядовое событие, для них встреча с ним — роковой поворот судьбы. Таковы оказались отношения Владимира с Рогнедой — полоцкою княжной и одной из жен князя в «дохристианские» его годы. Владимир сбивал в государственное тело раздельные племена, проводил реформы, раздвигал державные межи, роднился с Византией, принимал крещение и крестил Русь — он жил яркой, как мы сейчас говорим, замечательной жизнью. И рядом с ним в череде шести жен — Рогнеда; по праву происхождения она может быть полноправной участницей всех дел и свершений, в реальности ей оставлена одна функция — рожать, в другом качестве она князю не нужна. Жизнь подчиненного существа не может быть яркой; оно осуществляет не себя, не свое — чужое. Это серая, разбитая жизнь. Но Рогнеда восстала, и это по-иному осветило ее дух и натуру. Не поднимись она от слез и ропота к бунту — и канула бы она в неизвестность, как прочие жены князя, от которых сохранились искаженные имена…

Одно время автору история жизни Рогнеды казалась понятной; потом однозначность принятых названий («ревность», «гордость») как-то расплылась из-за неопределенности смысла. И однажды в Полоцке в яркий июньский день, когда с густотой метели несло по городу тополиный пух, вдруг прошлое сошлось с настоящим и как бы отворилось окно с видом на Двину и Полоту, где стоял в десятом веке столичный кривичский детинец и где родилась девочка, которой предстояло пройти по всем кругам бедствий.

А еще в получасе езды электричкой от Минска находится ныне неприметный поселок, а в давности столица удельного княжества — Заславль, или, как называли его начальные летописи, — Изяславль. Здесь сохранился курган Рогнеды, ручьи, названные древними жителями в память о Рогнеде, — Княгинька и Черница, есть тут вблизи Свислочи холм на месте древнего детинца и высокий, поросший сочной травой вал старого замка. Черница и Княгинька впадают в Свислочь, Свислочь — в Березину, Березина — в Днепр, а Днепр в описываемое время был главной дорожной магистралью. Вот по этим трем рекам и прибыла Рогнеда в Заславль из Киева после ссоры с мужем. Вскоре Владимир крестился, женился, и Рогнеда, по словам летописи «испечалясь», приняла монашество. И все — более о ней ни слова. Словно двенадцать последующих лет, прожитых в Заславле, Рогнеда молилась. Что ж могла она замаливать? Какая горечь заставила ее бросить в миру пятерых детей и замкнуться? Или умолчал о печалях ее одинокой жизни чернец-летописец ради вящей славы церкви, в которой Рогнеда стала первою на Руси монашкой. Не по своей, однако, воле…

Судьба наша рождается прежде нас; еще не закричал человек о своем появлении на белый свет, а уже она стоит наготове. Не видна она; вперед глядят люди, а она за спиной, — правит, как возница, упряжкой наших желаний; уж потом, когда поздно и незачем, догадываешься, чье неясное движение слышалось позади и чей неотступный взгляд чувствовался на затылке.

Так и с Рогнедой. Никогда в глаза она не видала князя Игоря, княгиню Ольгу, Святослава, но их дела и заботы и к ней отнеслись. Так что обойти внимание эту линию никак нельзя. О князе Олеге все знают, как он «на череп коня наступил и молвил: „Спи, руг одинокий. Не ты под секирой ковыль обагришь и жаркою кровью мой прах напоишь“». Но исполнилось слово кудесника, и умер «внезапно ужаленный князь». Случилось это в 912 году, а события нашей повести происходят лет на семьдесят позже. Несколько ранее роковой гибели Олег провел поход на Царьград, в котором прибил свой щит к воротам византийской столицы. Ходил на византийцев и Олегов наследник на киевском столе, сын Рюрика князь Игорь в 941 и 944 годах. Участвовали в этих походах безымянным множеством и полоцкие кривичи под началом деда Рогнеды; бабка ее княгиня Предслава упомянута в документах той поры.

