Искатель, 1996 №5

— Какой-то бред! — поморщился Геслер. — Да вы и прожить-то еще не успели десяти тысяч дней и ночей. И мы с вами никогда не встречались. Я вижу вас впервые в жизни.

Гиллель взглянул на вороненую сталь пистолета.

— Вот что я должен сделать, — сказал он. — Я не смогу жить, если не сделаю этого.

— Придите в себя, слышите?! Кто надоумил вас убить меня? Вы, кажется, всерьез верите, что вы Хаузер, что вас кастрировали и все такое. Разве у вас нет жены или любовницы, спите же вы с какой-нибудь женщиной? Как вас зовут? Отвечайте мне, кто вы!

Рука Геслсра между тем уже легла на бронзовую фигурку льва и крепко обхватила ее. Только бы выиграть время, думал Геслер, только бы еще немного затянуть разговор с этим психопатом.

— Кто вы?! — словно команду прокричал Геслер голосом, в свое время нагонявшим ужас на стольких людей, и заметил, что этот вопрос приводит незнакомца в замешательство, сбивает его с толку. — Вы совсем не похожи на человека, способного убить. Хладнокровные убийцы — люди особого склада, вы не из их породы. Вы не сумеете выстрелить, даже если очень захотите. И до сих пор вы так и не сказали мне, кто вы?

Гремящий голос Геслсра отдавался в мозгу Гиллеля гулом горного обвала, причиняя мучительную головную боль. Так кто же он? Хаузер? Нет, он Гиллель Мондоро. Депрессия — депрессия Хаузера, — которой он боялся больше, чем физических мучений, овладела им, стеснила его грудь, мешала ему дышать. В эту минуту Гиллель не видел перед собой ничего, кроме ненавистного рта Геслера, громыхавшего словами, словно молотком вбиваемыми в сознание Гиллеля Мондоро Вся безграничная горечь, накопившаяся в сознании Хаузера, стала невыносимой для Гиллеля, убивала его.

Хаузер должен умереть.

Геслер изо всех сил швырнул бронзовую фигурку льва в голову Гиллеля, и в тот же миг Гиллель выстрелил. Лицо Геслера как будто раскололось на множество кроваво-красных частей, но больше Гиллель ничего уже не видел. Геслер не промахнулся — мрак и безмолвие поглотили Гиллеля, и мир навсегда исчез для него.

Глава 26

Сквозь тучи пробилось солнце, и толпы туристов высыпали на берег озера Лугано. Кори медленно брел, сам не зная, куда, и смотрел, как чайки с пронзительными криками устремлялись к воде и жадно хватали крошки хлеба, бросаемые в воду людьми. Кори чувствовал себя усталым, очень усталым. Он только что расстался в отеле с Карен, сказавшей ему, что у нее, кажется, будет ребенок. Узнав об этом, Кори приложил немало усилий, чтобы ободрить Карен, но сам он тоже был подавлен и встревожен Не окажутся ли чуждые РНК подобны по своему действию хромосомам? Поскольку ДНК и РНК образуют блоки, не унаследует ли ребенок черты характера Хаузера? Есть ли дно у ларца Пандоры, приоткрытого им?

Для Вендтланда и Слотера связанная с Хаузером история на этом закончилась, и Кори знал, что они довольны результатом. Они пытались осилить идею, слишком абстрактную для них, и считали свою недоверчивость оправдавшей себя, когда фантастическая схема рухнула. Вендтланд уже улетел в Америку, а Слотер пока еще оставался здесь по просьбе швейцарской полиции.

Полиция обращалась к Карен, которая на все расспросы отвечала, что абсолютно ничего не знает и понятия не имеет о том, что побудило Гиллеля проникнуть в дом в деревне Вернате. Гиллель никогда раньше в этой деревушке не бывал, а она, Карен Мондоро, никогда не слышала о человеке по имени Андрес Гузман и не знает, почему Гиллель застрелил его. Кори не сомневался, что полиция не поверила Карен.

Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, Кори вдруг увидел знакомого человека, стоявшего у перил, отделявших пешеходную дорожку от воды. Кори сразу узнал эту буйную копну волос и гигантскую фигуру.

— Вот так встреча! — сказал Кори. — Что поделываете в Лугано?

