Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

Быстро отвернувшись, Ван-Леер опустился на прежнее место.

— Отчего же не смог ты спасти его? — все еще строго сказал он, не поворачивая головы.

— Виноват, господин…

Ван-Леер поглядел на ворох травы — и ему сделалось не по себе. Ведь малаец спас ему жизнь. Если бы не он…

Дрожь пробежала по телу… Хотя он и коричневый, Ван-Леер должен пожать ему руку. Он обязан это сделать.

Голландец встал с торжественным видом.

— Я тебе страшно благодарен, Оранг-Лека. Если бы не ты, я, может быть, тоже упал бы в воду.

Малаец просиял. Он вовсе не был смущен словами Ван-Леера, он даже плохо понял их; он видел только, что Красный Господин сделался опять добрым, опять начал ласково разговаривать с ним.

— Вот плоды дурьяна, господин… спелые…

— Я страшно тебе благодарен, — машинально повторил Ван-Леер, чувствуя, что не в силах отделаться от мучительной непрошеной мысли.

Он взял питательный мучнистый плод и начал есть, напряженно думая…

Стало совсем светло. Кроны деревьев отчетливо рисовались на фоне неба.

— Поедем, — решительно сказал Ван-Леер и сел у руля.

Они долго плыли молча. Ван-Леер задумчиво дымил трубкой, взглядывая по временам на сидевшего теперь к нему лицом малайца. Оранг-Лека, напротив, был спокоен и весел. Он усердно греб, думая о том, что не станет искать себе нового господина, когда справедливый судья белых отпустит его. Он всю жизнь будет служить Красному Господину.

— Оранг-Лека! — Ван-Леер пристально глядел на малайца.

— Что, господин?

— Хоч… что, далеко до Сурамбайи, Оранг-Лека?

— Нет, господин, совсем близко.

Минут двадцать они снова ехали молча.

Ван-Леер продолжал курить, мрачно уставившись в одну точку.

— Оранг-Лека, — наконец проговорил он, делая над собою усилие, — ты… ты желал бы быть свободным?

Малаец вряд ли понял все значение этого вопроса. С самого раннего детства работал он на плантациях и слово «свобода» представлялось ему чем-то в роде временного отдыха после побоев и тяжелой изнурительной работы.

— Ты спас мне жизнь. Хочешь, я отпущу тебя на свободу?

— Зачем, господин, я опять стану работать. Когда великий судья простит меня…

— Какой великий судья?

— Великий судья белых в Сурамбайи.

С минуту они смотрели в глаза друг другу, и вдруг Ван-Леер почему-то отвернулся…

— Ты… уверен, что великий судья простит тебе? — тихо сказал он после небольшой паузы.

— Да, господин, он простит. Так передал вчера мне мудрый Хомрай.

Ван-Леер начал глядеть на кольцо, привинченное к борту лодки. Оно ярко горело на солнце и мерно подпрыгивало при каждом ударе весел. Долго смотрел на это кольцо Ван-Леер… Вдруг он с решительным видом поднял голову.

— Возьми, — сказал он, подавая малайцу большой кусок сыра — все, что у него оставалось, — возьми, только греби скорее… как можно скорее…

И лодка быстрей понеслась, бороздя носом гладкую поверхность реки.

Вдали показалась Сурамбайя.

Несколько дней спустя Ван-Леер уехал на родину и вскоре женился там на Тильде Шенротт.

Накануне его от’езда малаец-батрак Оранг-Лека был расстрелян по приговору военного суда.

ГРАЖДАНИН ЭФИРНОГО ОСТРОВА

Очерк А. Беляева

Рис. А. Шпир

Константин Эдуардович Циолковский космический человек. Гражданин Эфирного Острова.

Вы не знаете, что такое Эфирный Остров?

— Наше солнце освещает более тысячи планет. В Млечном Пути не менее миллиарда таких солнечных систем. В Эфирном Острове находят около миллиона таких Млечных Путей. Дальше этого астрономия пока не идет!! Вот что такое Эфирный Остров.

