Место явки - стальная комната

Л е в Н и к о л а е в и ч. Как не грех!

Б а б а. Знаю, что грех, да сердце не уйму. Ведь я тяжела, а работаю за двоих. Люди убрались, а у нас два осьминника не кошены. Надо бы довязать, а нельзя, домой надо, этих ребят поглядеть.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Овес скосят, я найму… И связать тоже…

Б а б а. Что связать! Ты Петьку мово развяжи! Ты ить не обеднял одной осинкой, а нам погибель без мужика.

Л е в Н и к о л а е в и ч. С тем и пришел.

Б а б а. Бог тебе здоровья! (показывает на Порфирия.) А что, Лев Николаевич, помрет муж мой? Уж больно плох…

Л е в Н и к о л а е в и ч. Может, свезти в больницу?

Б а б а. О господи! (Начинает выть.) Не вози ты его, пускай здесь помрет. (К мужу.) Чего ты?

П р о к о ф и й. Хочу в больницу. Здесь хуже собаки.

Б а б а. Уж я и не знаю. Ума решилась. Малашка, обедать собери!

Л е в Н и к о л а е в и ч. А что у вас обедать?

Б а б а. Да что, картошка да хлеб…

Баба уходит в избу, слышен визг свиньи, крик детей.

П р о к о ф и й (стонет). Ох, господи, хоть бы смерть…

Появляются с о т с к и й и П е т р.

С о т с к и й (Прокофию). Разлегся, старик! Пьян, скотина, с утра! Собирай сына! Беру в острог! Неповадно будет господский лес рубить.

П р о к ро ф и й (оказывается на коленях). Помилуй нас, грешных! Помилосердствуй! (Кричит в избу.) Катька, беги Петьку вымаливать!..

Выбегает б а б а, тоже падает перед сотским на колени.

Б а б а (воет). Отпусти нас, отпусти! Олдин мужик здоровый… Не жить нам!..

Л е в Н и к о л а е в и ч (сотскому). В самом деле, любезный… В покос работника с поля берете…

С о т с к и й (Льву Николаевичу, грозно). Отступи мужик!.. (Почти толкает.) Поди ты, защитник! Лев Толстой нашелся!..

П е т р. Эй, сотский, не маши руками! Он граф и есть. Лев Николаевич.

С о т с к и й. Толстой?!

Л е в Н и к о л а е в и ч. Толстой, любезный, Толстой. Не забирай Петра. Я съезжу в управу, все утрясу.

С о т с к и й. Никак не можно, ваша светлость! Не могу ослушаться — только назначен. Имею указ.

П р о к о ф и й (Льву Николаевичу, с укором). Грешно, граф, ох, грешно — графиня обидела… Ведь что порубили — безделицу. А горе, гору-то! Вырвалась твоя баба из хомута… В нашем простом быту — мы бы вожжами…

П е т р (сотскому). Дай с детьми попрощаюсь!.. (Уходит.) С о т с к и й (все еще не может прийти в себя). Неужели сам и есть — граф Толстой?! Это надо же — сподобился… (Обводит вокруг руками.) И где!..

Л е в Н и к о л а е в и ч. Ты о себе подумал, несчастный? Как душу спасать будешь? (Показывает на Прокофия.) Ведь они такие же мужики, как и ты, а ты…

С о т с к и й (простодушно). Я не такой, ваше сиятельство! Вот вам крест святой!

Из избы выходит П е т р с котомкой.

П е т р (сотскому). Веди, что ли… Не томи! (Нагибается, целует отца.) Прощай, папаня.

С воем выбегают б а б а и М а л а ш к а, виснут на Петре.

(Льву Николаевичу.) И вы будьте здоровы, ваше сиятельство! За доброе слово — спасибо! Оно ведь в остроге — тоже живут… Не вечна маята, граф, не вечна!.. (Сотскому.) Веди!.. (Решительно удаляется.) С о т с к и й (пятится вслед за Петром, не спускает восхищенных глаз с Льва Николаевича.) Это надо же… Великий гений… Сподобился…

Лев Николаевич вдруг весь подобрался, согнул руки в локтях, встал на пути Петра и сотского.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Не пущу!.. (Сотскому.) Отдай мужика, слышь, сотский! Я тебе что сказал?! Иди, объяснишь, Толстой не велел…

С о т с к и й. Ну, как такое — не велел! Меня обсмеют. Уступите тропинку, граф! (Отодвигает Толстого в сторону, тот упирается.) Писатель, а дерется…

Л е в Н и к о л а е в и ч (кричит). Кровопийца! Отступись!