Игорь тоже окончил «живот свой» не своей смертью: рассерженные его непомерной алчностью древляне казнили князя, и случилось это в поныне существующем городе Малин, в котором княжил тогда древлянский князь Мал. А затем древлян казнила княгиня Ольга. Показала она твердость женского сердца, силу любви к мужу, и сгорели древлянские мужи в яме живьем. Костерик тот до сего дня горит на летописных страницах, отмечая крутость исторических перемен. Никого не пощадила Ольга из древлянских мужей — как птичье пение прослушала она их крики из жертвенного огня; но все же пощадила дочь и сына убитого Мала. Потому, верно, пощадила, что были они в малых летах. Едва ли Добрыня достиг пяти годов, а сестре его Малуше считали вдвое меньше. Со временем стала княжна Малуша ключницей на Ольгином дворе. И приходится думать, что веселело сердце княгини Ольги, когда наблюдала она, как дочь князя Мала исполняет холопскую службу, а сын его стоит приворотником — открывает и закрывает ворота. Но удивительно распоряжается жизнь: тихая ключница понравилась сыну Ольги богатырю Святославу, и родился от их любви князь Владимир, при котором достигла вершины славы Киевская Русь.

Помимо побочного Владимира были у Святослава сыновья Ярополк и Олег — от «законных» жен. Тут уместно вообразить, что князь Святослав любил своих деток, как любит каждый отец своих сынов, и они любили отца, вились вокруг него, когда сходил он с коня после победных походов, что братья любили друг друга, играли вместе, вместе проказничали, учились, слушали отцовское слово, и радостно было Святославу глядеть на троицу будущих молодцов, которые поведут далее его дело. Но о братьях еще скажется; победы князя Святослава тоже требуют упоминания. Это он прошел к Каспийскому морю, разбил хазар. И печенеги, изгнавшие из Причерноморья мадьяр к Дунаю и нацелившиеся на славян, тоже испытали силу его меча. И Святославу обязана возникновением город Белгород на Черном море в Днестровской губе. Это он был непобедим в бою, но и он же — увы — с предельной жестокостью казнил побежденных болгар — двадцать тысяч пленных были либо распяты на кресте, либо посажены на кол…

Не знал жалости тот век.

В 972 году на днепровских порогах окружили малую дружину Святослава полки печенегов, и погиб отважный киевский князь, а печенежский хан Курей приказал сделать их черепа врага чашу. Пил хан из этой золотом окованной вместительной чаши, веря, что и богатырская сила Святослава переходит к нему вместе с вином… Или же не пил, а держал чашу в руке на весу, размышляя о краткости жизни и хрупкости славы, — кто знает!..

Трое упомянутых сыновей Святослава к тому времени подросли и получили по степени старшинства города для княжения: Ярополк, переняв верховную власть, остался в Киеве, Олегу досталась древлянская земля, Владимир вместе с дядькою своим Добрыней отбыл в Новгород. Живут Святославовы сыны по своим углам, думают каждый свою думу, и постепенно близится начальная дата нашей повести — 980 год.

Что же еще произошло вблизи этого памятного узелка на временной нити? А вот что: братья рассорились, началась война младших со старшим за отделение. Погиб на этой войне Олег, а Владимир был изгнан из Новгорода и бежал к варягам. Через два года он вернулся, новгородцы его приняли, и таким образом Киев и Новгород пошли к столкновению. Стояли эти города на ключевых местах «пути из варяг в греки», каждый из братьев держал в руках часть торгового пути, получая причитающуюся дань, и Новгород не желал получать меньше Киева, тем более отдавать ему долю доходов на правах подчинения.

«Бысть между ними войне»…

Чуть в стороне стоял Полоцк, княжил в нем сын Предславы князь Рогволод. Хоть и стоял город на собственном пути в Варяжское море, и приплывали по нему заморские гости, и свои купцы возили по Двине «свеям» незамысловатый товар, все же и Полоцку было важно держать длань на волоках между Днепром и Ловатью, получая, подобно Киеву и Новгороду, свою долю мыта с торговых обозов. И вот судьбинный сбег обстоятельств: Владимиру минуло восемнадцать годков, Ярополку — двадцать, а дочь Рогволода полоцкая княжна Рогнеда подросла до невестиных лет.