Математик, физик, астроном, механик, биолог, социолог, изобретатель, «патриарх звездоплавания» Циолковский мыслит астрономическими цифрами, считает миллионами, биллионами, миллиардами. Бесконечность не устрашает его Он обращает свой взгляд к прошлому нашей солнечной системы и спокойно говорит, как о возрасте своих собственных детей: «На рождение всех планет понадобилось тридцать один биллион лет. Земля отделилась от Солнца два биллиона лет тому назад, а каша Луна рождена Землей менее миллиарда лет назад». Совсем новорожденная крошка. Что значит миллиард, если Циолковский иногда имеет дело с такими цифрами, для которых по его собственным словам, «чтобы их написать, не хватило бы всей вселенной!»

Один перечень изданных трудов К. Э. Циолковского занимает двадцать четыре печатных страницы.

«Мне было лет восемь-девять, когда моя. мать показывала нам, детям, аэростат из коллодиума. Он был крохотный, надувался водородом и занимал меня тогда как игрушка». Об этом детском воздушном шарике Циолковский вспоминает, потому что шарик дал первый толчок направлению мыслей будущего изобретателя дирижабля. Четырнадцати лет, получив некоторые представления об аэростате из физики, он мастерит бумажный аэростат и надувает его водородом, а пятнадцати-шестнадцати лет делает подсчеты, каких размеров должен быть воздушный шар. чтобы подниматься с людьми, «будучи сделан из металлической оболочки определенной толщины… С тех пор мысль о металлическом аэростате засела у меня в мозгу». На подсчеты ушли годы.

Будучи учителем, Циоколовский вставал до зари, чтобы успеть заняться своими вычислениями Под «фантазию» был подведен прочный фундамент из тысячи формул.

И ровно тридцать лет назад молодой изобретатель делает доклад в Москве, в б. имп. Техническом обществе «О построении металлического аэростата».

Ученый синклит дал кислый отзыв: оно конечно, металлический аэростат построить можно, но только строить его не к чему так как всякий аэростат обречен навеки, силою вещей, остаться игрушкою ветров.

Современная техника опровергла эти старческие тревоги. Но современные дирижабли, как известно, асе еще имеют мягкую оболочку и сложный, дорого стоящий каркас К идее Циолковского о дирижабле из волнистой стали только теперь подходит воздухоплавание.

Работая над проектом дирижабля, Циолковский думал уже о полетах к звездам. На Земле ему становилось тесно Скромный калужанин вырастал в гражданина Эфирного Острова.

Труды Циолковского в области «звездоплавания» считаются теперь классическими Он первый дал все расчеты для устройства ракетного снаряда, при помощи которого можно покинуть пределы атмосферы Работа над «реактивными приборами», действующими при помощи отдачи, создала Циолковскому мировое имя (К сожалению, за границей и сейчас оно популярнее чем у нас).

Устройство реактивных приборов затрудняется гем, что «ракета» должна иметь очень большой запас горючего, — по крайней мере в четыре раза превосходящий вес самой ракеты чтобы набрать скорость не менее 8 километров в секунду необходимую для космического полета. Гениальный старик решил выйти из положения при помощи «ракетных поездов».

Под ракетным поездом он подразумевает соединение нескольких одинаковых реактивных приборов, двигающихся сначала по дороге, потом в воздухе, затем в пустоте вне атмосферы, наконец где-нибудь между планетами и солнцами.

Дело представляется так. Несколько ракет, — скажем пять, соединяются, как вагоны поезда, — одна за другой При отправлении первая головная ракета играет как бы роль паровоза: она, взрывая горючее, везет за собой поезд, набирая все большую и большую скорость. Когда у этого «паровоза» запас горючего начинает истощаться, головная ракета на лету отцепляется от поезда и возвращается на Землю. Вторая ракета становится головною и везет поезд, пока и она не истощит свой запас горючего. Так происходит с каждой ракетой, кроме последней предназначенной для межпланетного полета Когда предпоследняя ракета отчалит и снизится на Землю, у последней уже будет набрана необходимая скорость для полета в межпланетном пространстве. При чем она не истратит на преодоление земной тяжести и на приобретение необходимой скорости ни одного грамма из своего горючего. А свои запасы горючего последняя ракета может расходовать уже на «небе» для необходимого маневрирования или спуска (торможения).