— Жду вас, — улыбнулся Васильев. — Хочу сказать вам, что ваш эксперимент закончился неудачей, доктор Кори.

— Не совсем, — возразил Кори. — Из негативных результатов мы пытаемся извлечь столько же пользы, сколько и из позитивных. Знание того, что не нужно делать, может подсказать правильный путь.

— И вы знаете правильный путь?

— Отчасти. Перенос памяти осуществим, но при этом происходит также трансплантация черт характера, ингибиции, фрустрации, ненависти. Мондоро не сумел совладать с депрессиями, которые были привнесены в его сознание и организм искусственно.

— Я убежден, что Мондоро был неудачным хозяином для РНК Хаузера. Вы или я, или кто-нибудь другой, психически более устойчивый, действовали бы иначе. Уверен, что я, например, способен был бы воспринять и усвоить память Хаузера более беспристрастно.

— Я так не думаю. Мы все принуждены были бы делать то, что задумал Хаузер. А он никому и ни за что не хотел выдавать своих секретов: ни русским, ни нам. Он использовал нас лишь затем, чтобы вырваться от вас. У него были другие планы.

— Какие же?

— Он хотел вернуться в прошлое и начал с Ван Кунгсна. Только тогда Хаузер осознал, что времена изменились и того, что сохранилось в его памяти, он больше не найдет. Его мечта вернуться к жене рухнула. Сын, которого он так любил, оказалось, ненавидит отца. Во время вынужденного пребывания Хаузера в Бойконуре его любовь к родной стране стала, видимо, гипертрофированной. Германия, очищенная от скверны нацизма, в представлении Хаузера была готова принять его как героя, несправедливо осужденного и подвергшегося насилию, героя, который вернулся бы в свое Отечество с одним из величайших открытий атомного века: формулой, позволяющей управлять энергией расщепления водорода — в мирных целях! Но Германия разрушила его иллюзии — как это сделали его жена и сын — в силу обстоятельств и необходимости.

— Вы полагаете, Хаузер сжег свои записки, однако в его памяти это открытие могло бы до сих пор сохраниться?

— Так оно и было.

— В таком случае Мондоро знал ее! Я подозревал даже нечто большее. Но теперь эту формулу знаете вы, Кори!

— Нет, не знаю. Я просил доктора Мондоро и даже настаивал, чтобы он ни о чем подобном мне не сообщал.

— Но почему?

— Инстинкт самосохранения, вероятно. Вы оставите нас в покое, дадите нам спокойно уехать?

Васильев пожал плечами.

Кори помолчал, думая о чем-то своем, и вдруг лицо его просветлело.

— Мы должны найти другой путь, другой подход к переносу памяти, — сказал он. — Прежде всего, необходимо исследовать влияние энзимов, поскольку от них зависят эмоции. При выделении РНК в чистом виде и использовании только селективных молекулярных структур следовало бы как можно больше приблизиться к чистому переносу памяти без примеси индивидуальных особенностей и черт характера донора.

— Вы одержимый человек! — с восхищением глядя на Кори, сказал Васильев. — Вы никогда не признаете какую-нибудь проблему неразрешимой.

— Решение проблем не имеет ничего общего с нашими личными предпочтениями и склонностями. Наука руководствуется своей собственной, движущей ее изнутри логикой и действиями, абсолютно не зависящими от выбора людей и управления с их стороны. Она неудержимо стремится к совершенству и идет от одного достижения к другому, устраняя любое препятствие на своем пути. Ничто не может остановить ее.

Оба они смотрели в ту сторону, где совсем еще недавно за серой пеленой дождя скрывались вершины Альп. Дождь прекратился, и горы теперь четко вырисовывались вдали на фоне ясного неба.

— Наконец-то наступил ясный день, — сказал Васильев.

— Не того ли мы ищем и в науке? — отозвался Кори, не отрывая глаз от цепи горных вершин, покрытых вечными снегами и вдруг представших перед ними во, всем своем великолепии. — Не к тому ли стремимся мы, чтобы рассеялся туман, скрывающий от нас истину, и она явилась бы нам, как ясный день?

Перевел с английского Николай ЧУПЕЕВ

Александр Чернобровкин

НАЕЗД