С о т с к и й (с сожалением). А в городе говорили, вы праведной жизни! (Вместе с Петром уходит.) П р о к о ф и й. Тут стена, Лев Николаевич. Не сдвинешь…

Лев Николаевич выходит вперед. Изба, Прокофий, баба, Малашка исчезают в затемнении.

Л е в Н и к о л а е в и ч (громко, в исступлении). Не виноват сотский, ни другой сотский, ни третий! Пешкин они! Пешки в игре. А ведут игру николаи, столыпины, все их министры… Ну и у нас — чай с медом, граммофоны, а Петра, бедного, потащили в контору, а потом в тюрьму! Как не видеть этого?! Для меня здесь тюрьма!.. Тюрьма без решеток…

Появляется м у з ы к а н т.

М у з ы к а н т. Лев Николаевич! Насилу отыскал… Владимир Григорьевич просил передать: документ готов… В грумантском лесу ждут вас… Переписать и подписаться… Л е в Н и к о л а е в и ч. Тюрьма без решеток…

М у з ы к а н т. Что, Лев Николаевич?.. Я говорю, в лесу… (Показывает.) Вон в том…

Л е в Н и к о л а е в и ч. Пойдем, пойдем! Это нужно…

По краям сцены появляются два столика, два тусклых ночника. За одним столиком пишет С о ф ь я А н д р е е в н а, за другим — Л е в Н и к о л а е в и ч. Ночь.

С о ф ь я А н д р е е в н а (поднимает голову). Как хорошо, спокойно, когда не боишься свиданий с Чертковым и когда мы одни — с делами, работой и дружным отношением друг к другу! Если б так пожить хоть месяц! Но сегодня Лева опять упрекал мня за мое отношение к свиданиям с Чертковым. А зачем они?!

Л е в Н и к о л а е в и ч (как бы прислушивается, пишет, поднимает голову). Я высказал ей все, что считал нужным. Она возражала, и я раздражился. И это было дурно. Но может быть, все-таки что-нибудь останется. Правда, что все дело в том, чтобы самому не поступать дурно… Но и ее… не всегда, но большей частью… искренне жалко…

С о ф ь я А н д р е е в н а. День прошел, слава Богу. Но что-то гнетет. Лев Николаевич ходил на деревню. Вечером много читал, потом писал дневник, как всегда, перед сном… И я смотрела на его серьезное лицо через дверь балкона с любовью и вечным страхом, что он уйдет от меня, как часто грозил последнее время.

Л е в Н и к о л а е в и ч. Она временами спокойна, но только временами… Все виноваты, кроме нее… А на душе строго, серьезно…

С о ф ь я А н д р е е в н а. Подозрительная тишина в доме. Уж не добился ли Чертков своего! Я говорила ему, что дети без борьбы не уступят своих прав. Как больно, что над любимым человеком поднимается столько зла, упреков, судьбищ и всего тяжелого!

Л е в Н и к о л а е в и ч. Был неприятный разговор и сцена…Догадывается о завещании… Намеки, выпытывания. Я молчал. День пустой, не мог работать хорошо… (Встает, долгим взглядом смотрит в темноту, покачнулся. Из возможных сил повышая голос, чтобы его услышали.) Соня!.. Соня!..

Софья Андреевна в испуге запахнула халат и заспешила к мужу. Подхватила его, провела до дивана. Он уже без памяти.

С о ф ь я А н д р е е в н а. О Господи! Левушка! Помилуй Бог! Не надо, не уходи… (Открывает ему ворот, дает понюхать нашатырь, снимает один сапог, другой. Растирает ладонями похолодевшие ступни. Видит выпавшую из-за голенища книжечку. Берет, раскрывает.) Еще находка… Что это?.. Спрятал… (Читает.) «Дневник для одного себя»… Не для меня, значит. (Открывает последнюю записью.) «Писал в лесу…» Так… Что писал? Почему в лесу? Завещание? Все-таки обманули… (Стоит молча, переживая открытие, потом опять начинает хлопотать над больным.)

Лев Николаевич постепенно приходит в себя.

Посмотрел!.. Левушка! Это я, Соня! Что же ты! Родимый…

Толстой приподнимает голову.

Лежи, не вставай!

Л е в Н и к о л а е в и ч (видит записную книжку). Нашла… Прочитала…

С о ф ь я А н д р е е в н а. Прочитала! Идол добился своего!..

Л е в Н и к о л а е в и ч (слабо). Соня, голубушка, ты только попробуй добро относиться к людям, ты увидишь, насколько тебе легче будет…