Прощание с хутором

И когда все это вместе сводится: дом, родительские могилы, браки, то невольно появляется мысль о том, донская земля для этих людей тоже чужая. «Поматросил» и бросил. Раньше говорили откровеннее: «Поживу десять лет, построю дом в Грозном и уеду». Потом была война. Нынче, слава богу, утишилось…

Но ведь по-прежнему пасут на чужих хлебах скот, до голой земли «выбивают» луга, губят невеликие леса, займища; две сотни голов скота, и нет ни гектара земли, хотя бы в аренде. Это чтобы «земельный налог» не платить.

А ведь нынче кончилось время неопределенности, когда гадали и думали: «брать» землю или «не брать», оформлять по закону или погодить? Который уже год состоявшиеся фермерские хозяйства поверили и поняли: обратного пути не будет, и потому активно занимаются межеванием, регистрацией, получая законное право уже на сотни, на многие тысячи гектаров земли. В Задонье, в Голубинской округе по-прежнему тишина; тысячи голов скота пасутся и кормятся на «ничейной» земле. Казачество вывелось и ушло, для новых поселенцев тридцать лет, может, и не срок. Но пример земель, превращенных в пустыню, он и для нас урок.

Кто новый хозяин, этой просторной русской, донской земли? Ответа нет.

Мой зимний путь от хутора Большой Набатов до станицы Голубинской был неспешен и потому долог.

Славный солнечный день. Просторное лоно замерзшей реки. По левую руку — молчаливое лесистое займище; справа — высокие обрывистые холмы, надежный укрыв от ветра.

Заглянул я и в займище. Там — тихие озера, с редкими бобровыми хатками. Снегу нынче выпало мало. И потому замора рыбы в озерах не будет.

Побывал в займище, миновал Малоголубинский хутор, дремлющий в зимнем, стариковском бытье: ни рыбаков на льду, ни ребятишек с клюшками ли, санками. Шагал и шагал по льду, а потом стал подниматься на высокий берег, к Городищу.

Этот древний курган, словно могучий богатырь, уже многие тысячи лет высоко вздымается над округой, охраняя покой земли и воды. Все он видит, все знает, но молчит. Потому что род людской, суетный, муравьиный мудрости высокой постичь не в силах.

Приходит ветер и уходит ветер, словно пыль, сметая могучие племена и великие государства.

Сколько было здесь славных витязей, могучих пахарей и черного люда, уже в пору недавнюю: казаки, мужики, голытьба, «востропузая чига», «иногородние», «белые», «красные». Кровь и вражда, вражда и кровь. И земля всех принимает, кормит, потом покоит; а ветер сдувает память. И попробуй пойми: чья это земля?

Только вчера еще живой, великий трудяга Виктор Кравченко, чуя скорый уход, предлагал новому соседу: «Купи мою усадьбу, мою землю!» Новый поселенец лишь плечами пожал, сказав: «Зачем? Ты уйдешь и землю с собой не возьмешь. Она здесь останется», — сказал он; не ведал, но простодушно повторил прозвучавшее еще во времена библейские: «Род преходит и род приходит, а земля пребывает вовеки».

Вот она — вечная истина. Понять ее можно. Труднее принять. И не только нам. Примеров тому не счесть. Но свое— больнее.

И потому, даже прощаясь с хутором, думаешь о нем, желая этой донской земле доброго хозяина на новый и долгий век.